— Прекратите, — не слишком уверенно возразила она. Он бросил на нее быстрый взгляд, когда она думала, что он смотрит в другую сторону. Она улыбалась сама себе, видимо, вспоминала о чем-то приятном. Молодчина! Умеет держаться в трудных обстоятельствах.

О чем, черт побери, он думает? Все, что она себе позволила, — это не устроила ему взбучку за несколько рискованное замечание. Вряд ли это стоило называть трудным обстоятельством.

Нет, ему следует быть осторожнее в своих высказываниях, а то он вообразит, что перед ним настоящая героиня. А так ли это? Ведь чем он занимался каждую ночь с пером в руке и бумагой? Создавал, выдумывал характеры. Если сейчас он позволит своему воображению разыграться, то скоро превратит Аннабел в идеальную женщину. Что было бы несправедливо по отношению к ним обоим. Так чего ради стараться?

Он еще раз откашлялся и указал на книжку:

— Мне читать?

— Пожалуйста.

— «Она опустила глаза на своего любимого колли…»

— У меня есть собака, — выпалила она.

Он с удивлением посмотрел на нее. Его удивило не то, что у нее имеется собака: она явно принадлежала к тем людям, у которых она должна быть. Но он не ждал, что его снова перебьют. Словоохотливая у него слушательница.

— У вас есть собака?

— Борзая.

— Она участвует в гонках?

Аннабел покачала головой:

— Ее зовут Мышь. Какие могут быть гонки?

— Вы жестокая женщина, Аннабел Уинслоу.

— Боюсь, что это имя ей подходит.

— Значит, ваша Мышь не выиграла титул «Самая быстрая Уинслоу в погоне за индюком»?

Аннабел фыркнула:

— Не довелось.

— Но вы сказали, что в другом состязании пришли третьей, — напомнил он ей.

— С собаками мы не соревновались, но между собой иногда выясняли, кто быстрее. — И добавила: — Двое моих братьев считаются самыми быстроногими.

Он снова взялся за книгу.

— Хотите, чтобы я продолжал?

— Я скучаю по своей собаке, — вздохнула она.

Видимо, читать дальше не стоило.

— А у ваших деда и бабушки нет собак? — поинтересовался он.

— Нет. Только у Луизы ее нелепая собачка.

Он вспомнил толстую маленькую сосиску на лапках, которую видел в парке.

— Очень крепкий песик.

Аннабел фыркнула:

— Кто может назвать собаку Фредериком?

— Э-э…

Она перепрыгивала с темы на тему, как воробьишка. Потом уселась попрямее.

— Луиза называет своего песика Фредериком! Вам это не кажется нелепым? — спросила она.

— Не очень, — признался он.

— Моего брата зовут Фредерик.

Он не мог понять, почему она сообщает ему все это, но, казалось, воспоминания отвлекают Аннабел от ее неприятностей, так что он не стал возражать.

— А Фредерик — один из быстроногих?

— Вообще-то да. Он к тому же «Уинслоу, меньше других способный стать викарием». — Она указала на себя: — В этом я точно бы его обогнала, но девиц не берут в священники по религиозным соображениям.

— Ну конечно, — пробормотал он. — Еще заснут в церкви и тому подобное. — Затем ему пришло в голову уточнить. — Вы и вправду это сделали? Заснули во время проповеди?

Она испустила усталый вздох:

— Грешно.

Он не удержался от смешка.

— Из нас вышла бы чудная парочка.

— Вы тоже не лучшим образом вели себя в церкви?

— Как вам сказать… Я, правда, никогда не засыпал. Меня выгоняли за плохое поведение.

Она наклонилась вперед. Глаза ее засверкали.

— Что же вы такое делали?

Он проказливо усмехнулся:

— Пусть это останется тайной.

Аннабел откинулась на спинку.

— Это нечестно.

Он только пожал плечами:

— Теперь я просто туда не хожу.

— Никогда?

— Никогда. Хотя, говоря по правде, я наверняка там бы заснул.

И он не кривил душой. Церковные службы начинались слишком рано для человека, не спавшего всю ночь.

Она улыбнулась, но улыбка ее была несколько тревожной. Она поднялась на ноги, он тоже начал вставать, но она махнула рукой:

— Пожалуйста, ради меня не торопитесь.

Себастьян смотрел, как она подошла к окну и уперлась лбом в стекло.

