В первый день нового года государь Факфур воскурял благовония и возносил жаркие мольбы о хорошем урожае, мире и процветании: посланники со всех концов его царства являлись почтить его и принести дары.
Обряды занимали еще целых две недели, до начала Праздника Фонарей, обозначавшего истинное наступление Нового Года. Три дня и три ночи повсюду царило обжорство и пьянство, а те горожане, которые еще были на это способны, состязались в умении смастерить или купить самые красивые фонарики. Выше всего ценились фонари, сделанные в Сучжоу: они были разноцветные, круглые, с картинами животных, цветов, людей и пейзажей, и достигали четырех футов в диаметре. Фонари делали из бусин и перьев, золота и серебра, жемчуга и нефрита. Некоторые из них медленно вращались, приводимые в действие струйкой воды, другие напоминали лодки, скользящие по Западному озеру.
В продолжение праздника пили все больше вина, а под конец пирующие надевали белые одежды для ночных прогулок в честь Новой Луны. После празднества несколько мусорщиков с обычными фонарями в руках прочесывали площади и улицы в поисках потерянных булавок, ювелирных украшений и прочих ценностей.
Еще дольше праздновали Новый Год в императорском дворце. Рабочие возводили ярко раскрашенный помост 150 футов в высоту. На одной его площадке размещались музыканты, на другой, пониже, атлеты и гимнасты. Придворные дамы танцевали с молодыми евнухами в тюрбанах. После выступления женщины, то есть куртизанки и служанки, бросались к разносчикам, которые рады были продать им свой товар с изрядной скидкой.
Небесным Городом правила астрология, и строгие китайские чиновники постоянно и систематически обращались к звездочетам. «Едва в этой провинции родится ребенок, отец или мать записывают день, час и минуту рождения, и под каким знаком и планетой он родился, так что каждый знает свое рождение», — повествует Марко. Располагая этими сведениями, каждый горожанин, прежде чем отправиться в дальнюю поездку или заключить помолвку, совещался со звездочетами. Как ни странно, скептик Марко проникся почтением к их успехам, признав их «умудренными в своем искусстве и бесовском колдовстве, так что они в самом деле предсказывают людям многое, чему те вполне верят».
Эти факты позволили Марко лучше понять духовный мир обитателей Кинсая. Он заключает, что «люди провинции Манги более страстны, чем в других местах, и от гнева или печали многие убивают себя. Случается, что кто-то из них нанесет другому удар, или выдерет за волосы, или причинит иной ущерб или обиду, и обидчик настолько могуществен, что пострадавший не в силах отомстить; тогда он в избытке печали вешается ночью на дверях обидчика и умирает, тем навлекая на него великую вину и позор… и есть более веская причина, по какой он вешается, а именно: тот богатый и властный человек должен почтить его смерть, чтобы и его так же почтили в ином мире».
Дворец Факфура, как ничто иное, отражал величие и утонченность Кинсая, однако к тому времени он пришел в упадок, как узнал Марко, сведя знакомство с «очень богатым кинсайским купцом… который был очень стар и был близким другом государя Факфура, и знал его всю жизнь, и видел дворец». Купец взбудоражил воображение Марко рассказами о великолепном дворце. Однако, побывав в нем, Марко отметил, что «немногие павильоны сохранились, как прежде, а комнаты девушек все разрушены, и повсюду остались только их следы. Также и стены, окружавшие леса и сады, рухнули, и там нет больше ни животных, ни деревьев».
При помощи старого купца Марко воскрешает для читателя «прекрасный дворец, где жил государь Факфур, чьи предки оградили участок земли, так что высокая стена окружала десять миль земли, разделенные на три части». В замке, укрытом от чужих глаз, располагался гарем государя: «тысячи девушек, которых государь содержал для услуг», — мирно сосуществовавший с государыней царства.
Девушки из гарема, по словам Марко, развлекали и государя, и государыню сложными эротическими играми, в которых участвовали животные и парковые озера. «Иногда он (государь) шел с государыней и несколькими девушками отдохнуть на озере, на барже, устеленной шелками, и посетить храм идолов».
