— Понятно. — Ее подбородок напрягся, и он заподозрил, что если б находился ближе, услышал бы, как скрипнули ее зубы. — Как мне повезло! — продолжила она. — Меня обучал мастер своего дела.

— Видимо, вы везучая…

— Вы считаете это комплиментом?

— Простите, — ответил он. — Ляпнул не подумав.

Ее рот полуоткрылся, и Себастьян готов был стукнуть себя. Она хорошо скрыла потрясение, явно была молодой женщиной с быстрой реакцией, но прежде чем удивление на ее лице сменилось возмущением, он заметил вспышку искренней обиды.

— Что я, собственно, имел в виду, — начал он, еле сдерживая потребность застонать. — Это что когда я… Нет, когда вы…

Она выжидающе смотрела на него. А он понятия не имел, что сказать. Стоя растерянно, как идиот, он осознал, что существовало по крайней мере десять причин, по которым эта ситуация была совершенно неприемлемой.

Во-первых, он не знал, что сказать. И это было нелепо, потому что, во-вторых, он всегда знал, что сказать, и, в-третьих, особенно женщинам.

В-четвертых, с ним трудно было сравниться в словесной легкости. В-пятых, он никогда в жизни не обижал женщину, разве что она этого заслуживала, но в данном случае, в-шестых, эта женщина ничего подобного не заслужила. И это означало, что, в-седьмых, ему нужно было извиниться, но, в-восьмых, он понятия не имел, как это сделать.

Готовность извиняться зависит от склонности веста себя так, что это требует извинений. А он никогда так себя не вел, считая себя истинным джентльменом. Это была одна из его особенностей, которой он невероятно гордился.

В-девятых, он понятия не имел, что говорить, и, в-десятых, что-то при общении с этой девушкой делало его абсолютным дураком.

Дураком!

Каким образом человечество выносит такую ситуацию, как неловкое молчание перед лицом женщины? Себастьян находил это невыносимым.

— Вы просили меня поцеловать вас, — сказал он. Это было не первое, что пришло ему в голову, скорее второе.

От ее возмущенного «Ах!» — его силы хватило бы, чтобы повернуть прилив, — у него возникло ощущение, что лучше бы ему было дождаться седьмого соображения.

— Вы обвиняете меня в… — Она оборвала себя на полуслове, и губы ее сжались в прямую сердитую линию. — Ну, что бы то ни было… в чем-то вы меня все-таки обвиняете. — И когда он было решил, что она уже сдалась, решительно закончила: — Только никак не пойму, в чем именно.

— Я вас ни в чем не обвиняю, — покачал головой он. — Я просто напоминаю, что вы хотели поцелуя и я откликнулся на это и…

И что? Что он хотел ей сказать? И куда делся его рассудок? Он не мог додумать целую фразу… тем более выговорить ее.

— Я мог бы воспользоваться этой ситуацией, — чопорно произнес наконец он, пытаясь оправдаться. Господи… это звучит как проповедь.

— А вы утверждаете, что не воспользовались?

Неужели возможно, чтобы она была такой наивной?! Он наклонился к ней, вперев глаза в ее зрачки.

— Вы понятия не имеете, каким множеством способов я не воспользовался по отношению к вам, — объявил он с гордостью. — Что только я мог бы с вами сделать. Сколько…

— Что именно? — резко проговорила она. — Выражайтесь яснее. Он придержал язык, а вернее, прикусил его. Не мог же он в самом деле поведать ей, сколькими способами он мог ею воспользоваться.

Ею. Этой мисс Незнакомкой.

И все-таки его явно куда-то заносит.

— О Господи! Ради всего святого! — услышал он свой голос. — Как, в конце концов, вас зовут?

— Я понимаю, что вы просто жаждете это узнать, — фыркнула она.

— И все-таки? — отрезал он.

— Раньше, чем вы назовете свое?

Он выдохнул полной грудью и подумал, что рассудок определенно изменил ему в этот вечер.

— Это мне кажется, или еще десять минут назад мы с вами разговаривали как цивилизованные, вполне светские люди?

Она открыла рот, чтобы заговорить, но он ей это не позволил.

