Ожидая встретить недоверие, он настаивает: «Я видел собственными глазами, как его кладут в огонь и вынимают очень белым». Живущие в огне ящерицы здесь ни при чем, и расхожие истории о них не более чем «ложь и сказки». Этим заявлением Марко доказывает, что с такой же готовностью разрушает старые мифы, как порождает новые.

В Канпичионе, городе на Шелковом пути, Поло вновь остановились на отдых. Обычно многословный Марко отпускает по этому поводу лишь одно загадочное замечание: «Мастер Никколо, и мастер Маттео, и мастер Марко на год задержались в этом городе по делам, о которых упоминать не стоит».

К тому времени, когда они снова оседлали своих верблюдов и ослов, был уже 1274 год по христианскому календарю. Марко исполнилось двадцать. Поло уже три года двигались по Шелковому пути, а до цели, двора Хубилай-хана, оставалось еще две тысячи миль.

С каждой милей, пройденной по Шелковому пути, Марко Поло все более проникался сознанием величия монгольской империи и понимал, почему имя ее основателя, Чингисхана, проклинают в Европе. Однако он считает нужным так описать этого беспощадного воина: «Чингисхан был человек очень прямодушный: красноречивый, великой доблести, великой мудрости и великих достоинств». Продолжая в том же духе опровержения устоявшихся мнений, Марко настаивает: «Скажу вам, что когда этот человек был избран на царство, он правил столь справедливо и умеренно, что был любим всеми и почитался не как владыка, а почти как Бог, так что его добрая слава разнеслась по многим землям, и все татары, рассеянные по чужим странам, охотно почитали его и повиновались его власти».

Марко собственными глазами видел бедствия, принесенные войском Чингисхана в Бадахшан и другие земли — города в развалинах, сожженные до основания дома, сорванных с мест и ставших изгнанниками жителей, оставивших алчным монголам свои богатства и обжитые земли.

Однако, проведя три года на Шелковом пути, Марко не мог не выразить заслуженного восхищения основателем монгольской династии. В глазах молодого венецианца в свершениях с ним мог сравниться лишь Александр Великий.

Темучин (настоящее имя Чингисхана) родился около 1162 года в одном из монгольских правящих кланов и рос среди враждующих племен. Соперники захватили в плен его отца, и девятилетний Темучин стал сиротой. Взрослея, он знакомился с монгольской военной тактикой — налетами на становища и похищениями лошадей. Он научился добиваться покровительства и вербовать союзников, известных как «нукеры», помогавших ему в борьбе за власть. Стать нукером было серьезным решением, ибо это означало отречение от своего племени и родичей в пользу избранного вождя. В культуре, где предательство было нормой, нукеры Темучина верно служили ему.

К 1206 году успехи Темучина в вербовке союзников и в межплеменных войнах привели к избранию его верховным правителем монголов и принятию им имени Чингисхан. Говорили, что «Чингиз» происходит от тюркского слова «тенгиз», означающего «океан» и подразумевающего ту же широту и глубину. «Хан» значит «император». Ближайший современник, персидский историк Вассаф аль-Хазрат, чье имя означает «придворный панегирист», восторженно описывал чествование Чингиза великим ханом: «Рубиногубые кравчие разливали вино в золотые кубки, и восхитительные девицы с блестящими браслетами стояли, как статуи, у трона Хана в тугих и блестящих одеждах. Рабы с ланитами, подобными тюльпанам, преклоняли колени перед троном, прислуживая знатным, по обряду целовавшим руку. Затем последовала неделя пиров и безмерных наслаждений». А потом настало время отрезвления от затянувшейся оргии.

Чингиз вырос на суровых просторах травянистой степи, среди высоких гор, ледяных озер и засушливых земель, вплотную примыкавших к пустыне Гоби. Его окружали стада овец, верблюдов, коз и лошадей. Дважды в год кочевые монголы собирали пожитки и снимались с места, двигаясь днем на повозках, ночуя в переносных палатках, следуя за своими стадами в поисках пастбищ и совершенствуясь в охотничьем искусстве.

Повзрослевший Чингиз черпал силу в убеждении, что монгольский бог неба, Менке Тенгри, вручил ему сверхчеловеческую миссию объединения рассеянных монгольских племен и завоевания других народов. Завоевывая, монголы перенимали обычаи покоренных, пока не стало трудно различить, кто кого завоевал. Монголы — яростные воины и искусные наездники, обладавшие блестящими способностями к адаптации, были тем не менее немногочисленны. Численность покоренного населения превосходила их в десять, двадцать и тридцать раз. Непомерно разросшаяся империя монголов не могла продержаться долго, но за время своего краткого господства они успели далеко распространить свою культуру и верования.

Чингиз сделал тенгризм — поклонение Небу — государственной религией монгольской империи и назначил себя ее главным представителем. В глазах монголов Небо господствовало надо всем. Оно было больше гор, больше рек, больше самой степи. Оно было жизнью, духом и источником всеобщей силы. Тенгризм был прежде всего объединяющей силой, вдохновлявшей монголов на завоевания всего, лежащего под небом, то есть всего мира. Выполняя эту миссию, монголы стали одними из первых проводников глобализации, стремившимися связать все края света. Они были завоевателями и грабителями, но в первую очередь — объединителями.

Воспламененный острым ощущением своего предназначения, вдохновленный своим талантом стратега, Чингиз повел монголов к давнему предмету устремлений, на завоевание Китая, самого большого и мощного соседа на юге и востоке. В ненасытном стремлении присоединять к империи все новые земли он покорил потенциальных соперников — а таких было много — среди монголов и заключил союзы с отдаленными военачальниками. Затем он воспользовался внутренним политическим положением Китая, натравливая одну клику на другую, сочетая войну с дипломатией. Казавшиеся неуязвимыми китайцы быстро поддались перед военным искусством Чингисхана. Он овладел искусством осады, научился брать города любыми средствами, какими бы жестокими они ни были. Его войска сжигали или морили голодом жителей. Они применяли гигантские пращи и катапульты, такие как баллисты и требушеты, способные метать камни, горящую нефть и даже зараженные трупы через стены устрашенного города, на головы горожан, запертых в собственных укреплениях. «Иногда они даже брали жир убитых ими людей и, расплавив его, метали в дома, — писал Карпини, — и когда огонь охватывал этот жир, его ничем нельзя было погасить», разве что залить вином, на что у жертв редко хватало присутствия духа. «Если он упадет на тело, — рассматривает Карпини еще более ужасающую возможность, — его можно стереть только руками». Марко Поло об этом не пишет.

Плохо подготовленный к сопротивлению Китай подчинился объединяющему влиянию монголов и попытался обернуть неизбежное в свою пользу Персидский историк Вассаф словами, которые одобрил бы Чингиз, говорит: «Когда слухи о справедливости его правления достигли горизонта, счастливые народы Китая и за его пределами, до побережья Египта и далеко в западные земли, сочли за честь покориться его справедливой власти». В этой оценке сквозит горькая ирония.

Чингисхан применял силу осмотрительно и с уважением отнесся к обычаям и вере китайцев. Там, где его встречали относительно мирно, он приказывал своим военачальникам провозглашать религиозную свободу и запрещал поголовную резню. Монголы восприняли от завоеванного народа не меньше черт, чем передали ему. Они усвоили кулинарную практику китайцев, манеру одеваться, юридические процедуры и религиозные обряды.

В 1227 году, успев увидеть, что его мечта об объединении Китая под властью монголов сбывается, Чингисхан умер в возрасте шестидесяти пяти лет, оставив сыну Угэдэю громадную империю, а также свод знаний и премудростей, уникальный в мировой литературе.