Затем начинались легкомысленные забавы. «Другие две части были покрыты лесом, озерами и прекраснейшими садами с плодовыми деревьями, в которых бродили разные звери: олени, лани, антилопы, зайцы, кролики, — и здесь государь забавлялся со своими женщинами, когда в повозке, когда верхом, и ни один мужчина туда не входил. И он приказывал женщинам бегать с собаками и гонять тех зверей, когда же они уставали, то шли в леса вокруг озера, и, оставив одежды, выходили из них нагими, и плавали одни у одного берега, другие у другого, и государь любовался ими с величайшим удовольствием».
В это повествование о чувственных наслаждениях Марко вставляет суровое предупреждение: «Иногда ему (государю) приносили еду в эти густые высокие леса, и женщины прислуживали ему. И так, постоянно забавляясь с женщинами, он вырос, не зная оружия, отчего в конце концов произошли его трусость и неумение, и великий хан отнял у него царство к великому позору и бесчестью».
Моральный урок для Марко не пропал даром: он понял его как предостережение для жителей Кинсая, которых считал излишне приверженными удовольствиям. Однажды, рассказывает он, «нашли рыбу, лежащую на сухой земле поперек русла реки, и дивно было видеть ее, потому что в ней было сто саженей длины, тело же никак не соответствовало длине. Она была вся волосатая, и многие ели ее, и многие оттого умерли». Марко уверяет, что видел выставленную напоказ голову этой гигантской ядовитой рыбы «в одном храме идолов» — то есть в буддийском храме. И хроники подтверждают это событие, рассказывая, что стофутовый кит в самом деле застрял на отмели реки Фу-чжун у Кинсая в 1282 году, а вскоре после того — еще одно китообразное. Хроники показывают также, что фуражиры приставили лестницы к бокам одного из китов, взобрались ему на спину и разрубили на мясо — рискованный поступок, как сообщил Марко своим слушателям, оказался гибельной ошибкой, потому что все, кто ел его мясо, умерли.
Наконец Марко переходит к делу: к прибыльной соляной монополии города. Он подсчитывает «доход с соли» и переходит к сахару, утверждая, будто стоимость производимого в провинции сахара «более чем вдвое превосходит стоимость его в остальном мире». Это еще не все: «пряностей там… без числа». И за все платили пошлину хану. «Все торговцы пряностями платят три с третью процента, и от всего добра также платят три с третью процента. И от вина, которое делается из риса с пряностями, также великая прибыль, и от угля. И от всех двенадцати ремесел, о которых говорил я прежде, большой доход, потому что за все платят пошлину».
Он рассказывает, как ведется в Кинсае торговля: «Все купцы, которые ввозят товар в город по суше и вывозят из него в иные места, и те, кто увозят их к морю, платят одинаково — тридцатую часть товара… то есть три с третью процента; но те, кто ввозят товары с моря и из дальних стран и земель, таких как Индия, отдают десять процентов. Более того, от всего, что произрастает в этой стране, от животных, и плодов земли, и шелка, десятая часть полагается правительству владыки». Неудивительно, что «эта прибыль исчисляется в несказанных деньгах».
Макро уверяет читателей, будто хан собирает столь огромные налоги с единственной целью: благосостояние и безопасность народов своей империи: «За великую прибыль, которую владыка имеет от этой страны, он сильно любит ее и много делает, чтобы заботливо ее хранить и содержать живущих в ней в великом мире». На практике это означало, что он использовал налоги на оплату наемников, оккупировавших города и селения провинции, в особенности Кинсай. Марко выражает это в самых похвальных словах: «Великий хан тратит всю эту прибыль на оружие, которое охраняет города и земли, и для облегчения бедности городов».
Пребывание Марко в Небесном Городе окончилось внезапно и необъяснимо. Он не приводит ни причин своего отъезда, ни даже даты этого переломного события. Возможно, его полномочия чиновника монгольского правительства прекратились по неловким для пересказа причинам: обвинением в коррупции или возвышением соперника. Так или иначе, он оказался изгнанным из Кинсая с его бесконечными удовольствиями и из сборщика налогов вновь превратился в странника.
