Литмир - Электронная Библиотека

Паулос и не подумал узнавать, почему она отказалась идти на аборт, – он чувствовал, что достаточно хорошо знает и понимает ее. Валентина просто не способна на такое.

– Вы выйдете замуж?

Глаза женщины затуманились. Обхватив руками колени, она прошептала:

– Нет, он уже женат.

И тут же гордо распрямилась, красивая, мужественная, смелая. В этот миг Паулос решил, что женится на ней.

– Позвольте сварить вам еще какао, – мягко предложил он и, вынув чашку из ее ледяных пальцев, вышел на кухню.

Валентина по-прежнему смотрела в незажженный камин, гадая, где сейчас Видал и что делает.

– Вам понравится Европа, – сказал Паулос, ставя перед ней чашку дымящегося какао. – Конечно, и там хватает лжи и лицемерия, но все это не столь очевидно, как здесь. Лондонский театр великолепен. Париж – настоящая поэма, а Рим невозможно описать.

Губы Валентины вновь раздвинулись в улыбке.

– Вряд ли я уеду так далеко, Паулос. Возможно, отправлюсь на восточное побережье, в Нью-Йорк.

Паулос в ужасе уставился на нее.

– Да нью-йоркская пресса просто четвертует вас! Женские клубы! Бастионы приличий и порядочности! Как только новости станут достоянием общественности, гнев разъяренной Америки падет на вашу голову!

– Но почему до этого должно быть кому-то дело, ведь я покину Голливуд? – недоуменно спросила она.

Паулос сжал ее руки; скульптурно вылепленное лицо в эту минуту стало напряженно-сосредоточенным.

– Неужели вы не понимаете, кем стали для людей, которые смотрят ваши картины? Даже если вы оставите Голливуд и уйдете из кино, такой решительный шаг не защитит вас. Вы стали национальной гордостью, Валентина. Воплощением идеала женственности и красоты. Вы на пьедестале и сойти с него не имеете права – вы можете лишь упасть.

Валентина, побледнев, испуганно уставилась на него. Она еще не задавалась вопросом, что ждет ее впереди. Она не успела подумать ни о чем, кроме Видала.

– Если люди будут жестоки ко мне, значит, придется стойко выносить все, – еле слышно выдохнула она наконец.

В этот миг женщина показалась Паулосу такой беззащитной, уязвимой и одинокой, что если у него и оставались какие-то сомнения относительно принятого решения, они мгновенно рассеялись.

– Но вашему малышу тоже придется расти с клеймом незаконнорожденного, Валентина, – мягко напомнил он.

Валентина тихо застонала: воспоминания о собственном детстве нахлынули на нее, угрожая затянуть в черный бурлящий водоворот тоски.

– Нет! – прошептала она, зажимая рукой рот. – Нет, этого мне не выдержать!

Паулос снова взял ее за руку.

– Вам не придется это терпеть, Валентина. Я знаю выход…

– Какой? – тоскливо пробормотала она. – Все, что вы сказали, – правда. Я хотела лишь поскорее покинуть Голливуд и ничего не успела обдумать… Я не поняла, что моя жизнь не принадлежит мне по-прежнему!

Она соскользнула с дивана и встала на колени, крепко стиснув руки.

– Я ХОЧУ этого ребенка, Паулос. Хочу любить его, беречь. И больше всего на свете желаю, чтобы он был счастлив.

– А я хочу, чтобы ВЫ были счастливы, – нежно ответил он. – Позвольте мне вместе с вами любить и беречь малыша, Валентина.

Женщина непонимающе уставилась на него.

– Выходите за меня замуж, – предложил Паулос. – Если вы станете моей женой, у ребенка будет отец, а скандал поднимется лишь потому, что вы решите покинуть Голливуд. Я не могу остаться здесь. Моя жизнь и работа связаны с Европой, но там тоже снимают фильмы и…

– Выйти за вас?

Паулос кивнул.

– Пусть мы останемся всего лишь друзьями и вы никогда не сможете полюбить меня. Но я хочу быть с вами, заботиться о вас. – Он осторожно провел пальцем по щеке Валентины. – Прошу вас, будьте моей женой.

Глава 17

Эта ночь оказалась самой долгой в ее жизни. Паулос предлагает ей свое участие и покровительство. Семью для нерожденного ребенка.