— Как вы думаете, он все еще там? — спросила она.

Он не стал притворяться, что не знает, о ком она говорит.

— Возможно. Он очень настырный. Если ваши родичи сказали ему, что вы скоро вернетесь, он будет дожидаться.

— Леди Оливия сказала, что проедет мимо Викерс-Хауса после своего свидания и посмотрит, там ли еще его экипаж. — Аннабел обернулась к нему и, не поднимая глаз, уточнила: — У нее ведь не назначено никакой встречи. Не так ли?

Он было собрался солгать, но не стал этого делать.

— Думаю, что нет.

Аннабел медленно кивнула, затем ее лицо сморщилось, а он лишь успел подумать: «Только бы не заплакала!» — потому что не знал, как вести себя с плачущими женщинами. Особенно с плачущей Аннабел. Но прежде чем придумал подходящее утешение, вдруг понял…

— Вы что, смеетесь?

Она покачала головой, но смеха не сдержала.

Он поднялся на ноги.

— Что тут смешного?

— Ваша кузина, — с трудом выговорила Аннабел, борясь со смехом. — По-моему, она старается вас скомпрометировать.

Это была самая нелепая мысль, которая только могла прийти в голову… но, пожалуй, самая верная.

— Ох, Аннабел! — произнес он, направляясь к ней грациозной походкой хищника. — Я давным-давно скомпрометирован.

— Мне очень жаль. — Она все еще смеялась. — Я не хотела ни на что намекать…

Себастьян подождал, но окончание ее фразы потонуло в новом взрыве смеха.

— Ох! — Она прислонилась к стене, держась за живот.

— И это было совсем не смешно, — сказал он, но, говоря это, сам улыбался. Когда она смеялась, нельзя было не улыбнуться.

У нее был необыкновенно чудесный смех.

— Нет-нет, — задыхалась она, — не в том дело. Извините, я о другом подумала.

Он выждал немного, но объяснения не последовало. Наконец он промолвил:

— Может быть, объясните мне, что все-таки имеете в виду?

Она фыркнула и зажала обеими руками рот.

— У вас такой вид, словно вы плачете, — покачал головой он.

— Вовсе нет, — прозвучал приглушенный ответ.

— Знаю. Я просто решил сказать вам это, чтобы вы не удивились, если кто-то войдет сюда и сочтет, будто я довел вас до слез.

Она взглянула на него сквозь пальцы:

— Простите.

— Так что же вас так насмешило? — Потому что теперь ему действительно захотелось узнать, в чем дело.

— О… просто… прошлым вечером, когда вы говорили со своим дядей… — Он откинулся на спинку дивана и терпеливо ждал. — Вы сказали, что хотели вернуть меня в чуткие объятия света.

— Не самый элегантный оборот речи, — согласился он.

— Я только и могла подумать… — У нее был такой вид, словно она вот-вот снова взорвется смехом. — Я не уверена, что мне нравятся эти объятия. Лучше бы обойтись без них.

— Для меня это тоже не самые привлекательные объятия, — вздохнул он, стараясь не смотреть на ее грудь.

Но его слова заставили ее снова смеяться так сильно, что грудь ее бурно затрепетала. Что произвело не менее бурное воздействие на некоторые иные части его организма.

Он застыл и смущенно закрыл глаза.

— Поверить не могу, что я сказал такое.

Себ перестал дышать. Он мог только смотреть на нее, на ее губки — сочные, розовые, все еще растянутые в улыбке.

Ему захотелось ее поцеловать. Ему хотелось ее целовать даже больше, чем дышать. Наверное, это вряд ли можно было признать разумным желанием, потому что если бы он рассуждал разумно, то отступил бы… Выбежал из этой комнаты… и направился принимать очень холодную ванну.

Вместо этого он шагнул к ней. Положил руку поверх ее рук, бережно придерживая их там, где они лежали.

Ее губы приоткрылись, и он ощутил ее нежный выдох. Он не знал точно, был ли это именно выдох или тишайшее «ах»… и ему это было уже все равно. Он хотел, чтобы ее дыхание слилось с его дыханием.

Себ наклонился вперед. Медленно. Он не мог торопить этот момент, не мог потратить впустую ни единой секунды. Он хотел все запомнить. Хотел, чтобы каждый миг навсегда был запечатлен в его памяти. Он хотел знать, что чувствуешь, когда находишься всего в двух дюймах, а потом в одном, а потом…