Тору пристально посмотрел в глаза Хинако:
— Я все понял. Ты хочешь замуж.
— Замуж?!
— Да. Я знал, что ты хочешь замуж. Ты устала от неопределенности. Я не против. Просто никак не мог выбрать подходящий момент.
Хинако смерила его ненавидящим взглядом. Да, она хотела замуж. Но он всегда с ловкостью обходил эту скользкую тему. И вот теперь он выложил это, словно козырь из рукава. Любой мужчина воспринимает брак как крайнюю меру, чтобы удержать женщину рядом, и искренне верит, что после предложения руки и сердца она должна растаять от благодарности и мгновенно согласиться.
— Брак ничего не изменит. — Хинако взвешивала каждое свое слово. — Наши отношения изжили себя давным-давно. Закончились гораздо раньше, но почему-то до сих пор тянулись.
Закончились, но они их тянули. Роман с ним не мог стать началом чего-то нового, а значит, расставшись, они ничего не обретут и не потеряют. Раньше ей казалось, что останься они вместе или расстанься навсегда — это ничего не изменит; так не лучше ли вялотекущий роман, чем полное одиночество? Мужчина рядом — это лучше, чем никого, а секс — лучше, чем его отсутствие. С этой спорной теорией она жила до сегодняшнего дня. И что в итоге? Она пыталась искренне любить, но взамен получила лишь боль, много боли. С нее хватит! Она не хочет, чтобы ее жизнь превращалась в нагромождение ошибок.
Хинако отперла замок и вошла в дом. Подхватив дорожную сумку, Тору скользнул за ней. Хинако с ненавистью глядела в его холеное белое лицо. Вот так же он пробрался и в ее жизнь. Через приоткрытую дверцу холодным ужом вполз в сердце, заскользил по телу, свил в ней одно из своих многочисленных гнезд.
Не снимая обуви, Хинако направилась в кухню и стала искать в телефонном справочнике номер таксопарка в Китано.
— Ну, малышка, покапризничала, и хватит. Не думаю, что это конец. Да ты и сама это понимаешь. Иначе ты не звонила бы мне отсюда. Помнишь, ты сказала, что хочешь услышать мой голос, и вот я уже тут! И чем же теперь моя девочка недовольна? — Тору без приглашения уселся на стул.
Хинако молча набрала номер и попросила прислать такси. В таксопарке никто не слышал о доме Мёдзин, пришлось сказать, что это рядом с Оно, и ее тут же поняли.
Узнав, что машина будет минут через двадцать, Тору вздохнул с явным облегчением:
— Вот и отлично. Не хотелось бы надолго застрять в этой дыре. Сегодня переночуем в городе, завтра погуляем по округе — будешь моим экскурсоводом? — а потом на самолет и в Токио!
— Ты уезжаешь один. — Хинако брезгливо подхватила дорожную сумку Тору и швырнула ее к порогу. — Вон из моего дома.
Тору успокаивающим жестом поднял ладони:
— Послушай, Хина, давай объявим перемирие. Я нужен тебе, ты нужна мне. Я действительно виноват перед тобой. Прости меня. — Он попытался ее поцеловать, но Хинако оттолкнула его.
Он заговорщицки подмигнул:
— Ну и норов у тебя, дорогуша. Но мне нравится.
Надо же! Тору соизволил найти в Хинако хоть одно достоинство. Он еще что-то говорил о том, как это глупо — порывать с ним, ведь он, как никто другой, знает ей цену, и о том, что им надо вернуться в Токио, чтобы все хорошо взвесить. Если ей так этого хочется, он согласен даже жить вместе.
Хинако хотелось заткнуть уши.
Что-что, а уговаривать Тору умел. Он обволакивал собеседника уютным облаком лести и говорил, говорил, говорил… Так бывало всегда. Чем отчаяннее она пыталась объясниться с ним, достичь хоть какого-то понимания, тем более безоружной чувствовала себя перед этим странным обаянием. В конце концов голову обволакивало дурманом и ей становилось все равно. Он проделывал с ней это сотни раз, но больше она этого не допустит! Сколько можно топтаться на одном месте?
Хинако швырнула сумку Тору за порог, и та глухо шлепнулась на землю.
— Ты что делаешь? — Тору сорвался на крик.
— Прошу тебя уйти из моего дома.