Валентина металась, ворочалась с боку на бок, взбивала подушку. Но сон не шел. Она не влюблена в него. Она любит Видала и всегда будет любить. Но с Паулосом Валентина чувствовала себя спокойно и в полной безопасности. Между ними нет ни лжи, ни обмана, а со временем, она уверена, возникнут и другие чувства. Гораздо более сильные. Пусть они даже не будут любовью.

Валентина откинула одеяло и подошла к окну. Луна плыла высоко в небе. Далекая, безмятежная и невозмутимая.

Валентина прижалась щекой к холодному стеклу. Она собиралась выйти замуж за Рогана, а ведь Роган ей даже не нравился. Женщина вздохнула. Правда, ей никогда по-настоящему не грозило стать женой Рогана. Это был порыв, импульс, как с его, так и с ее стороны. Тогда все кончилось, даже не начавшись.

Но Паулос не Роган. Валентина интуитивно понимала, что он не из тех людей, которые ради минутной прихоти очертя голову ринутся в омут бурной, но короткой страсти. В нем чувствовались ум и сердце, он не казался мелким и тщеславным. Она с первой встречи распознала в нем родственную душу, и оба прониклись друг к другу глубокой симпатией. Чистосердечный и цельный, Паулос выгодно отличался от пустых и ничтожных личностей, населявших Голливуд.

Что станет с ее малышом, если она не выйдет замуж?

И тут время словно повернуло вспять, и последние два года будто растаяли. Она снова ощутила запах натертых воском полов монастыря, увидела злорадное торжество в глазах Джесси и услышала пронзительные крики:

– Ублюдок! Ублюдок!

Валентина вздрогнула. Голливудское общество будет куда безжалостнее. Ни на восточном, ни на западном побережье, ни в Европе она не найдет покоя – ее лицо было слишком хорошо известно. Ей нигде не обрести безвестности. Но если выйти замуж за человека, к которому она питает безмерную симпатию и уважение? Человека, знающего, что она его не любит.

Она выйдет замуж за Паулоса Хайретиса и родит ребенка Видала. Все решения приняты. Все сомнения рассеяны.

На следующее утро Валентина улыбнулась водителю, открывшему дверцу лимузина. Сегодня она встретится с Теодором Гамбеттой. Она не станет ему звонить. Просто придет в его офис и настоит на том, чтобы он ее принял.

– Вы сегодня не так бледны, как последнее время, – заметил Уолли Баррен, накладывая грим. – Видно, конец недалек.

– Какой конец? – испуганно вскинулась Валентина.

– Съемок, конечно, – ухмыльнулся Уолли. – Последние недели всегда самые трудные. Думаю, у вас осталось всего несколько сцен, верно?

– Одна. Через две недели все должны доснять.

– И уж тогда вам следует отдохнуть, – строго велел Уолли. – Я ведь единственный, кто видит вас без грима, и позвольте сказать, что эти два года окончательно вас вымотали. Взгляните только на эти тени под глазами! Теперь у меня уходит вдвое больше времени на то, чтобы вас загримировать.

– Последнее время я мало спала, Уолли.

– Все это вздор, – объявил гример, проводя кисточкой по закрытым векам Валентины. – Ваше здоровье подорвано. И не спорьте со мной. Я слишком часто наблюдал такое. Чересчур много картин, чересчур большое напряжение и преступно мало отдыха. Вы переутомились. Жертвуете всем ради работы, и это вас добивает. Не позволяйте мистеру Гамбетте и мистеру Ракоши запугать вас. Настаивайте на том, чтобы вас оставили в покое хотя бы ненадолго.

– Не волнуйтесь, Уолли, – сухо улыбнулась Валентина. – Я последую вашему совету. И думаю, мой отдых будет довольно долгим. Гораздо дольше, чем вы посоветовали бы.

На площадке царила необычная тишина. Валентина заняла свое место напротив партнера, готовясь к последней сцене. Атмосфера была такой ощутимо напряженной, что ее, казалось, можно было разрезать ножом. Видал присутствовал на студии с пяти часов утра. Ходили слухи, что он провел ночь в офисе. Режиссер довел помощника до слез, накричал на Дона Саймонса, якобы неверно установившего освещение, и метался по павильону мрачнее тучи, придираясь ко всем и каждому.

– Начали! – рявкнул он наконец.

Валентина глубоко вздохнула. Настала минута, когда она должна перестать думать о себе, отрешиться от острого сознания близости Видала. «Наследница Елена» не трагедия, а комедия. Она должна быть веселой, жизнерадостной, и вести себя нужно непринужденно и легко.

55
{"b":"145474","o":1}