— Нет-нет, — продолжал он, возможно, слишком поспешно, — это был более чем вежливый разговор. Я мог бы назвать его даже приятным.

Ее взгляд смягчился, но не настолько, чтобы он счел ее послушной — даже и близко это не походило на нечто подобное, но все же она смягчилась.

— Я не должна была просить вас поцеловать меня, — сказала она. — Так не поступают приличные девушки.

Но он обратил внимание на то, что она за это не извинилась. И еще заметил, что он очень этому рад.

— Вы, конечно, понимаете, — тихо продолжала она, — что гораздо важнее мне узнать, кто вы, чем наоборот.

Он опустил глаза на свои руки. Они не были сжаты в кулаки или скрючены в когтистые лапы. Руки обычно выдают людей. Они напрягаются, они трясутся, они вцепляются друг в друга, словно могут каким-то невероятным волшебством спастись от свалившейся на них злой напасти.

Эта девушка крепко вцепилась в ткань своей юбки. Очень крепко. Она нервничала. Однако продолжала держаться с замечательным достоинством. И Себастьян сознавал, что она говорит правду. Она не могла сделать ничего, что погубило бы его репутацию, в то время как он всего лишь неловким или лживым словом мог уничтожить ее судьбу навсегда. Не первый раз в жизни он необычайно порадовался тому, что не родился женщиной. Но, пожалуй, впервые он получил такое яркое и ясное доказательство того, что мужчинам живется гораздо легче.

— Меня зовут Себастьян Грей, — решительно произнес он и коротко, но почтительно поклонился: — Я очень рад познакомиться с вами, мисс…

Но продолжать он не мог, потому что она ахнула, потом побледнела, а затем стала выглядеть просто больной.

— Уверяю вас, — продолжал он, не уверенный, вызван ли его резкий тон шутливостью или необъяснимым волнением, — что моя репутация не настолько беспросветна. Меня пока еще принимают в обществе.

— Я не должна была оказаться здесь с вами, — отчаянным голосом пролепетала она.

— Это мы уже выяснили.

— Себастьян Грей. О, Боже мой! Себастьян Грей!

Он наблюдал с интересом ее реакцию. Даже с некоторым раздражением. Почему, черт возьми, его имя повергло незнакомку в такой душевный трепет?

— Уверяю вас, — произнес он, испытывая досаду от того, что повторяется. Сколько раз за последние минуты он начинал фразу с этих слов! — Поверьте, у меня нет ни малейшего намерения нанести урон вашей репутации. Общение со мной нисколько не навредит вам.

— Нет, разумеется, нет, — промолвила она, и тут же мирный тон ее слов сменился взрывом нервического смеха. — Мы не должны были встречаться, Себастьян Грей.

Она подняла глаза к небу, и он почти ожидал, что она непременно погрозит небесам кулаком.

— Себастьян Грей! — повторила она, не в силах прийти в себя.

— Как я понимаю, вас уже предупреждали обо мне?

— О да! — последовал ее слишком быстрый ответ. А затем она вдруг вернулась с небес на землю и посмотрела ему прямо в глаза. — Мне нужно идти. Немедленно.

— Как мне помнится, я уже говорил вам об этом, — пробормотал он.

Она посмотрела в сторону бокового сада, поморщилась при мысли, что придется пройти мимо влюбленной пары, и сказала себе:

— Пригнуться и напролом!

— Некоторые всю жизнь живут с этим девизом, — с грустной улыбкой произнес он.

Она бросила на него пронзительный взгляд, словно прикидывала, не сошел ли он с ума в эти последние две минуты. Не желая снова извиняться, Себастьян лишь пожал плечами. Наконец он начинал ощущать себя самим собой. Так что вполне имел право не терять присутствия духа.

— А вы? — поинтересовалась она. — Останетесь здесь?

— Сам не знаю. Буду под звездным небом вспоминать нашу встречу. Во всех подробностях.

Она еще раз внимательно посмотрела на него, несколько раз моргнула и повторила, словно убеждая себя:

— Мне нужно идти.

И ушла. Нагнула голову и рванулась вперед.

Так и не назвав ему свое имя.

На следующий день