— Нет. Вот нету у меня такого места в моей душе, которая поймет это. Ты меня спрашиваешь: «Понимаешь»? А я говорю: нет. Мне вот лучше однообразие мирных будней.

— Ты вот сидишь на даче, ловишь форель в своем пруду. А простому человеку, который лишен такой возможности, — ему что?

— У него тоже есть дача, пусть даже шестисоточная. Пускай на ней сидит.

— Так ему на его даче вместо ловли форелей придется на грядке стоять раком, пропалывать морковку.

— Вот и пусть пропалывает. Какого ж хера ему на войну лететь?

— Я вижу, ты этого никогда не поймешь. Бессмысленно это обсуждать таким образом. Давай тогда перейдем к более понятным тебе темам. По-моему, у тебя в 2000-м начались разборки с Гусем. Ты вообще не жалеешь, что ввязался в ту историю?

— Нет.

— Значит, нету у тебя раскаяния в содеянном… Ты считаешь, что с Гусем все было сделано правильно. И свободы слова тебе не жалко?

— Нет.

— Я вот подумал: у нас идет некая перекличка с интервью, которое дал Кулистиков, — ты читал?

— Да. Дурацкое интервью.

— Не знаю, я с ним не знаком. Но мне очень нравится его мысль о том, что НТВ раньше было маргинальным. Его спрашивают: «А что вы понимаете под маргинальностью в данном случае?» Он ответил: если широким массам нравится Путин, то телевидение, которое, по идее, и должно работать на эти широкие массы, обязано рассказывать о том, что Путин хороший. А те люди, которым Путин не нравится…

— …пускай идут на хер.

— Да. То есть они не победили на выборах, они проиграли, отброшены на обочину, ну и на ней пусть себе молчат теперь в тряпочку. А телевидение как массовое искусство должно отражать волю и интересы масс. Если народ хочет такого телевидения, надо дать ему его. В этом, увы, есть своя логика.

— Я говорю ровно об этом телевидении. Единственное, что я хочу сказать, что сам Вова Кулистиков мог бы не пи…деть лишнего, понимаешь?

— Он сказал — мне что поручают, то я и делаю. Кулистиков и у арабов работал, и у американцев… Он менеджер, который делает, что скажут. Вот это его признание мне понравилось своей простотой и откровенностью. Но, с другой стороны, мне кажется, что такие менеджеры, которым насрать, на кого работать — на арабов, американцев, патриотов или еще кого-то, — мне кажется, что таких менеджеров желательно… — …в дурдом отдавать.

— Ну не обязательно в дурдом; есть же биржа труда — туда пускай и отправляются. А руководить серьезными учреждениями государственными я бы таким персонажам не доверил. Мне кажется, что у человека должны быть какие-то взгляды, убеждения, ну, что-то такое. Хотя бы по минимуму.

— Ну, это ты уже слишком много хочешь от русских людей. А я вот Вове Кулистикову все прощаю, я прекрасно понимаю, что человек находится в жестких рамках. Мы его за такого и держали. Иллюзий относительно его у нас не было. Он ведь комитетский, насколько я понимаю.

— А-а-а. Вот как.

— Мы понимали, что у него есть определенная задача. И у меня к нему в связи с этим есть вопрос. Один-единственный: Вова, а что ж ты так возмущался искажением свободы слова Гусем? Что ж ты так честно и искренне пытался уничтожить это искажение? Тебя поставили, ты и херачь. А ты нас пытался обмануть. Показаться искренним, чистым борцом за свободу слова. Хотя мы и так не имели иллюзий.

— Ты не знаешь одной важной веши. В каждой касте есть свои внутренние правила, которые не следует разглашать. И я тебе по секрету объясню закон, который действует на высших уровнях массмедиа.

— Ну.

