Это был постоянный рефрен среди просвещенных классов в Испании XVIII века. Тех, кто поддерживал инквизицию, было много, как подтверждал сам Ховельянос. Но влиятельные фигуры в искусстве и политике возлагали на нее ответственность за нарастающую материальную и интеллектуальную отсталость страны по сравнению с остальной Европой. То, что такие люди презирали массы, имеющие проинквизиторские настроения, а также испанских священников, следует из обвинений, выдвинутых против братьев Ириарте их собственным третьим братом — монахом доминиканского ордена Хуаном Ириарте, жившим на Канарских островах.

Хуан счел, что он больше не может выносить издевательства своих братьев. Тем более что они развлекались, смеясь над его религиозными убеждениями и утверждением, что он способен изгонять нечистую силу. Братья яростно выступали против истинности Евангелий, считали бессмысленными литургии [1446]. Идеологические расхождения, которые стали всплывать на поверхность в испанском обществе, проявились именно в заявлении Хуана Ириарте, что он часто «провоцировал дискуссии на религиозные темы, чтобы убедиться в том, что подозрения в неверности своих братьев хорошо обоснованы» [1447].

Не возникает сомнений, что братья Ириарте с удовольствием провоцировали верующих. Однажды в ноябре в начале 1770-х гг. Бернардо в разговоре с монахом Феликсом де Ла Гуардиа в библиотеке дворца Эскориал, построенного Филиппом II, спросил священнослужителя, говорит ли он на французском. Услышав утвердительный ответ, он поделился с ним книгой, которую читал, посвященной вопросам онанизма и мастурбации (того, от чего, как следует справедливо заметить, воздерживались не все монахи). Понятно, что Ла Гуардиа счел себя оскорбленным. Он сказал, что подобные книги следовало бы сжечь. «Вовсе нет, — пошутил Ириарте, — эта книга ничему плохому не научит. Просто там рассматривается естественный грех, грех произвольного извержения. Именно по этой причине, в конце концов, лучше заставить тридцать шесть раз вложить меч в ножны при благородных дамах, чем еще раз предаться пороку» [1448].

Действительно, поведение Бернардо Ириарте было нетерпимым. Но мера его презрения и злость его обвинителей демонстрирует перед нами общество, в котором ни у одной стороны не было времени для другой. Для всех, кто интересовался новыми идеями, застойная интеллектуальная атмосфера той эпохи была невыносима сама по себе. Один из обвинителей Бернардо Ириарте служил библиотекарем Эскориала, это монах Хуаном Нуньес. Эскориал был самой главной библиотекой Испании, но Нуньес рассказал о разговоре с Ириарте, в котором заявил, что является большим сторонником запрета книг инквизицией. «Я хотел бы, чтобы она запретила еще больше», — сказал великий библиотекарь, обращаясь к Ириарте [1449].

Этот страх перед новыми идеями, затаившийся в глубине сердца, был своего рода самореализаций. Инквизиция знала: Просвещение возвещает ее уничтожение. Подобно всем организациям такого рода, она была готова сделать по возможности все, чтобы отложить свою кончину. Но этот процесс сам по себе требовал развития самопознания определенного уровня.

Как мы видели, секретность была одной из характеристик инквизиции. Но в 1751 г. сторонник инквизиции Франсиско Раваго обрушился на «ужасную клятву, обязывающую масонов хранить тайны» [1450]. Как в 1786 г. сформулировал иезуит Луэнго, коллега Раваго, «характеристика этих масонов может быть только порочной. Вполне достаточно увидеть их желание скрывать абсолютно все… Если все невинно, достойно и безупречно, никого не оскорбляет — ни государство, ни религию, — разве имеет значение, что все станет известно?» [1451]

Но то, что справедливо для масонов, было справедливо и для инквизиции.

Такое бессознательное самопознание появилось и в Португалии, где в последнем практическом кодексе инквизиции, написанном в 1774 г., говорилось: «Безумие может заключаться в фиксации воображения безумца на определенной точке зрения, окончательным и бесповоротным сторонником которой он является — настолько, что он проявляет свое сумасшествие только тогда, когда упоминают названную точку зрения. Во всех остальных случаях он разговаривает обычным и корректным образом» [1452].

Что же было сутью инквизиции, если не иррациональное преследование выдуманных ересей у людей, которые во всех остальных случаях говорили разумно о многих вещах? Подобное исследование безумия и обвинение в секретности свидетельствуют о медленном и бессознательном появлении самопознания.

Но стало уже слишком поздно. Инквизицию уже ничто не могло спасти от краха, который был спровоцирован ее собственным мировоззрением.

В 1789 г. во Франции вспыхнула революция. В течение следующих двадцати пяти лет Иберию победили брошенные в бой вооруженные силы. В ноябре 1807 г. королевской семье Португалии пришлось бежать в Бразилию в результате наполеоновских вторжений. В следующем году испанскую монархию заменит король-марионетка. В 1812 г. в южном порту Кадис провозгласят либеральную конституцию, первую в истории Испании.

Вся величественная имперская система рассыпалась в клубах дыма от наполеоновских пушек. Американские колонии отделятся, двигаясь к независимости под руководством Симона Боливара, Бернардо О'Хиггинса и Хосе де Сан-Мартина.

Но не только политические изменения перевернули вверх ногами Испанию и Португалию. Новые свободы смели столетия идеологических и сексуальных репрессий. Инквизиция, признавая, что находится в смертельной опасности, накинулась, словно раненый зверь, на свободы, веером распространяющиеся из Франции по всей Европе.

13 декабря 1789 г. испанская инквизиция объявила войну всем книгам и идеям, исходящим из Франции, отмечая, как вожди революции боролись со всем, что было против нее: «Под лицемерной маской защитников свободы, они в действительности работают против нее, разрушая общественный и политический порядок, а тем самым — и иерархию христианства… Таким образом, они делают вид, что создали эту химерическую свободу на обломках нашей религии. Свобода, как они ошибочно полагают, предоставлена всем людям от рождения. Они безрассудно заявляют, что такая свобода делает всех людей равными и взаимно зависимыми друг от друга» [1453].

Теперь мы можем подвести итоги и определить врагов и друзей инквизиции в 1789 г. Ее врагами стали свобода, равенство и взаимная зависимость, а друзьями — статус-кво и иерархическая система. Эта организация серьезно продолжала свои попытки цензуры. Запрет книг и обыски библиотек стали ее основной функцией. Ее секретные архивы распухали от огромного количества папок с делами по мере выхода в свет постоянно увеличивающегося количества книг, распространяющих то, что инквизиторы считали возмутительными идеями.

Истинный круг книг, запрещенных в те годы, свидетельствует как о буме издательского дела, так и о неспособности инквизиции предпринять что-нибудь, чтобы остановить этот поток. Цензура запретила памфлет объемом в две страницы «Пародия на службу, чтобы посмеяться и весело провести время» за колкости. Например, за такие: «Огненная вода имеет больше достоинств, чем святая вода». А также — за описание извозчика, который «постоянно думает, что осужден на вечные муки, когда не находится на своей поильной станции» [1454]. Сладострастные книги, рассказывающие о «нечестивой любви», запрещали полностью [1455]. «Севильского цирюльника»запретили за то, что там высмеивалась безрадостная жизнь, полная честных людей и выдающихся моральных добродетелей [1456]. Произведения, высмеивающие инквизицию и представляющие ее в демоническом виде, выходящие в свет в большом количестве, объявляли «нечестивыми, опрометчивыми, подстрекательскими и вредными» [1457]. Но эти работы оказались необычайно популярными.