Фумия остановился и оглянулся на Хинако. Тяжело дыша, девушка самоотверженно карабкалась вверх, изо всех сил стараясь не отставать. Возможно из-за недавнего разговора в машине, она казалась ему выбравшейся из панциря черепахой, которая старательно пытается измениться.

— Смотри под ноги.

Он помог ей взобраться по полусгнившей деревянной лестнице.

— Спасибо. — Она устало улыбнулась и оперлась на его руку.

Фумия захлестнула волна нежности. Внезапно ему показалось, что у нее за спиной кто-то стоит. Он напряг зрение. Никого. Только дрожит на ветру стебель бамбука.

— Мне больно, — послышался голос Хинако, и он заметил, что сжимает ее руку слишком крепко.

Он снова взглянул на бамбуковые заросли. Да нет, показалось. Ветки разросшегося рядом дерева мелко подрагивали, странным образом указывая каждая в свою сторону. На мгновение Фумия показалось, что и его сердце вот так же тянется в разные стороны, рискуя разорваться на кусочки. Он отвернулся и быстро пошел вперед. Спиной он снова почувствовал этот взгляд.

Заросли бамбука кончились, и дальше дорога потянулась по скалистому склону. Мох уютным ковром покрывал беспорядочно наваленные камни. Деревья жались к склону, обнажая натянутые словно струны корни. Повсюду мелькали знаки, предупреждающие о возможном камнепаде. На развилках деревьев, у подножия скал, в высохшем русле ручья были навалены горы мелких камешков.

Мелкие лесные зверьки неслышно скользили по траве. Крутые скалы над головой напоминали гигантскую складную ширму. Фумия вспомнил, как отец рассказывал ему об упражнении для аскетов — для укрепления духа они свешивались над бездной.

— Ой, что это? — спросила Хинако, указав на небольшой голубой домик у дороги.

— Отсюда тянут к вершине вторую священную цепь.

На лице Хинако мелькнуло непонимание, и он рассказал ей о старинном обычае поднимать на вершину горы цепи.

— Значит, мы совсем скоро окажемся на вершине. Не думала, что так просто взобраться на самую высокую гору Сикоку.

Фумия улыбнулся:

— Последний шаг самый трудный. Вторая цепь, кажется, где-то около пятидесяти метров, а третья — шестьдесят. Помнишь пословицу: «Кто в начале говорит „это просто", тот плачет в конце»?

— Ах ты…

Хинако шутливо стукнула Фумия по плечу, он отскочил.

Внезапно над головой раздался какой-то треск — мимо них пролетел и скрылся в глубоком ущелье камешек размером с детский кулак.

Фумия задрал голову. На склоне над ними не было ни ветерка; непонятно, почему камень вдруг оторвался от скалы, словно живое существо. Хинако испуганно смотрела на него.

— Пошли, — грубовато бросил Фумия и двинулся дальше.

— Позволь мне пойти впереди. — С этими словами Хинако обогнала его.

Казалось, она тоже почувствовала спиной этот взгляд, от которого по коже пробегал мороз, а волосы вставали дыбом. Он был почти уверен, что, оглянувшись, увидит Саёри.

Нет, не может этого быть. Саёри умерла. Ему ни за что не хотелось признаваться в том, что мертвая Саёри смотрит на него.

В детстве стоило ему обернуться, почувствовав этот взгляд, как сзади неизменно оказывалась Саёри, но Фумия не замечал любви, переполнявшей ее глаза. Он не хотел ее любви, иначе пришлось бы смириться — Фумия уставился на усыпанную камешками дорогу, — пришлось бы смириться с тем, что ее взгляд доставляет ему удовольствие.

Фумия стиснул зубы. Ему нравилось купаться во взгляде Саёри. Именно поэтому он старательно делал вид, что ничего не замечает. Ему казалось, что если не замечать ее взгляда, то он сможет купаться в нем вечно. Он вырос, женился и развелся, но взгляд ни на минуту не оставлял его. Ледяной и обжигающий одновременно, он доставлял Фумия сладостное удовольствие.

До последней минуты он, пожалуй, не отдавал себе в этом отчета, избегая даже думать о собственных ощущениях. Теперь он готов был признаться себе в том, что ему нравится взгляд Саёри. Ведь если кто-то постоянно на тебя смотрит, значит, ты не одинок.

