— Следили, что ли, за ним? — не понял Волков.

— Да нет. Не то чтобы следил. Она его спроваживала и в телевизоре музыку включила погромче, чтобы я не услышал, как она замком щелкает. Я к окну-то подошел и посмотрел. Осанистый такой мужик, хоть и в годах. С животом серьезным. И машина у него богатая. Но он ее не у подъезда ставит, а в самом конце двора. Почему, спрашивается?

— Владимир Александрович, дорогой, да на ваше «почему» есть, по меньшей мере, десяток правдоподобных ответов, — вздохнул Волков. — Например, не хотят они, чтобы про их связь по всему двору «звонили». Вас устроит такое объяснение?

— А чего им стесняться, коли у них отношения чисто деловые?

— Это-то вы с чего взяли? — удивился Волков.

— Так я не только в окно, а еще и в соседнюю комнату заглянул, — обстоятельно и серьезно принялся излагать Журавель. — Кровать застланная, не примятая даже Опять же, Светлана эта, ну, жена продавшего, одета аккуратно. Волосы не сбившиеся, а прическа такая… — сержант сделал неопределенный жест, судя по всему, характеризующий замысловатость прически. — Сложная, в общем. Накрашена она была, а помада не стерта. Да и румяна тоже. Стало быть, не миловались они.

Никакого беспорядка в одежде. Да и он был одет аккуратно, не впопыхах собирался.

— Так, может быть, они и пообжимались бы, да вы не вовремя заглянули, — улыбнулся Волков.

— Ну, может, — согласился Журавель. — Но мне не показалось. Кавалер у нее седой, лет под шестьдесят, не меньше, а она молодая еще. Таким другие мужчины для утех требуются. Помоложе да постройнее. Да и собака на него внимания не обращала, а на меня скалилась.

— А у них есть собака?

— Ротвейлер. Здоровый, как телок. Значит, не первый раз гражданин у нее в доме. В общем, сдается мне, не миловаться они собирались. О делах каких-то разговаривали тайных.

— Тоже мне, мадридский двор, — пробормотал Волков. — Может быть, кавалер этот в свои шестьдесят похлеще некоторых молодых? Хотя… Какая разница? Я так думаю, все просто. Надеется дамочка вернуть своего муженька загульного, вот и остерегается. А то ведь свет у нас не без добрых людей. Вполне кто-нибудь может по доброте душевной ляпнуть, мол, у благоверной в ваше отсутствие полный дом мужиков собирался. Сами понимаете, укреплению теплых семейных отношений не поспособствует.

— Нет, — твердо заявил Журавель. — Она по-другому про него говорила. Ни жалости там, ни горя бабского. Окажись этот Осокин на том пустыре — она бы и глазом не повела. Но самое-то главное: муж, якобы пропавший, в банке каком-то большой шишкой работает.

Волков внимательно посмотрел на собеседника.

— Знаете что, Владимир Александрович. Давайте так. Сперва к моему писателю, а потом к вашей жене. В смысле, к жене этого банкира.

Журавель спокойно пожал плечами.

Игорь Илларионович Родищев остановился перед серой пятиэтажкой, задрал голову и посмотрел на окна бывшей осокинской квартиры. Свет горел. Видать, бывшая супружница наводит обязательный марафет. И правильно. Брошенная женщина, особенно если ей уже перевалило за тридцатку, обязана о себе заботиться вдвойне. Второй шанс еще может представиться, а вот третий — вряд ли. Возраст, как поезд — тронулся, не догонишь, хоть ноги стопчи до колен. Это ведь только коньяк с годами лучше становится, а люди, увы и ах…

Родищев оглянулся. Во дворе никого. Хорошее время, предобеденное. Обычные дворовые «наушницы», бабушки-бормоталки, либо на рынке затариваются продуктовым набором — прошлогодняя картошечка, морщинистая, как стариковская шея, серая морковочка, шейки и желудки цыплят-дистрофиков — на супчик-рататуй, либо уже варят этот самый супчик, либо хлебают, потчуя великовозрастных детишек, коли уж тем не повезло с работой, и любимых внуков.

