Видал налил себе большую порцию водки и добавил синий кюрасо и содовую. Валентина наблюдала за ним, снова чувствуя себя выставленной на продажу вещью – они говорили о ней так, словно ее в комнате не было.

– Такого выразительного лица я никогда раньше не видел, – заметил Ракоши Гамбетте, снова возвращаясь к столу. Гамбетта радостно потер руки.

– Мейер и Талберг лопнут от злости, когда увидят ее на экране. Джефферс! Принесите контракт, пожалуйста.

– Да, сэр.

Невозмутимый лакей покинул комнату, но тут же вернулся с пространным документом, который Теодор Гамбетта положил перед девушкой.

– Подпишите свое имя внизу, где карандашом поставлена галочка, и на всех остальных экземплярах тоже.

– Но разве мне не следует сначала прочитать его?

При виде потрясенного лица Гамбетты в темных глазах режиссера загорелись веселые искорки.

– Юридический жаргон не так-то легко понять, – нетерпеливо бросил Теодор. – Понимаю, у вас нет агента, но вам он совершенно не нужен. Поверьте моему слову, этот документ даст вам все, о чем вы мечтали.

– А сумма моего жалованья проставлена здесь? – рассудительно осведомилась девушка.

Гамбетта ткнул пальцем в соответствующую строчку. Его последнее приобретение выказывает некоторые признаки разума, а подобное он не привык встречать в старлетках, которых ангажировал. Обычно они были так благодарны, сумев получить контракт в «Уорлдуайд», что не задумываясь продавались за бесценок, если это сулило возможность появиться на серебряном экране.

Восхищение Видала все росло. В требовании Валентины не было ничего корыстного. Только искренняя любознательность. Будет интересно наблюдать, какие деловые качества разовьются в ней за предстоящие семь лет.

Он ни секунды не сомневался, что у нее светлая голова и прекрасная хватка.

Валентина подписала документ, связавший ее со студией на семь лет и официально дающий профессию актрисы. Гамбетта облегченно вздохнул и быстро спрятал контракт в карман, прежде чем девушка начнет задавать новые вопросы.

– Ну а теперь, – объявил он, самодовольно откидываясь в кресле и закуривая очередную «гавану», – какое имя мы дадим вам? Что-нибудь редкостное и экзотическое? Наверно, стоит выдать ее за принцессу из какой-нибудь ветви свергнутой европейской монархии. Уже через несколько дней мы сможем напечатать вашу родословную во всех газетах. Как насчет испанской династии? Волосы и глаза у вас достаточно темные, чтобы подтвердить наличие испанской крови. Здесь, в Америке, живет множество таких аристократов, с тех пор как республиканцы в Испании пришли к власти. Напишем, что вы сбежали оттуда в Америку, страну свободы. Публике это понравится. Получится потрясающая история. Мы скажем, что в интересах принявшей вас страны вы не желаете, чтобы к вам обращались как к титулованной особе, но приложим все усилия, чтобы вас величали принцессой. А ради безопасности семьи, оставшейся на родине, мы не будем упоминать о деталях, которые какой-нибудь умник сумеет опровергнуть.

Он расплылся в улыбке и выпустил колечко дыма.

– Ну, так как же вас будут звать? Карлотта де Валлелано? Лучия де Пелайо? Изабелла де Саламанка? Что вам больше всего нравится, принцесса?

– Я не принцесса, мистер Гамбетта, – твердо ответила Валентина. – И не имею ни малейшего желания обманывать людей, которые поверят в мое знатное происхождение.

Гамбетта недоуменно уставился на девушку. Его вопрос был чисто риторическим. Если он сказал, что новая звезда в студии – принцесса в изгнании, значит, так оно и есть. Ему и в голову не приходило, что актриса может возразить.

– У меня уже есть имя, – спокойно продолжала она. – Валентина. Именно так я подписала контракт и желаю, чтобы меня знали под этим именем.

Теодор Гамбетта с трудом протащил сигару сквозь стиснутые зубы.

– Понимаю, что все это слишком ново для вас, малышка. Позвольте заверить, мы знаем, как лучше поступить. Он взмахом руки показал на стоявшего поодаль Видала. – Решено. Вы испанка. Принцесса. Так как же вы хотите зваться? Изабелла, Лучия или Карлотта?

