Те очевидцы, что наблюдали их движение, должны были забыть их «героические и грубые мечтания» и впредь помышлять лишь о трех объективных факторах победы, о тройном превосходстве союзного войска, а именно: о тяжелой коннице гетайров, стальном еже фаланги, инженерном корпусе с его метательными машинами и осадными орудиями. Всё же прочее для историков — не более чем золотая легенда ^[19] или беллетристика.

Напомним знаменитое изречение, которым начинается устав наполеоновской армии: «Поскольку на дисциплине зиждется основная сила любой армии, необходимо, чтобы всякий вышестоящий добивался от подчиненных полного и абсолютного подчинения. Любой приказ, каким бы он ни был, должен исполняться без колебаний или ропота, ответственность за него ложится исключительно на лицо, его отдавшее. Возражения нижестоящего возможны лишь после исполнения приказа». Думается, что те же принципы, широко применявшиеся и римлянами, пришли на ум еще создателям македонской армии, Архелаю I в конце V века и Филиппу II в середине IV века до нашей эры. Во всяком случае, поведение и действия устрашающей фаланги, организованной первым и реорганизованной вторым, эффективность корпуса царских гетайров, расширенного Филиппом до восьми сотен человек, базировались на трех основных понятиях: дисциплина, власть, ответственность или, если хотите, трех глаголах, служащих точками отсчета для этой главы: подчиняться, командовать, требовать.

Были ли они набраны на всю военную кампанию (которая могла длиться десять и более лет) или на определенный срок, принадлежали ли они к национальному ополчению, союзным контингентам или наемникам, были ли они греками или персами, мужчины в армии прежде всего обязаны были подчиняться. Peithesthai— один из глаголов, чаще всего встречающийся в греческих текстах, подобно слову «дисциплина» в латинских. Примером беспрекословного подчинения являются многодневные приступы стен Фив, Милета, Галикарнаса, Тира, Газы. Приказ касался всех: «Старики-македоняне, по возрасту освобожденные от участия в бою (мужчины более сорока пяти лет, порой седовласые, как Парменион), ходившие в походы еще с Филиппом и во многих битвах спасавшие положение, увидели, что настал их час показать себя. Значительно превосходя воинским разумением и опытом молодых солдат, они… составили отряд и, сомкнув щиты, остановили неприятеля, уже считавшего себя победителем» ( Диодор, XVII, 27, 1–2). Подчинение требуется даже на марше или в бою, когда необходимо занять предписанное место (слово taxisозначает как отданный приказ, так и подразделение). Подчинение должно быть ежеминутным, оно проявляется на всех уровнях военной иерархии. Из него вытекают единство и сила армии. Из него вытекают ее дух и сущность. Приказа не дожидаются, его не провоцируют: ему идут навстречу. Явление тем более удивительное для историка, что в IV веке до нашей эры греческие и прочие союзники и наемники были преимущественно индивидуалистами, если не сказать: довольно-таки малонадежными субъектами.

