— Подозреваю, что мне не стоит продлевать разговор на эту тему, — заявила Аннабел.

— Не стоит, если вы благоразумны. — Он снова улыбнулся ей, и — Господи Боже! — у нее перехватило дыхание.

Кто бы ни был этот мужчина, зубная фея щедро его одарила. Зубы у него были белоснежные и ровные, а усмешка — широкой и заразительной.

Это было чертовски несправедливо. Ее собственные нижние зубы были слегка кривоваты, как и у ее братьев и сестер. Местный хирург как-то сказал, что может их выправить, но когда он подступился к ее рту со щипцами, Аннабел просто сбежала.

Но этот мужчина… его улыбка внезапно озарила все лицо и вообще все вокруг. Подобное утверждение звучало нелепо, но тем не менее было именно так. Да, был полный мрак, но Аннабел может поклясться, что сам воздух вокруг них стал теперь сиять и искриться.

Или это так и было, или она выпила пунша не из той чаши. Ведь одна предназначалась для юных леди, а другие — для остальных гостей. До этого момента Аннабел не сомневалась, что она… ну, почти уверена. Это была чаша, стоявшая справа. Ведь Луиза ей сказала, что для них чаша справа. Ведь так? А она какую взяла?

В общем, вероятность ошибки была пятьдесят на пятьдесят.

— А вы что, всех знаете? — спросила она, потому что должна была что-то сказать. В конце концов, он сам затронул эту тему.

Он недоуменно поднял брови:

— Прошу прощения?

— Вы попросили меня описать эту парочку, — объяснила она. — Вы всех здесь знаете или только тех, кто ведет себя не слишком пристойно?

Он громко рассмеялся:

— Нет, всех я не знаю, но, к сожалению, я знаю почти всех.

Аннабел подумала о тех людях, которых встретила за последние несколько недель, и криво усмехнулась:

— Да, я понимаю, что это может нагнать тоску.

— А вы леди умная и проницательная, — произнес он. — Таких я люблю.

Он с ней флиртовал. Аннабел постаралась подавить вспышку удовольствия, которое прокатилось по ее телу. Он действительно был очень красив, этот мужчина. Его волосы были темного цвета, среднего между ореховым и шоколадным, и небрежно буйными… Модные молодые джентльмены тратили часы, чтобы заставить свои выглядеть так. Лицо его было… Аннабел не была художницей и так и не выучилась описывать черты лица, тем более что его черты выглядели одновременно неправильными и совершенными.

— Очень рада, что у вас есть совесть, — прошептала она.

Он глянул в ее сторону и даже слегка наклонился к ней, глаза его искрились смехом.

— Что вы сказали?

Она ощутила, что краснеет, и на этот раз знала, что он это заметил. Что она должна была сказать теперь? «Я рада, что у вас есть совесть, потому что если бы вы надумали поцеловать меня, я бы, кажется, это разрешила».

Он был полной противоположностью лорду Ньюбери. Молодой, красивый, остроумный. Немного дерзкий… и весьма опасный. Он относился к тем джентльменам, которых молодые леди клялись избегать и о которых втайне мечтали. И ближайшие несколько минут он был в полном ее распоряжении.

Еще несколько минут. Она могла себе позволить еще несколько минут. И все.

Он, должно быть, понял, что она не собирается повторять то, что сказала, и вместо этого спросил тоном обычной светской беседы:

— Это ваш первый сезон?

— Первый.

— И вы получаете от него удовольствие?

— Это зависит оттого, в какой момент вы зададите мне этот вопрос.

Он усмехнулся углом рта:

— Неоспоримая правда. Получаете ли Вы удовольствие в эту минуту?

Сердце Аннабел дрогнуло.

— Очень большое, — ответила она, будучи не в силах поверить тому, как ровно звучал ее голос. Наверное, она неплохо освоила притворство, которое в этом городе сходило за высшую добродетель.

— Я счастлив это слышать. — Он склонился к ней еще ближе. — Горжусь своим умением принимать гостей.

Аннабел опустила глаза на одеяло, потом с сомнением перевела взгляд на его лицо.

Он ответил теплой улыбкой.

— Нужно уметь хорошо принимать гостей, какими бы скромными ни были условия.