– Думаю, – вмешался Видал, блеснув глазами, – Валентина права. Ее имя подходит куда больше. Испанское происхождение – идея неплохая, но для кого-то другого.

Гамбетта нахмурился и велел Джефферсу налить ему двойное виски со льдом.

– Валентина, – осторожно начал он. – Действительно, гораздо лучше тех чертовых кличек, с которыми являются сюда все эти девицы. Но что насчет фамилии? Ее так или иначе нужно изменить.

– У меня нет фамилии, – спокойно объявила Валентина.

Гамбетта вновь воззрился на нее и, выхватив контракт, вгляделся в последнюю строчку.

– Я просил подписать, – процедил он, рассерженно багровея. – Это означает имя и фамилию. – Он швырнул документ на маленький столик. – А без этого он недействителен!

Но Валентина осталась невозмутимой; на губах играла легкая улыбка.

– Сожалею, мистер Гамбетта, но у меня нет фамилии.

– Черт возьми! У всех есть фамилии! – взорвался Гамбетта, проглотив виски и протянув лакею пустой стакан.

– Я сирота, мистер Гамбетта, – без страха выдерживая его взгляд, пояснила девушка. – Поэтому у меня всего лишь имя. Вам придется удовлетвориться моим ответом.

Гамбетта поднял брови. Она говорит серьезно! И не думает его дурачить!

– Черт возьми, да это настоящая сенсация! – Его гнев мгновенно испарился. – Одинокое, измученное дитя. Душераздирающие поиски любви и нежности…

Он вскочил и взволнованно заметался по комнате. В глазах Валентины было столько боли, что Видал поспешно сказал:

– Лучшая реклама для нее, Теодор, – это покрывало абсолютной тайны. Никакого прошлого. Пусть все гадают, откуда она. Но ничего не говорите.

Гамбетта помолчал, задумчиво покрутил стакан и сделал огромный глоток. Он не привык оставаться в дураках. Никто не может похвастать, что перехитрил Теодора Гамбетту!

Глубокие морщины прорезали его лоб. Это должно сработать! Такой гениальный замысел еще никогда не приходил в голову директору студии, и, кроме того, в девушке, сидевшей напротив, было нечто неразгаданное, таинственно-ускользающее, непонятное, скрытное…

Наконец он взмахнул сигарой в знак одобрения.

– Ладно, ладно. Наверно, ты прав, Видал. Никаких душещипательных историй о детстве и юности. Никакой яркой упаковки. Пускай лучше все в этом проклятом городишке ломают голову сколько влезет. Таким образом разговоров будет еще больше.

Он оценивающе пригляделся к Валентине сквозь полуприкрытые веки.

– Но все же придется снабдить ее запоминающейся фамилией. Валентина Веронезе… Валентина Веда… Валентина Вайла…

Он медленно произносил вслух каждый псевдоним, прислушиваясь к звучанию, и отрицательно качал головой – очевидно, ни один не пришелся ему по вкусу.

– Я не нуждаюсь в фамилии, – сообщила Валентина, упрямо подняв подбородок, и на сей раз в низком голосе послышались стальные нотки.

Терпение Гамбетты иссякало с каждой минутой все больше.

– Но послушайте… – начал он угрожающе. Видал решил, что настало время вмешаться.

– Ей в самом деле не нужна фамилия, Теодор, – вкрадчиво промолвил он. – Прославленных актрис всегда называли либо по имени, либо по фамилии: Дузе, Бернар. Богиням ни к чему два имени, их и так узнают. И для величайшей звезды «Уорлдуайд» вполне достаточно зваться Валентиной.

– Ты действительно считаешь, что она станет такой уж великой? – проворчал Гамбетта, не собираясь столь легко сдаваться.

– Ты сам видел ее на экране, – заметил Видал, поднимаясь и наливая себе еще виски. – Ни одна звезда из «Большой пятерки» ей в подметки не годится.

– Что такое «Большая пятерка»? – осведомилась Валентина, не подозревая, что только что вступила в борьбу с одним из самых упорных и жестких людей в Голливуде и выиграла все три раунда.

– «Метро-Голдвин-Мейер», «Уорнер Бразерс», «Па-рамаунт» и РКО, – пояснил Видал, возвращаясь на свое место. – Студии поменьше – «Коламбиа», «Юниверсл», и «Юнайтед артисте».