Известны как минимум три примечательных примера беспрекословного подчинения, то есть слепой преданности командующему. Все три раза речь шла об овладении крепостями, считавшимися неприступными и расположенными на вершинах практически отвесных скал, и похоже на то, что каждая из этих цитаделей носила одно и то же персидское название Аварана, то есть «крепость», греки же называли такое место Аорном или Аорнидой («место, куда не долетит и птица»). За местоположение этих крепостей принимают: первой — Ташкурган в Бактриане (Афганистан), второй — Байсун-тау в Согдиане (Узбекистан), третьей — Пир Сар в Охинде в излучине Инда (Пакистан). Рассказ Арриана (Анабасис, IV, 18, 4–19, 4) о взятии второй крепости весной 328 года, несомненно, отличают большая трезвость и сдержанность, чем описание Квинта Курция (VII, 11), но современный читатель предпочитает живость и красочность описания последнего. Так что я процитирую здесь его с необходимыми комментариями: «Царь усмирил и остальные области (между Термезом и Самаркандом). Оставалась одна скала, занятая согдийцем Аримазом с 30 тысячами воинов (?), собравших туда заранее продовольствие, которого бы хватило для такого большого числа людей на целых два года (!). Скала поднимается в вышину на 30 стадиев (5550 метров!; на самом деле менее 400 метров), а в окружности имеет 150 (на самом деле 10 метров). Отовсюду она обрывистая и крутая, подняться можно лишь по очень узкой тропе. На половине высоты есть в ней пещера с узким и темным входом; он постепенно расширяется, а в глубине имеется обширное убежище… (Здесь Арриан добавляет, что рано выпавший снег сделал склоны еще более неприступными.)…Прежде чем решиться на осаду, царь послал к варварам сына Артабаза Кофа и предложил им сдать скалу. Ответ Аримаза, который полагался на неприступность своей позиции, был полон дерзких слов, под конец он даже спрашивал, не умеет ли Александр летать. (В тексте Арриана: «Враги, смеясь как варвары, каковыми они были, предложили ему найти летающих солдат, которые могли бы захватить гору вместо него…») Эти слова, переданные царю, столь задели его за живое, что, созвав лиц, с которыми он обычно совещался, он сообщает им о дерзости варвара, насмехающегося над тем, что у них нет крыльев; он добавил, что в ближайшую ночь он заставит Аримаза поверить, что македоняне умеют и летать. "Приведите ко мне, — сказал он, — из своих отрядов 300 самых ловких юношей, которые дома привыкли гонять стада по горным тропам и почти непроходимым склонам". Те быстро привели к нему юношей, отличавшихся ловкостью и энергией. (Затем следует длинная речь царя, достойная воображения и красноречия греческих риторов, но завершающаяся обещанием, вполне способным вдохновить добровольцев): "Кто первый достигнет вершины, получит в награду 10 талантов, поднявшийся вторым получит на один талант меньше — и так далее вплоть до десятого человека (60 тысяч франков золотом! Арриан говорит о 12 талантах, то есть 72 тысячах франках золотом, а кроме того он более щедр и говорит о трехстах золотых монетах, причитающихся последнему). Однако я уверен, что вы будете думать не столько о вознаграждении, сколько об исполнении моей воли". Они выслушали царя с таким воодушевлением, будто уже заняли вершину. Когда их отпустили, они стали приготовлять железные клинья, чтобы вбивать их между камнями, и крепкие веревки. Царь, кругом осмотрев скалу, велел им взобраться во вторую стражу в том месте, где подступ казался менее всего трудным и крутым, и пожелал успеха. Те, взяв с собой продовольствия на два дня и вооружившись только мечами и копьями, стали подниматься. Сначала шли, затем, дойдя до обрывистых мест, одни подтягивались, ухватившись руками за выступы скал, другие взбирались с помощью веревок, закидывая их на клинья, вбитые в щели между камнями (или в снег, как пишет Арриан), чтобы становиться на них ногами…Печальное было зрелище, когда кто-нибудь, сделав неверный шаг, срывался и летел вниз, указывая тем самым и другим на угрожающую опасность. Однако они, одолев эти препятствия, всё же добрались до вершины горы, утомившись от непрерывных усилий, а некоторые даже с телесными увечьями; ночью их сковал сон…Из их отряда при подъеме погибло 32 человека (Арриан: «чьи тела даже не смогли отыскать в снегу»)…На следующий день, еще до рассвета, царь первым заметил знак покорения вершины…Из македонского лагеря уже были слышны звуки труб и клич воинов…Аримаз, отчаявшийся в своем положении, хотя еще не всё было потеряно, спустился в лагерь вместе с близкими и знатнейшими мужами своего племени. Всех их Александр велел подвергнуть бичеванию и распять у самого подножия скалы». Добавим для красоты, что частью предания стало пленение Роксаны «Прекрасноликой», которую царю предстояло сделать своей законной супругой. Тридцать два погибших из чувства долга и ради руки царевны придают македонской дисциплине личностный и даже пылкий характер, не имеющий ничего общего с дисциплиной греческих гоплитов. Отныне на место идеи Родины встает один-единственный человек — для тех, кто ему подвластен.