Кроме одного «освобожденного», все они заявляли о своей невиновности и утверждали, что являются хорошими христианами. Исключением оказался лишь Томас Тревино де Собремонте, странствующий купец, который заявил, что он иудей [7]. В силу отказа Собремонте принять христианскую веру его должны были сжечь на костре на следующий день. Остальным четырнадцати «освобожденным» пожаловали относительное смягчение приговора: их следовало казнить с помощью гарроты (задушить), а только затем сжечь.
В четыре часа утра прибыл главный инквизитор Мексики Хуан де Маньоска. Начали звонить в колокола собора, напоминая населению: аутодафе является земным воплощением Страшного Суда. В дополнение к пятнадцати «освобожденным» создали изображения шестидесяти семи скончавшихся человек, которые сожгут за ересь — преступление, которое они не могли искупить при жизни.
Изображения еретиков занимали в процессии первое место. За ними несли двадцать три ящика с их костями, которые тоже подлежали сожжению. Далее следовали осужденные, приговоренные к таким наказаниям, как бичевание, тюремное заключение, галеры и конфискация имущества — возвращенные в лоно церкви.
Самыми последними шли «освобожденные». Им вручали символы приговора, «представлявшие собой санбенито (покаянное одеяние всех заключенных), украшенные языками пламени и фигурами демонов». Такие же устрашающие изображения наносились на корозы — остроконечные головные уборы, которые приговоренные надевали, поднимаясь на подмостки [8].
Процессия вышла из Святой палаты на рассвете. «Освобожденным» вручили зеленые кресты. У некоторых во рту был кляп. Среди таковых оказался и Собремонте, который «шел по улицам, похожий на вулкан отчаяния… Все кричали, стараясь его убедить, наставляли узника. Но тот никого не желал слышать, негодуя даже на самого себя. Собственное упрямство стало для него вопросом чести» [9].
Каждого «освобожденного» сопровождали два исповедника, не прекращающих проповедовать осужденным, призывая их к раскаянию. Многие исповедники плакали на ходу, а «на глазах зрителей выступали обильные слезы, когда они увидели, какое милосердие проявляли служители. Но приговоренные не проявляли почти никакого интереса» [10].
За заключенными верхом на лошадях следовали служители инквизиции, а за ними шел мул, который вез сундук с судебными делами и вынесенными приговорами. Голову мула украшали серебряные пластинки с золотыми гравюрами, к шее крепились серебряные и золотые колокольчики. Сундук, в котором находились судебные дела, был розовато-лилового цвета, японская мозаика и искусно выполненные инкрустации украшали его [11].
От вида этого немыслимого действа вся колония замерла на месте. Собравшийся народ прибыл из различных мест, чтобы посмотреть на зрелище. Люди преодолевали огромные расстояния, порой равные почти 1 000 миль. Поэтому «создавалось впечатление, что обезлюдела вся Новая Испания, что все собрались в Мехико». (Новой Испанией называлась в то время Мексика, в дальнейшем, чтобы избежать разночтений, будет употребляться современное название) [12]. Зрители висели на заборах, на трибунах, на экипажах, собирались на балконах. Народ занял все 16 000 мест перед эшафотом, громко крича и аплодируя, охваченный скорбью и завороженный видом заключенных.
Когда осужденные поднимались по одному на подмостки, чтобы выслушать свой приговор, монах-иезуит Матиас де Боканегра восторгался деяниями главного инквизитора Маньоски: «Великолепная торжественность, исчерпывающая компетентность, глубокий ум, зрелый возраст, богатый опыт, неподкупная честность… Все оправдывало его работу» [13].
Превыше всего, как сформулировал Боканегра, для него были милосердые процедуры. «Он всегда отправлял правосудие мирно и милосердно. На его балдахине можно было бы написать: „Здесь сливаются воедино мир и справедливость“» [14].
Словами «справедливость и мир» нельзя описать обычный стиль поведения Маньоски. Послужной список этого человека свидетельствует о более глубоком подходе к искусству проведения инквизиторских расследований. На деле истинный характер этого человека проявлялся уже сорок лет — с момента его назначения в качестве одного из первых инквизиторов Картахены в Колумбии в 1609 г. (Колумбия в колониальные времена называлась Новое Королевство Гранада. Для ясности здесь приведено современное название).
Как правило, в Картахене Маньоска и его коллега Матео де Салседо ставили в ряд перед собой всех рыночных торговцев и хватали любых, а затем бросали в инквизиторскую тюрьму, если те отказывались сотрудничать с ними.
В январе 1624 г. инквизитора Маньоску обвинили в обыкновенной контрабанде товаров в Картахену и из нее, а также в освобождении своих подельников, арестованных по обвинению в контрабанде [15]. Он уничтожил конкурентов своих друзей [16], назначил на службу приятеля по доминиканскому монастырю, хотя тот даже не умел читать на латыни [17]. Когда мясник, который жил в соседнем доме, поднял шум, закалывая свинью, Маньоска арестовал слуг мясника и бросил их в тюрьму инквизиции [18]. Достоянием общественности стало и то, что у инквизитора в Картахене случился роман с замужней женщиной [19].
Возможно, надеясь улучшить положение дел, высший совет инквизиции Испании (Супрема) перевел инквизитора Маньоску из Картахены в Лиму (Перу) [20]. В 1625 г. его отправили в Кито (Эквадор), поручив проведение расследования. Там он немедленно заменил всех судей, исключая лишь самого молодого, которым мог абсолютно манипулировать [21].
Сообщник Маньоски взял за правило патрулировать улицы Кито с вооруженной бандой, иногда нападая на королевских чиновников. Однажды он убил мечом африканского раба, чтобы посмотреть, какую это вызовет реакцию [22].
Маньоска пригнал заключенных, закованных в цепи, из Кали, расположенного на юге Колумбии, в сотнях миль от Кито. Восемь месяцев он держал их в тюрьме. Всего инквизитор и его подельники в течение двух лет выставили счета на огромную сумму, доведя до банкротства колониальные власти провинции [23].
Коррупция этого вида позволила таким людям, как Хуан Перес де Сегура, купец Перу в 1580-е гг., заявить, что «инквизиторов нужно привязывать к хвосту лошади» [24]. Каким счастьем была бы возможность увидеть, как гонителей волокут по самой грязи, которая была уделом, завещанным ими такому огромному количеству людей!
Но широко бытовало мнение, что инквизиторы выше закона. Разве не типично, что ни одна из жалоб не смогла предотвратить назначение Маньоски в качестве главного инквизитора в Мексику в 1643 г. А это привело к подготовке им процессов, увенчавшихся грандиозным аутодафе 1649 г.?
Но гонители существовали не в вакууме. Гений тирании Маньоска полностью воспользовался временем в период расцвета гонений на то, что называли тайным иудаизмом.
К 1649 г. иудаизм осуждался в испанских владениях уже более 150 лет. Религия двадцати пяти конгрегаций тайных иудеев в Мексике представляла собой странный гибрид католичества, иудаизма и запрещенных ритуалов, которые ассоциировались с недозволенными занятиями любовью [25].