Лицо Тору покрылось красными пятнами; он вышел на улицу с видом оскорбленного достоинства:
— Нашла другого мужика — и все, прощай, Тору? Использовала по полной программе, а как публика тебя признала, так я и не нужен стал. Можно и на свалку… Ты страшная женщина!
Хинако едва не расхохоталась, ощутив себя героиней дешевой мелодрамы. А что? Жизнь с Тору могла бы стать неплохим началом ее драматической карьеры.
— Прощай. — Хинако попыталась захлопнуть дверь, но Тору не пускал ее.
— Ты не можешь поступить так со мной, ведь я проделал огромный путь.
Самолюбие Тору явно было уязвлено, и это тронуло Хинако. Не важно, как они к этому пришли, но ведь именно она положила конец их отношениям и причинила ему боль. Видит бог, она этого не хотела. Не хотела рвать с ним, несмотря на все его прегрешения. Огромным усилием воли она заставила себя еще раз попрощаться.
Тору звал ее, пытался надавить на дверь, но Хинако с силой навалилась на нее:
— Уходи, Тору.
Из-за двери послышался душераздирающий вопль, — кажется, она прищемила ему палец.
— Ах ты… — послышались ругательства, и Тору с силой распахнул дверь. Он стоял, потирая руку, черный от злости. Куда только девалось его обычное хладнокровие? Казалось, еще секунда, и он просто взорвется от ярости.
«Сейчас ударит», — стрелой пронеслось в голове.
Тору подался ей навстречу. В этот момент у ворот просигналило такси. Водитель изумленно разглядывал валяющуюся в пыли сумку. Тору послал Хинако уничижительный взгляд и, подхватив сумку, направился к машине.
— Потом не приходи, — грубо бросил он на прощание, захлопнул дверцу, и машина уехала.
Хинако медленно прикрыла дверь, прошла на веранду и закурила.
На душе была бескрайняя, безнадежная пустота. В голове ни одной мысли. Вдох — дым наполняет легкие, выдох — сизым облаком плывет по саду. Вдох. Выдох. Вдох… На глазах выступили слезы.
Она ничего не чувствует, только слезы почему-то все текут и текут. Вдох…
Ущелье Богов представляет собой узкий просвет между скалами в северной части деревни Якумура. Удивительно, что на этом небольшом участке совершенно отсутствуют деревья, зато цветы представлены необычайным многообразием видов.
Подземные воды Ущелья Богов дают начало реке Сакагава, прорезающей Якумуру насквозь. В деревне по сей день сохранился обычай черпать из Сакагавы воду для окропления кладбищ. Данная традиция указывает на глубинную связь между загробной жизнью, Сакагавой и Ущельем Богов, откуда река берет начало.
С другой стороны, реку Ниёдо, куда впадает Сакагава, в древности называли Божественной рекой. Ниёдо берет начало с Исидзути — самой высокой точки Сикоку. Исидзути издревле считалась священной горой, с ней тесно связано имя основоположника японского аскетства Энно Одзуно. В переводе с древнего языка название Исидзути означает «дух камня», и присутствие этого духа явственно ощущается здесь и по сей день.
Любопытно, что неподалеку находится местечко Футана, что в переводе означает «два имени». Резонно было бы предположить, что оно каким-то образом связано с названием «двуименного острова» Иё, упомянутого в «Записях о деяниях древности».
Исходя из вышесказанного, можно сделать вывод, что священная гора Исидзути еще в древности играла особую роль в судьбе Сикоку.
Поежившись от холода, Фумия отложил книгу и достал теплое одеяло. За окном была глубокая ночь, Якумура тихо плыла в лунном свете.
Невероятно холодная ночь для лета. И в комнате почему-то темно, хотя горят все лампы…
Перекошенные жалюзи, смятое покрывало на кровати, толстый слой пыли на книжных полках. Комната казалась совершенно безжизненной и как нельзя лучше соответствовала нынешнему состоянию Фумия.
«Думаю, я бы могла навсегда перебраться в Якумуру», — зазвучал в памяти голос, и ему показалось, что его сейчас вывернет от отвращения.
Какой же он дурак! У нее и в мыслях не было возвращаться в Якумуру, а он, Фумия, для нее просто забавный деревенский ухажер. Он с горечью вспомнил, что, как мальчишка, назначал ей свидание за свиданием. Такого унижения он не испытывал ни разу в жизни.
