Пес уловил выплеск адреналина в кровь, заворчал, привстал на подогнутых задних лапах, изготовившись к прыжку.
— Успокойте собаку, Светлана Владимировна, — попросил Родищев.
— Газ, сидеть, — рассеянно скомандовала женщина, но пес и не подумал слушаться. Стоял, продолжая горлово ворчать, морща гармошкой шоколадно-черную короткую морду.
Игорь Илларионович осуждающе покачал головой. В его мире собакам не позволялось вести себя подобным образом.
— Вы сказали, у вас ко мне поручение от Сашки… Александра? — спросила чуть дрогнувшим голосом Светлана.
Она все еще надеялась, что ей послышалось. Что вот сейчас этот уродливый карлик с непомерно длинными и сухими руками скажет что-нибудь вроде: «Ваш муж просит развода», а потом они поговорят еще секунду и он наконец уйдет. А вместе с ним уйдет и эта невнятная тревога, собравшаяся под ложечкой ледяным комком.
Она боялась, и Родищеву это нравилось. С женщинами надо обращаться, как с собаками. Напугать, сломить, раздавить, расплющить. Тогда они становятся покорны и делают то, что им говорят. В противном же случае держатся с апломбом английских королев. Дуры.
— Да, верно. Но я слегка покривил душой. У меня нет никакого поручения. И с вашим мужем я никогда не разговаривал.
— А… а… зачем вы пришли, если не…
Она испугалась еще сильнее. Лицо ее стало белым, как у мима. Только не грустным, а напуганным. Замелькал в пустоте зрачков страх. Паника угодившего в пожарище лесного зверя, не умеющего бороться за жизнь.
— Я пришел, чтобы прояснить ряд интересующих меня вопросов, — охотно сообщил Родищев. — Полагаю, моя фамилия вам мало о чем говорит, посему внесу ясность. Я — тот человек, которого один из ваших знакомых, не без вашего, разумеется, ведома, нанял для устранения Осокина Александра Демьяновича. И мне очень хотелось бы, чтобы наш дальнейший разговор носил сугубо деловой и скоротечный характер.
Родищев повернулся и уставился ей в лицо. Он умел быть страшным.
А вот Светлана оказалась плохой актрисой. Побледнела, задышала тяжело, раздувая ноздри, как породистая лошадь на финише.
— Я-а-а? С моего ведома?
— С вашего, с вашего, — убежденно кивнул Родищев.
— Я… ничего не знаю ни про какого человека, — и улыбнулась дрожащими губами. Вдвойне дура. Умная держалась бы иначе.
Игорь Илларионович поморщился:
— Светлана Владимировна, я же просил: давайте вести себя как деловые люди. Вы лично меня не интересуете. Я не намерен сдавать вас милиции, равно как и причинять любые другие неприятности. Но, разумеется, услуга за услугу. Вам придется помочь мне.
— Но-о-о…
Она сделала шаг назад. И в этот момент Газ прыгнул.
Если бы Игорь Илларионович не взрастил, не воспитал, не натаскал по меньшей мере полсотни смертельно опасных псов — живых машин для убийства, — он бы остался лежать тут, в этой комнате, на ковре, с прокушенной глоткой. Если бы на месте Газа оказался один из его питомцев — он, при удачном стечении обстоятельств, закончил бы бой с рваными ранами. Но Газа воспитывал обычный наемный деляга. Пса не учили убивать. Его учили пугать! А это совсем разные вещи.
Родищев чуть прогнулся, а затем молниеносным броском выкинул вперед сухую лягушачью лапу, угодив точно в пасть ротвейлеру. За долю секунды цепкие пальцы обхватили нижнюю челюсть собаки, прижимая язык, и рванули, сперва в сторону и вниз, а затем резко вверх. Пятидесятикилограммовая темно-коричневая туша изменила траекторию полета, привалилась к ковру, продолжая по инерции двигаться вперед, в то время как Игорь Илларионович удерживал голову.
Родищев не собирался калечить ротвейлера. Он вообще не признавал схваток, из которых обе стороны выходят живыми. Как не признавал этого и пес. В эту секунду они оба были животными, понимали, что поставлено на карту, и желали смерти друг друга. Но Игорь Илларионович обладал весомым преимуществом: он умел убивать, а Газ — нет.
