Разумеется, в своем первозданном виде это подсобное помещение вряд ли могло стать удобным приютом для прекрасной девушки. Но не волнуйтесь, дорогие читательницы, ничто не упущено из виду:
«Как мы уже знаем, в комнатке стояли кровать и стол; Асканио добавил к ним низенькое, обитое бархатом кресло, венецианское зеркало, книги религиозного содержания, выбранные самой Коломбой, дивной чеканки распятие и серебряную вазочку работы Челлини, в которой каждую ночь появлялись свежие цветы.
Вот и все, что могла вместить эта белая келья, таившая в себе столько душевной красоты и невинности» (IX).
Далее мы узнаем, что, по совету Челлини, днем Коломба обычно спала, чтобы случайным движением не выдать своего присутствия. Ночью же к ней приходил Асканио, она ужинала, спускалась в сад, а если зажигала свет в своей келье, то опускала на глаза Марса темные шторы. Она даже кормила птиц, высыпая им крошки на нижнюю губу бога войны.
Все бы и обошлось, если бы, потеряв бдительность, влюбленные не забыли задернуть занавески и окружающие не увидели, как глаза Марса вспыхнули в темноте. Подвела и болтливость приятеля Асканио Жака Обри, выследившего своего неосторожного друга. Впрочем, Бенвенуто конечно же спас своих подопечных.
Но согласитесь, все эти жилища слишком сказочны, романтичны, несмотря на доскональный реализм деталей. А как живут в романах Дюма другие герои, в каких домах проходит повседневная жизнь?
Начнем с жилищ, современных автору. Вот, например, богатый дом «нового аристократа» графа де Морсер, очерченный, однако, в угловом ракурсе, со стороны флигеля, принадлежащего его сыну Альберу. Через этот флигель Монте-Кристо впервые попадает в ненавистный ему дом Морсера. Альбер ни в чем не повинен перед Провидением. Он избалованный роскошью, но порядочный юноша. Вошедший в дом через его комнаты может позволить своей душе смягчиться. Детали же интерьера характеризуют и Альбера, и все его семейство не хуже, чем их реальные слова или поступки.
«Альбер жил в отдельном флигеле в углу большого двора, напротив здания, где помещались службы. Только два окна флигеля выходили на улицу; три других были обращены во двор, а остальные два в сад.
Между двором и садом возвышалось просторное и пышное обиталище графа и графини де Морсер, выстроенное в дурном вкусе наполеоновских времен. (…)
В выборе флигеля, отведенного Альберу, угадывалась нежная предусмотрительность матери, не желающей разлучаться с сыном, но понимающей, однако, что молодой человек его возраста нуждается в полной свободе. С другой стороны, здесь сказывался и трезвый эгоизм виконта, любившего ту вольную праздную жизнь, которую ведут сыновья богатых родителей и которую ему золотили, как птице клетку.
Из окон, выходивших на улицу, Альбер мог наблюдать за внешним миром; ведь молодым людям необходимо, чтобы на их горизонте всегда мелькали хорошенькие женщины, хотя бы этот горизонт был всего только улицей. Затем, если предмет требовал более глубокого исследования, Альбер де Морсер мог выйти через дверь, которая соответствовала калитке рядом с помещением привратника и заслуживает особого упоминания.
Казалось, эту дверь забыли с того дня, как был выстроен дом, забросили навсегда: так она была незаметна и запылена; но ее замок и петли, заботливо смазанные, указывали на то, что ею часто и таинственно пользовались. Эта скрытая дверь соперничала с двумя остальными входами и посмеивалась над привратником, ускользая от его бдительного ока. (…)
В конце просторного и тихого коридора, куда вела эта дверь (…), находились — справа столовая Альбера окнами во двор, а слева его маленькая гостиная, окнами в сад. (…)
Во втором этаже были точно такие же две комнаты и еще третья, расположенная над коридором. Тут помещались гостиная, спальня и будуар.
Гостиная в нижнем этаже представляла собой нечто вроде алжирской диванной и предназначалась для курильщиков.
Будуар второго этажа сообщался со спальней, и потайная дверь вела из него прямо на лестницу. Словом, все меры предосторожности были приняты.
