Выкуп представлял собой долг чести (даже если пленный был взят в результате предательства). Пленник, временно отпущенный для того, чтобы собрать необходимые средства, а впоследствии отказавшийся платить, считался бесчестным клятвопреступником. Следовательно, попасть в плен было самым страшным бедствием не только для самого пленного, но и для всей его семьи, поскольку в этом случае семейной солидарности следовало проявить себя в полную силу. До чего же трогательны признания, сделанные герцогиней Алансонской Жанне д'Арк, когда она поручала Орлеанскую Деву заботам своего мужа, который попал в плен в одном из более ранних походов, провел пять лет в заточении и был отпущен только после того, как за него заплатили выкуп в двести тысяч экю: «Жаннетта, я очень боюсь за своего мужа. Он только-только вышел из тюрьмы, и нам пришлось потратить столько денег, чтобы заплатить за него выкуп, что я готова молить его остаться дома». Не менее выразителен и ответ Марии Бретонской ее сыну, Людовику II Анжуйскому, удивленному тем, что лишь на смертном одре она открыла ему существование казны в двести тысяч экю, а перед тем всю свою жизнь хранила тайну. Оказывается, она всегда боялась, как бы Людовик на войне не попал в плен, и держала свой клад наготове, чтобы сыну не пришлось выпрашивать за себя выкуп…
Сколько семей было доведено до полного разорения тем, что им пришлось выкупать одного из родственников, – и такое можно было увидеть во всех классах общества! Вот горожанин из Периге, который, укрывшись в церкви и схваченный там англичанами, вынужден был продать все, что у него было, чтобы заплатить выкуп, после чего впал в крайнюю нищету; а вот семья мелкого дворянина Варамбона, доведенная до такого оскудения, что бресский бальи, пришедший за дочерью Варамбона, чтобы отвести ее к бабушке, не смог исполнить своего намерения, поскольку девица лишена была одежды и сидела почти что голая.
Наконец, были и такие, кто не мог заплатить, поскольку уж слишком нуждался. А иногда требуемая сумма превосходила возможности даже семьи принца. И в том и в другом случае людям приходилось годами вести существование узников. Хорошо известна судьба Карла Орлеанского, взятого в плен при Азенкуре и проведшего в английских тюрьмах юность и зрелые годы; но сколько других пленных, разделивших его участь, так никогда больше и не увидели родного края! Даже Иоанн I Бурбон, ставший пленником одновременно с Карлом Орлеанским, умрет в заточении в Лондоне двадцать лет спустя, потому что его семья не сможет собрать двести пятьдесят тысяч экю, которые за него потребовали…
Следовательно, пленный представлял собой в руках обладателя настоящий капитал и мог стать предметом выгодных сделок, причем его ценность менялась в зависимости от состояния рынка – то есть от большей или меньшей вероятности выплаты выкупа. После битвы при Антоне кондотьер Родриго де Вильяндрандо, пообещав одному из пленных свободу, тайно вызнал у него сведения о материальном благополучии других узников, выкупил за бесценок тех, кто представлял наибольший интерес с этой точки зрения, а затем оценил в несколько раз выше той цены, за которую приобрел (среди этих пленных был и де Варамбон) 28. Обмен пленными и торговля ими были обычным делом, и для правителя одним из способов расплатиться со вспомогательными войсками было подарить им определенное число пленных. Парижский горожанин рассказывает историю некоего пленного англичанина. Этого несчастного много раз «продавали и перепродавали, и выкуп с каждым разом возрастал», но злоключения его закончились самым неожиданным образом: одна знатная молодая женщина влюбилась в узника, выкупила его и вышла за него замуж, «и по этому случаю, – пишет наш парижанин, – был устроен прекраснейший праздник». Однако столь романтическая развязка, конечно, была исключением из правил.