Игорь Илларионович вошел в нужный подъезд. Он достаточно долго отслеживал будущую жертву, но поскольку тот с бывшей супругой жил порознь — Родищеву практически ничего не было известно о ее личной жизни. Возможно, стоило бы просто последить за нужной квартиркой, в надежде, что «хахаль» рано или поздно появится здесь, но… Существовало слишком много «но». Заказчик мог и не появляться здесь, хотя бы из предосторожности. Они со Светланой могли, допустим, созваниваться. Или вообще воздержаться от переговоров во избежание отслеживания их связи. Разумеется, существует вероятность, что Светлана, узнав, что смерть бывшего супружника не состоялась, рванет к «хахалю» с требованием денег. Дура, наверное, именно так и поступит. Умная — нет. Если Светлана — дура, Игорю Илларионовичу не составит труда получить от нее нужную информацию и запугать, чтобы держала рот на замке. Если же умная — ему нечего терять.

Он поднялся на нужный этаж, постоял несколько минут на площадке, прислушиваясь к происходящему за дверью квартиры и к звукам подъезда. Гремела посуда, с рокотом катилась в трубах вода, этажом выше надрывался телевизор, пахло жареным и псиной. Если бы Родищев не имел дела с собаками, он бы не услышал слабого горлового рычания за дверью осокинской квартиры. Игорь Илларионович прищурился, пытаясь понять, что за пса мог держать Осокин. Скорее всего, что-нибудь крупное. Да и голосок у зверюшки соответствующий — низкий, бархатистый, мощный. Как будто завели хорошую иномарку. Судя по тембру, грудная клетка у пса широкая, глотка тоже. Ротвейлер? Впрочем, не только ротвейлеры могут такрычать. Был у него один пит — рокотал, как самосвал. В деле, правда, оказался барахло барахлом.

Родищев нажал кнопку звонка, сцепил руки на животе, принялся покачиваться с пятки на мысок, насвистывая беззаботный, успокаивающий мотивчик.

Звякнула утонченно-аристократически цепочка, щелкнул замок. В узкой щели появилось женское лицо. Надо признать, бывшая супруга «жертвы» оказалась вполне миловидной особой. Она взглянула на Родищева, и во взгляде, словно в калейдоскопе, мгновенно, чередуясь, отразился добрый десяток эмоций, от неприязни до любопытства. Впрочем, Игорю Илларионовичу было не привыкать к подобному отношению. Встречают-то у нас по одежке.

— Добрый день, Светлана, — он церемонно наклонил голову, отчего тонкие редкие волосы упали на глаза. — Я к вам с поручением от вашего бывшего мужа, Александра Демьяновича Осокина.

— Добрый. — Светлана оглянулась, автоматически поправила рукой незаконченную прическу. Мужчина он хоть и уродливый, а все равно мужчина. Тем более порученец. Мало ли что потом мужу ляпнет. — Но… видите ли… я пока…

— Ничего страшного, — ободряюще улыбнулся Родищев. — Вы и так выглядите очаровательно. Не беспокойтесь, разговор предстоит недолгий. Пятнадцать минут от силы.

Светлана улыбнулась в ответ. Любая женщина тает от комплимента, даже если он высказан таким уродом. Ну, или почти любая.

Она скинула цепочку, приоткрыла пошире дверь. Чего ей было опасаться? Игорь Илларионович явно не тянул на супермена, да и пес все время под рукой. Родищев не ошибся — здоровенный ротвейлер.

— Газ, сидеть, — скомандовала женщина и, повернувшись к гостю, сказала: — Вы уж извините, но у нас так заведено, я собаку не запираю, если в доме посторонние.

— Ничего, ничего, — кивнул Родищев. — Все в порядке. У меня самого собака.

— Правда? — вежливо поинтересовалась Светлана. Плевать она хотела на то, что происходит у гостя дома. — Простите, я прослушала, как вас зовут…

— А я и не представлялся еще, — ответил Родищев. — Меня зовут Игорь Илларионович Родищев.

— Проходите в комнату, Игорь Илларионович.

— Благодарю.

Родищев не заставил просить себя дважды. Сопровождаемый хозяйкой и псом, он прошел в гостиную, огляделся:

— Богато живете, Светлана Владимировна. Одобряю.

За секунду тон его неуловимо изменился. Родищев по-прежнему оставался корректен, только в его голосе прорезались нотки легкой развязности. Светлана уловила их, даже не разумом — спинным мозгом, обостренным инстинктом породистого животного. В глазах ее мелькнуло сначала непонимание, затем встревоженность.