Весь третий этаж занимала обширная студия — капище не то художника, не то денди. Там сваливались в кучу и нагромождались одна на другую разнообразнейшие причуды Альбера: охотничьи рога, контрабасы, флейты, целый оркестр, ибо Альбер одно время чувствовал если не пристрастие, то охоту к музыке; мольберты, палитры, сухие краски, ибо любитель музыки вскоре возомнил себя художником; наконец рапиры, перчатки для бокса, эспадроны и всевозможные палицы, ибо, следуя традициям светской молодежи той эпохи, о которой мы повествуем, Альбер де Морсер с несравненно большим упорством, нежели музыкой и живописью, занимался тремя искусствами, завершающими воспитание светского льва, а именно — фехтованием, боксом и владением палицей (…).
Остальную часть обстановки этой комнаты составляли старинные шкафы времен Франциска I, уставленные китайским фарфором, японскими вазами, фаянсами Лукка делла Роббиа и тарелками Бернара де Палисси; кресла, в которых, быть может, сиживал Генрих IV или Сюлли, Людовик XIII или Ришелье, ибо два из этих кресел, украшенных резным гербом, где на лазоревом поле сияли три французские лилии, увенчанные королевской короной, несомненно вышли из кладовых Лувра или, во всяком случае, из какого-нибудь другого королевского дворца. На этих строгих и темных креслах были беспорядочно разбросаны богатые ткани ярких цветов, напоенные солнцем Персии или расцветшие под руками калькуттских или чандернагорских женщин. (…)
На самом видном месте стоял рояль розового дерева, работы Роллера и Бланше, подходящий по размерам нашим лилипутовым гостиным, но все же вмещающий в своих тесных и звучных недрах целый оркестр (…).
И везде, по стенам, над дверьми, на потолке, — шпаги, кинжалы, ножи, палицы, топоры, целые доспехи, золоченые, вороненые, с насечкой; гербарии, глыбы минералов, чучела птиц, распластавшие в недвижном полете свои огнецветные крылья и раз навсегда разинувшие клювы.
Нечего и говорить, что это была любимая комната Альбера» (Ч. Ill, I).
Итак, роскошь и безвкусица, характерные для новых дворян посленаполеоновской эпохи, которые гонялись за титулами и почестями. Таков граф де Морсер. Но интерьер флигеля отражает и характер виконта, вызывающий скорее симпатию, чем насмешку. Его любимая комната, несмотря на иронию автора, вполне могла бы стать любимой комнатой самого Дюма.
А вот дом еще более «нового» дворянина — барона Данглара. В кабинете висят «копии с полотен Альбани и Фатторе, проданные банкиру за оригиналы, но и будучи только копиями, они никак не подходили к аляповатым золотым завитушкам, украшавшим потолок». Далее мы видим «длинный ряд комнат, отличавшихся тяжелой роскошью и пышной безвкусицей», и только будуар г-жи Данглар, бывшей баронессы де Наргон, хоть немного радует глаз. Это была: «небольшая восьмиугольная комната, стены которой были обтянуты розовым атласом и задрапированы индийской кисеей. Здесь стояли старинные золоченые кресла, обитые старинной парчой; над дверьми были нарисованы пастушеские сцены в манере Буше; две прелестные пастели в форме медальонов гармонировали с остальной обстановкой и придавали этой маленькой комнате, единственной во всем доме, некоторое своеобразие; правда, ей посчастливилось не попасть в общий план, выработанный Дангларом и его архитектором, одной из самых больших знаменитостей Империи, — ее убранством занимались сама баронесса и Люсьен Дебрэ. Поэтому Данглар, большой поклонник старины, как ее понимали во времена Директории, относился весьма пренебрежительно к этому кокетливому уголку, где его, впрочем, принимали только с тем условием, чтобы он оправдал свое присутствие, приведя кого-нибудь» (Ч. III, IX).
В этой комнате баронесса любила сидеть «за роялем маркетри, маленьким чудом искусства, между тем как Люсьен Дебрэ у рабочего столика перелистывал альбом».
Думается, что даже те из читателей, кто уже не помнит подробностей сюжета романа, прекрасно догадались о том, что за отношения связывали баронессу и Люсьена Дебрэ. А вот с мебелью маркетри в нашу эпоху ПВХ и ДСП, наверное, приходилось сталкиваться немногим, и поэтому поясним, что это такое. Маркетри — инкрустация по дереву из мелких кусочков металла, дерева, слоновой кости, черепашьего панциря. Кусочки дерева подбирались разных цветов, и получалось подобие деревянной мозаики. Во Франции мебель маркетри изготовлялась, в частности, в основанных в 1700 году мастерских Ш. Буля и стоила невероятно дорого. Так что баронесса Данглар не уступала своему мужу в стремлении к пышности (ведь качество рояля как инструмента не зависит от внешней инкрустации), только ее вкусы отличались несколько большим изяществом.