Иногда встречался и удивительный оборот событий, когда пленному удавалось разорить своего обладателя, вынужденного содержать узника в соответствии с его рангом, ожидая весьма маловероятного выкупа. Так, в 1449 г., когда Руан был занят французскими войсками. сыновья лорда Бергавенни и графа Ормонда попали в плен. Это была великолепная добыча – лорд Бергавенни доводился кузеном графу Уорику, «делателю королей» [35], и можно было рассчитывать на хороший выкуп. Тем не менее Карл VII не оставил себе пленных, уступив их как «неделимую собственность» Жаку Кёру и Дюнуа, должно быть, в виде гарантии за авансы, выплаченные ими государю. После суда и приговора, вынесенного Жаку Кёру, Бергавенни был вместе с другим движимым имуществом продан с аукциона за восемьдесят тысяч экю и достался Жану де Бюэю. Но выплата долгожданного выкупа откладывалась с года на год, и через двенадцать лет Жан де Бюэй, который только о том и мечтал, как бы избавиться от этого неудобного «капитала», который вел его самого к разорению, послал свое свидетельство владельца королю Людовику XI, сопроводив слезной просьбой: «Сир, умоляю вас, если вам будет угодно принять поименованного сеньора де Беркиньи (Бергавенни), соблаговолите возместить мне расходы, иначе я буду совершенно разорен, поскольку он очень дорого мне обошелся…»Но король отказался взять пленного на свое содержание, и только через семнадцать лет после освобождения Руана Жан де Бюэй смог избавиться от своего узника…
II. БРИГАНДЫ И НАЕМНИКИ
От «Больших компаний» до «живодеров». Бандиты и предводители отрядов. Два капитана: Перрине Грессар и Родриго де Вильяндрандо
Хронист Жан Фруассар в истории Баско де Молеона [36]схематически изобразил рождение «Grandes Compagnies» (Больших компаний) во времена Иоанна Доброго: «Когда между двумя королями был заключен мир (1360 г.) [37], условились, что все солдаты и все отряды уйдут и освободят все крепости и замки, которые они за собой удерживали. И тогда собрались всяческие бедные воины, которые взялись за оружие, и объединились, и многие капитаны устроили совет между собой, [чтобы решить], в какую сторону им направиться, и сказали еще, что пусть короли помирились друг с другом, но жить-то все-таки надо».И вот они отправились в Бургундию, где состоялось большое собрание «компаньонов» («compagnons»), которые после заключения мира остались без дела, «и там были капитаны из всех народов, англичане, гасконцы, испанцы, наваррцы, и люди из всех краев собрались вместе… И мы оказались в Бургундии, выше реки Луары, и было нас больше двенадцати тысяч, что одних, что других. И говорю вам, что там, на этом сборище, было три или четыре тысячи воинов, опытных и искусных в военном деле, как никто другой, умеющих предугадать бой и обернуть его в свою пользу, чтобы взять приступом города и замки…». Этот грозный отряд вышел в поход, разбил у Бринье регулярные войска, посланные против него королем, «и этот бой оказался очень выгодным для разбойников, потому что они были бедны, но все разжились хорошими пленными». Он разграбил всю местность между Веле и Бургундией, «и не было ни рыцаря, ни оруженосца, ни богатого человека, который решился бы выйти из дома, если не платил нам».
Три четверти века спустя Оливье де ла Марш, рисуя картину Франции после заключения Арраского мира [38], писал: «Все французское королевство было заполнено крепостями, чьи стражи жили грабежом и разбоем, и посреди королевства собрались всякие люди из разных отрядов, которых прозвали „живодерами“. Они верхом разъезжали из края в край в поисках съестного и приключений, которые давали им возможность прожить и заработать, и не щадили ни земель короля Франции, ни земель герцога Бургундского, ни земель, принадлежавших другим принцам королевства».
Между «Большими компаниями», о чьем создании и подвигах повествует Фруассар, и «живодерами» времен Карла VII существует чудовищная преемственность в деле разрушения, грабежа, разорения. «Компаньоны», наемники (routiers), бриганды, живодеры: сколько различных терминов, которые действительность превратила в синонимы. Если целью всякой войны всегда отчасти является материальная выгода, – даже в том случае, если она прикрывается флагом национального дела или ведется под знаменем сеньора; если грабеж считается одним из вполне естественных видов деятельности солдата, – «Они взяли припасы, похитили людей и учинили грабежи, как имеют обыкновение делать военные», сказано в одной из королевских грамот о помиловании Карла VI, – то во времена перемирия и мира разбой в ту эпоху становится уже просто исключительной целью деятельности воинов.