Послышался влажный, сочный хруст ломающихся позвонков. Пес коротко взвизгнул, рухнул на ковер и забился в конвульсиях. Родищев отпустился на колено, прижал голову пса к полу, сказал что-то тихо. Затем посмотрел на вжавшуюся в стену хозяйку.
Светлана в ужасе закрылась руками, словно бы Игорь Илларионович намеревался полоснуть ее ножом, заверещала в голос:
— Это не я! Не я! Это не моя собака!
— Запомните на будущее, Светлана Владимировна, — холодно сказал Родищев. — Потенциально человек обладает самой быстрой реакцией из всех живущих на земле существ. И вот еще что. Мне нравятся собаки. Они умны, сильны и благородны. Поэтому я не убиваю их без крайней на то необходимости. В отличие от собак, люди глупы, подлы и жестоки. Я не люблю людей. Вам все ясно?
Женщина мелко затрясла головой. По щекам ее покатились слезы, оставляя на пудре грязные дорожки. На нижней губе повисла тонкая нитка слюны.
— Хорошо. А теперь берите телефон и звоните этому своему… Короче, звоните человеку, о котором я говорил. Давайте. У нас мало времени.
Женщина потянулась к трубке стоящего на лакированном инкрустированном столике «Панасоника». Принялась дрожащим пальцем тыкать в кнопки. Родищев наблюдал за ней, стоя на колене, придерживая тело пса обеими руками и дожидаясь, пока стихнет агония.
— Алло… Владлена Борисовича… позовите! Осокина говорит…
Она все время шмыгала носом, и Родищев нахмурил брови.
Плачущая женщина — плохой собеседник и еще худший лгун. Светлана прижала к груди свободную руку, словно заверяя: я не нарочно, так получилось. Ее колотило, и Игорь Илларионович всерьез опасался, как бы она не впала в истерику. Тогда весь его план полетит в тартарары.
— Скажите ему, чтобы приехал на стоянку к «Восьмой планете», — скомандовал Игорь Илларионович. — Скажите, что вам нужно с ним поговорить относительно вашего мужа.
— Владлен… — в голосе Светланы отчетливо звенела истерика. — Мне… поговорить нужно…
— Относительно мужа, — прошептал Родищев, отпуская затихшего пса и поднимаясь.
— Мужа… относительно… моего…
— Дура! Истеричка, — беззвучно выдохнул Игорь Илларионович. — Держите себя в руках, черт бы вас побрал! — зло прошипел он, подступая к Светлане, заставляя ее еще плотнее вжаться в стену. — Успокойтесь! Ничего с вами не случится!
— Я… Мне… Надо! — Она сбилась в сип, закашлялась. — Я тут… Одна я!
Одна, как же. Конечно, этот Владлен Борисович уже «догнал», что дело нечисто. Не полный же он кретин. А по истеричному визгу этой дегенератки даже идиот сообразил бы: над ее башкой размахивает турецкими ятаганами, по меньшей мере, палаческий взвод. Что ж ему так везет то сегодня?
— Мне… В «Восьмой планете»… Удобно мне! — выкрикнула Светлана.
Родищев моментально протянул руку и нажал клавишу «телекома». Из встроенного динамика, искаженный помехами, донесся хрипловатый ледяной голос:
— Передай человеку, который рядом с тобой, я буду там в восемь вечера.
И прежде чем Игорь Илларионович успел подать Светлане знак, она на голубом истеричном глазу протянула ему трубку и залепетала:
— Владлен сказал передать вам…
— С-сука безмозглая, — выдохнул Родищев, в отчаянии хлопнув себя по лбу. И, уже не таясь, сказал в микрофон: — В половине восьмого. И если вас там не будет, в восемь показания Палыча и этого вашего посланца засратого лягут на стол начальника местного ОВД.
Человек на том конце провода хмыкнул.
— Не думаю, что вы так поступите. Придется ведь объяснять, какое отношение имеете вы ко всей этой истории и как у вас оказались эти показания. Так что в восемь, друг мой, и ни минутой раньше.
Это была еще не драка. Это был пристрелочный огонь.
— В половине восьмого, — жестко повторил Родищев. — В этих показаниях моя фамилия не фигурирует. А других эти двое дать уже не смогут. Увы.
Владлен Борисович задумался, затем поинтересовался:
— Александр уже знает?
— Пока еще нет, — ответил Родищев.
— Хорошо. Я буду, — согласился собеседник, и тут же в динамике запищали короткие гудки.