— Но вы ведь не станете утверждать, что поселились на Хэмпстед-Хит?

— Нет, конечно! Я грешен — неравнодушен к комфорту. Но провести здесь день-два, наверное, было бы забавно. Как вы считаете?

— Я почему-то подозреваю, что радость новизны этого рассеется с восходом солнца.

— Нет, — задумчиво рассуждал он. В глазах его появилось какое-то рассеянное выражение, и он продолжал: — Возможно, вскоре после этого, но не с восходом солнца.

Ей хотелось спросить его, что он имеет в виду, но она не совсем понимала, в какой форме. Он, казалось, был настолько глубоко погружен в свои мысли, что было бы непростительной грубостью их прервать. Поэтому она просто ждала и наблюдала за ним с выражением любопытства на лице, зная, что когда он посмотрит на нее, то прочтет в ее глазах вопрос.

Но он так и не стал поворачиваться к ней и спустя минуту или две сказал:

— Утром все выглядит по-другому. Свет более плоский. И немного красный. Он улавливает в воздухе туман, словно подползая под него снизу. Все становится новым, — мягко продолжал он. — Все.

У Аннабел перехватило дыхание. Это звучало так… тоскливо. От этого ей захотелось остаться рядом с ним на одеяле, пока на восточном горизонте не взойдет солнце. Он заставил ее захотеть увидеть пустошь в утреннем свете. Он заставил ее захотеть увидеть его в утреннем свете.

— Я хотел бы искупаться в нем, — пробормотал он. — Только утренний свет и больше ничего.

Это должно было бы ее шокировать, но Аннабел почувствовала, что он говорит не с ней. На протяжении всего разговора он ее поддразнивал, испытывал, как далеко может зайти, прежде чем она выкажет себя чопорной жеманницей и убежит прочь. Но сейчас… он произнес самую, казалось, большую нелепость, и все же она понимала… что говорилось это не ей. В эту минуту он жил какой-то своей внутренней жизнью.

— Я думаю, вы поэт, — промолвила она и улыбнулась, потому что по какой-то причине это ее порадовало.

Он коротко хохотнул.

— Это было бы чудесно… если бы было правдой. — Он снова повернулся к ней, и она поняла, что необычный момент прошел. В какую бы потаенную часть своей души он ни погрузился, теперь вынырнул, отложил ее в сторону и крепко запер. Попробуй прикоснись! Он снова стал лихим и обаятельным мужчиной, с которым жаждали быть все девушки.

Мужчиной, на которого хотели быть похожи все мужчины.

А она даже не знала его имени! Впрочем, так было даже лучше. Со временем она узнает, кто он, и он сделает то же самое и тогда пожалеет ее, бедную девушку, вынужденную выйти замуж за лорда Ньюбери. А может быть, он станет презирать ее, полагая, что она затевает это ради денег… что, в сущности, она и делала.

Она подобрала под себя ноги, опираясь не столько на колени, сколько на правое бедро. Это была ее любимая поза, совершенно непригодная для Лондона, но такая удобная для нее. Она смотрела прямо перед собой и вдруг поняла, что смотрит в другую сторону от дома. И это было так хорошо. Она не знала, куда бы указал компас. Может быть, она смотрела в сторону родного дома? Или на восток, в сторону континента, где она никогда не была и, наверное, никогда не будет. Лорд Ньюбери не был похож на человека, любящего путешествовать, и его интерес к ней ограничивался только ее способностями к деторождению, чего он и не скрывал, так что она сомневалась, что он позволит ей отправиться в путешествие без него.

Ей всегда хотелось увидеть Рим. Возможно, ей и не пришлось бы туда отправиться, даже если бы не было лорда Ньюбери, похотливо взирающего на ее широкие бедра… но шанс все же оставался.

Она на миг закрыла глаза в печали. Она уже думала о своей новой жизни, словно ее брак был делом свершившимся. Она продолжала твердить себе, что еще может отказаться, но этот дальний отчаянный уголок ее мозга пытался утвердить свою независимость. Его практичная часть уже смирилась.

Вот так-то. Если лорд Ньюбери сделает ей предложение, она его примет. Как бы ей ни было противно и мерзко, она это сделает. Разве есть выход?