Однако после смерти Саёри ее взгляд стал взглядом мертвеца, и Фумия постарался выгнать его за пределы сознания. Не мог же он признаться себе в том, что испытывает удовольствие от взгляда мертвой девушки! Это Саёри мертва. А он жив. Он хочет быть живым.

Он много раз думал об этом, но впервые эти мысли так явно, будто стон, прозвучали в его душе.

— Пришли! — Хинако облегченно вздохнула.

Голубой домик весело сверкал в ярких лучах солнца. Окна закрыты железными ставнями. Похоже, хозяева решили, что сегодня торговли не будет, и спустились с горы, подальше от тайфуна. Перед домиком стоял автомат с напитками. Фумия и Хинако купили по банке газировки и присели на скамью отдохнуть. Хинако обнаружила глиняную фигурку тэнгу [21]и начала дурашливо молиться. За домиком виднелись тории, [22]за ними громоздился обрывистый скалистый склон с тускло поблескивавшей железной цепью.

— А как ее поднимают наверх? — с трепетом оглядывая неподъемную на вид цепь, спросила Хинако.

Фумия провел ее за тории и показал дорогу, по которой поднимают цепь. Кое-где ее преграждали отвесные скалы, соединенные лестницей из тонких железных листов. Вместо перил была натянута веревка.

— Подожди минутку.

Фумия прошел вперед, а Хинако, оглядевшись вокруг, увидела, что с прояснившегося неба льется солнечный свет. Она даже зажмурилась. Почему-то даже в этом ярком сиянии ей стало страшно.

Фумия позвал ее за собой, и они снова начали взбираться вверх. Окрестности были наполнены мягким светом. Внизу раскинулась изумрудная зелень гор. Легкие наполнял чистый, прозрачный воздух. Камни поблескивали в солнечных лучах. Фумия остановился и взглянул на зеленоватую вершину.

До неба было рукой подать. Внезапно его охватил безотчетный страх, в глазах потемнело.

Наоро взглянул вверх. Прямо над ним высилась скала со свисающей с нее третьей цепью. Его знобило, со лба градом тек пот. Он остановился, чтобы отдышаться. В плече пульсировала боль. Казалось, жизненные силы покидают его тело вместе с потом.

Небесная синева казалась совсем прозрачной, словно смывая с сердца всю грязь. Ласково припекало солнце. Было нестерпимо жаль, что в такой замечательный день его тело содрогается от боли и дрожит от озноба. Внезапно он увидел поднимающиеся к вершине человеческие фигуры. Надо же так любить горы, чтобы отправиться туда наутро после тайфуна!

Наоро терпеть не мог таких праздных туристов. Горы не игрушка. На них полагается смотреть снизу вверх. А эти еще и ребенка притащили!

Тут он заметил, что ребенок, бредущий по железной лестнице позади мужчины и женщины, какой-то странный. Детский силуэт — кажется, это была девочка — расплывался, постоянно меняя форму, словно пламя свечи. Стриженная под горшок черноволосая голова то приобретала четкие очертания, то неожиданно закручивалась подобно дыму. Она не шла, а скользила по железным ступеням, перетекая как вода.

Наоро затаил дыхание.

Не может быть!

Тело девочки окутывала черная дымка.

«Исидзути хотят осквернить…»

В голове пронеслись сказанные богом слова. Наоро со всех ног бросился к вершине горы.

Скалистую вершину горы пронизывал ветер. Небо еще немного приблизилось. Солнце нежно поглаживало окрестности сияющими лучами.

Вершина Исидзути представляла собой скалистую площадку размером с небольшой школьный класс. В нижней ее части стояла молельня синтоистского храма. Хинако остановилась, чтобы помолиться, и, по синтоистскому обычаю, трижды хлопнула в ладоши.

Она загадала только что пришедшее в голову желание: пусть у них с Фумия все будет хорошо. Закончив молитву, она отыскала Фумия взглядом и увидела, что он карабкается на самый пик горы, на два метра возвышающийся над скалистой площадкой. Там, обнесенные деревянной оградой, сходились у храма железные цепи, оберегая гору от разрушения. Табличка на ограде гласила: «Не входить. Опасная зона».