В течение четырех следующих лет Мендонка завел 285 дел в Баие и 271 дело в Пернамбуко [715]. В Олинде, столице провинции Пернамбуко, он даже провел два аутодафе в силу полномочий, данных ему в Португалии [716]. Однако эти усилия привели инквизицию в Португалии почти что к банкротству. Ему приказали прекратить свой визит и не беспокоиться о посещении передовых постов в Африке, что тоже входило в полномочия Мендонки по отпущению грехов, когда в 1591 г. он покинул Лиссабон [717].
И вновь на передний план выступили финансовые трудности в процессе пресечения ереси.
Но ни одно положение из перечисленных ранее нельзя трактовать в том смысле, что влияние инквизиции в Бразилии стало незначительным. После визита Мендонки в 1591 г. до середины XVII века сотни конверсос обвинили в исповедании иудаизма [718]. Хотя экономические проблемы Португалии привели к тому, что официальные визиты вновь последовали только в 1618 и 1627 гг. [719], инквизиция в получении информации и при арестах могла положиться на сеть своих комиссаров и шпионов. Она хватала, как правило, конверсос из высших слоев общества — тех, что вступали в браки с португальской аристократией. Более бедных конверсос, которые имели тенденцию заключать браки с африканцами и индейцами, часто игнорировали [720].
К концу XVII и началу XVIII вв., когда открытие золота в Минас-Герайс сделало юг Бразилии богаче ее севера, инквизиция перевела основное внимание на районы вокруг Рио-де-Жанейро [721]. Всех обвиненных в иудаизме продолжали отправлять в Лиссабон для сожжения еще и XVIII веке [722].
Чрезвычайно огромные пределы досягаемости, которых достигли португальская и испанская инквизиции к концу XVI века, выделяет это учреждение как особую форму преследований на фоне предшествующих. Более того, многие из практик, которые осуждались к 1600 г., не были связаны с целями, поставленными в самом начале, при борьбе с организованной ересью конверсос (в основном, воображаемой) в Испании XVI века.
То, что так успешно экспортировали и успешно развивали, было представлено идеей. Идеей нетерпимости.
Аутодафе 1590 г. достигло всех желаемых результатов: губернатор Карвахал был унижен и вскоре после этого умер, члены его семьи, исповедовавшие иудаизм, покаялись в своих грехах и преступлениях против веры. Когда Франсиска де Карвахал отслужила наложенную на нее епитимью, она обратилась с прошением, нельзя ли перевести ее сына Луиса-младшего в монастырь, расположенный ближе к семейному дому в пригороде Тлателолко.
В Тлателолко жили в основном индейцы. Франсиска сообщала, что мужчина необходим в доме. Она подала свое прошение через монаха Педро де Ороса, которого инквизиция просила надзирать за семьей.
Разрешение пожаловали, Луиса перевели в школу для «знатных индейцев», где он стал работать, обучая их латыни. Он спал в доме своей матери, который находился почти напротив [723].
Во всем, что касалось Педро де Ороса, семья Карвахалов казалась образцовыми обращенными, а примирение с церковью выглядело искренним. Ежедневно они слушали литургию. Карвахалы исповедовались и приобщались Святых таинств, носили соответствующие четки и наплечники поверх санбенито. Образа Святой Девы с младенцем Иисусом находились в особой комнате в доме, перед ними всегда стояли свежие цветы. Семья истово молилась, соблюдая свою предполагаемую христианскую веру [724].
Но все это было хорошо продуманным представлением перед Оросом и монахами, которые управляли школой в Тлателолко. То, что они постоянно жили среди соседей-индейцев, помогало Карвахалам незаметно совершать свои иудейские обряды. Они отпраздновали Песах в 1592 г. все вместе, пригласив и других тайных иудеев Мехико отметить его вместе с ними.
Луис страстно верил в приход на землю в 1600 г. Мессии, который будет проповедовать всему миру [725].
Очевидное обращение в христианство было сфабриковано, чтобы выиграть время у инквизиции перед наступлением великого дня возмездия.
Преданность семьи Карвахалов иудейской вере демонстрирует, насколько действия инквизиции приводили к обратным результатам. Разумеется, некоторые из этих тайных иудеев чувствовали бы искреннюю привязанность к религии своих предков и без преследований, которые они сами и их родственники испытали на себе. Но те конверсос Испании, которые имели потенциал для искренней интеграции в христианскую жизнь, при выделении из общества и преследовании оказались в атмосфере, где появление ереси стало чем-то наиболее вероятным. Это справедливо и для Португалии, где погромы 1506 г. и учреждение инквизиции привели к тому, что многие потенциально искренние обращенные в христианство с отвращением отказались от него.
Преследования, далекие от того, чтобы обеспечить искоренение ереси, сыграли ключевую роль в ее создании. Они гарантировали то, что у многих конверсос в Португалии к концу XVI века возникла искренняя привязанность к иудаизму.
Именно из таких людей была организована еврейская община в Амстердаме в конце XVI и начале XVII вв. Это община, откуда евреи двинулись в Англию во времена Кромвеля. Многие доказывают, что коллективная солидарность афро-американцев восходит к общему наследию рабства [726]. Так и среди конверсос вероятен общий опыт, полученный во времена инквизиции. Она превратила их в сплоченную группу и подтолкнула к возврату в иудаизм спустя столетие после того, как предки попытались принять христианство…
Однако двойная жизнь семьи Карвахалов не могла продолжать длительное время. В ноябре 1595 г. в инквизицию начало поступать все больше информации об этом семействе. Мануэль де Люсена сообщал, что видел, как Луис Карвахал-младший, Франсиска и Изабелла соблюдают еврейский день отдохновения по субботам и молятся в сторону Иерусалима, что рекомендует иудейская вера [727].
Луиса вновь бросили в тюрьму инквизиции, но угроза в этот раз оказалась значительно страшнее, чем в 1589 г. Блистательного родственника, которого стремилась бы уничтожить инквизиция, не имелось. Если Луиса и его близких признали бы виновными, то их осудили бы на «освобождение».
Сначала Луис отрицал все, но затем его вера в Мессию взяла верх. Он признался своему сокамернику, священнику Луису Диасу, в своей иудейской вере.
Диас оказался шпионом инквизиции, беседы были записаны чиновниками трибунала и послужили доказательством в феврале 1596 г. [728]Затем Луис начал отправлять сообщения, нацарапанные на косточке авокадо, через своего тюремщика. Это явилось самообвинением для инквизиторов (см. главу 3). На сей раз пути назад не стало. После страшных пыток Луиса приговорили к «освобождению». Сестры, Изабелла и Лианор, разделили его судьбу.
8 декабря 1596 г. состоялось аутодафе. Всех троих торжественно провезли по улицам Мехико на лошади. Относительно Луиса говорили: «По пути проявил признаки своего обращения, в руках держал распятие» [729].
Этого оказалось достаточно, чтобы освободить его от сожжения заживо. Вместе с сестрами его казнили с помощью гарроты, а затем сожгли на глазах у толпы [730].