— Какие специалисты считаются самыми ценными, квалифицированными? Те, которые умеют самое главное. Которые принимают от начальства установку и после ее подают как голос своей совести. Чтоб глаза сверкали, чтоб было убедительно. Понимаешь? И если люди подумают: вот, человек говорит о наболевшем, он готов умереть за идеалы — тогда это хороший специалист, это высочайший уровень журналистского профессионализма. А если он долдонит что-то и видны его мысли, типа — вот эти пидорасы заставили меня озвучивать какое-то говно, ну я и озвучил, а так-то мне насрать, — это слабый спец, карьеры в данном секторе рынка он не сделает. И поэтому, когда ты говоришь, что Кулистиков вас там пытался обманывать и усиленно делал вид, — так он молодец. Это говорит о чем? Что Кулистиков принят в касту журналистов высшего уровня. И меня когда-то звали в эту касту. Говорили: старик, а можешь ты так, с пеной у рта доказывать то, что мы тебе поручим доказывать? Я, например, не пошел на такое по ряду причин — в силу хотя бы лени и нехватки актерских способностей. Не стал я записываться в эту касту, грубо говоря, по тому же механизму, по которому в свое время не пошел в партию. В самом деле, что-то в это месть от партийного руководства… «Партийная организация и партийная литература», которой нас мучили на журфаке. По этой схеме выступал, кстати, нобелевский лауреат Шолохов. Его спросили как-то иностранцы: «Так вы пишете по зову сердца или по приказу партии, по постановлению ЦК?» Думали подловить. А он им ответил: я пишу по зову сердца, а сердце мое искренне стучит для партии.

— Стучит — хорошо сказано.

— Ну или там принадлежит партии. Без документов собственности и устава. Ты понял, о чем я тебе говорю? Партийная организация энд партийная литература. Так что Кулистиков действует в рамках кастовых понятий, у него все чисто.

— А я его ни в чем не обвиняю.

— Мне вообще понравилось это его интервью, он все сказал, по крайней мере, честно.

— А мне так просто блевать хочется.

— Вот мы сейчас про это говорим… Про то, кто чью позицию отстаивает, как и зачем. Я давно об этом думаю и даже хочу инициировать проведение референдума в стране.

— Уже запрещено.

— Да? Ну, тогда, может, не стоит?

— А какой вопрос ты хотел вынести на обсуждение?

— О реформе избирательной системы в стране. Предложить народу Две на выбор. И пусть он возьмет ту, какая ему больше подходит, но потом чтоб не жаловался. И больше ни на кого не спихивал ответственность. Первая схема такая предлагается: избирательное право имеют граждане Российской Федерации, являющиеся русскими по происхождению, имеющие образование не более 11 классов.

— Не более?

— Не более. Я не оговорился. И к тому ж не знающие иностранных языков. И имеющие собственности не более чем на 30 тысяч долларов. Это, значит, один вариант.

— Есть вопрос: а как ты определяешь русскость происхождения?

— Не ссы. Это легко — в паспорте же все записано. По паспорту, и еще контролировать по е…алу. Ну это технические детали, Алик, не морочь мне голову.

— Ха-ха! Ладно.

— Если принимается эта система, то дается пара лет на ее ввод в действие. Она не сразу вступает в законную силу…

— …до тех пор, пока она не подтверждается другим референдумом.

— Нет, чтоб за это время все, которые не катят, могли как-то…

— Съе…аться.

— Заметьте, не я первый это сказал. И второй же еще есть у меня вариант. Такой, что избирательным правом пользуются граждане РФ в возрасте от 30 лет — взрослые, мозги есть, уже семья, дети, ответственность… Можно ужесточить: нету детей — тоже не пускать к избирательной урне. Бездетные, они слишком легкие на подъем… им приключений хочется… На кой им стабильность? Еще можно, с другой стороны, включить возрастной ценз. Средняя продолжительность жизни 60 лет? Значит, люди старше 60 не допускаются к голосованию: по статистике, им не жить при новом президенте, увы, они с высокой долей вероятности помрут. Какое ж у них моральное право решать за других? Они, может, с досады захотят подосрать остающимся… Так в аэропорту, если ты отказываешься лететь, твой багаж выгружают из самолета: мало ли ты чего туда заложишь, для посторонних. И еще должен быть имущественный ценз: чтоб у кандидата в избиратели было задекларированной собственности не менее чем на миллион долларов. Само собой, диплом о высшем образовании обязателен.

— И еще, наверное, люди должны подтвердить документально, что они нерусские?