Дорога уходила наверх, к массивной Главной башне, сложенной из светлого камня много сотен лет назад. Пока Архимаг мчался вперед, гром битвы становился все тише, его сменили другие звуки. По улицам метались отряды горожан, выискивая прихвостней могонцев и наемников, настолько глупых, чтобы не успеть скрыться. К небу потянулись столбы дыма, со стороны Главной башни доносился звон оружия.

Но Бардоу интересовало только его преследование, он шел по пахнущему ненавистью следу шамана, пробираясь улицами Седжинда. Его сознание дрожало и колебалось от начатых им трех Песен, трех разных Песен с разными запахами, формами и звуками, различными символами, как очевидными, так и темными, указывающими на его личные отношения с Низшей Силой. А Низшая Сила все разрасталась с каждым шагом его коня, и, хотя он чувствовал, как она начинает пожирать его чувства без остатка, он двигался вперед, не задумываясь.

Из кривого задымленного переулка навстречу ему выскочило несколько человек, но он, даже не взглянув, направил на них Песнь Успокоения. Через некоторое время он подъехал к большому добротному дому, высокие узкие окна которого были закрыты прочными ставнями. Двери из резного агатника охраняли четверо часовых. Он обезоружил их Песнью Успокоения, привязал своего коня, спешился и стал подниматься вверх по ступенькам.

Он попал в длинную сумрачную прихожую, завешанную гобеленами, сюжеты которых с трудом угадывались в призрачном свете слабых ламп. Тут было несколько дверей, но Бардоу уверенно прошел к лестнице в глубине прихожей. Он знал, что за этими дверями заперты пленники, их страх и отчаяние просачивались в прихожую, подобно всепроникающему запаху гниения. Но им придется подождать, пока он разберется с их мучителями.

Архимаг миновал четыре этажа тьмы, изредка нарушаемой случайным факелом или полосами серого света, с трудом пробивающегося через щели неплотно прикрытых ставен. Все звуки были приглушенными: бормотание заключенных, их плач, скрип ступеней под его ногами, слабые крики, доносящиеся с улицы. Ему не встретилось ни одного стражника. Бардоу чувствовал волны злобы, исходящие от его врага, и его самоуверенность.

«Самонадеянный, — подумал он. — Прекрасно».

На последнем этаже его чувства заставили его свернуть в узкий коридорчик, оканчивающийся пятью ступенями, ведущими к деревянной двери, на которой топором было вытесано изображение дерева и колокола. Он остановился и посмотрел на принесенную с собой палку. Это был обломок агатника длиной около метра, на его концах были привязаны пучки лент, всю поверхность покрывал затейливый узор. Предмет не был магическим, в нем самом не было ни капли силы, но он был прекрасно сделан и тяжело и удобно лежал в руке. Архимаг кивнул самому себе. Должно сработать.

Потом со спокойной уверенностью он шагнул к двери и толкнул ее.

Маг вошел в комнату, полную ненависти, ненависть висела здесь плотной пеленой, она была похожа на удушливый дым. В четырех углах комнаты стояли светильники, посредине сидела, скрестив ноги, закутанная в плащ с капюшоном человекоподобная фигура. Блестящие злобные глазки разглядывали его в мертвой тишине. В воздухе плавал острый неприятный запах, чувства Бардоу подсказали ему, что исходит он от символов, нарисованных на полу кровью.

— Ты пришел, чтобы сжечь меня своим огнем, о могучий светильник?

Бардоу ответил на насмешку Песней Успокоения, направив ее силу прямо на могонца. Бело-голубое сияние окружило сидящего шамана, который усмехнулся, когда сияние вдруг дрогнуло. Бардоу бесстрашно пустил в ход вторую Песнь, Песнь Бурления, которую он направил на одежду шамана и на коврик под ним.

От мехов могонца повалил сырой пар. Тот закричал от боли и вскочил, срывая с себя одежды и топая босыми ногами по полу. Он разъяренно выбросил руки в сторону Бардоу, сжав костлявые кисти в кулаки, и произнес длинную фразу из непонятных слов, перемежаемых щелчками и цоканьем.

На полу возникли символы, запылавшие горячим зеленым пламенем. В тот же миг слабо светившиеся до сих пор лампы выбросили длинные языки пламени, ярко осветив комнату. Внезапно в потолок устремились фонтаны огней, которые превратились в огромные зеленые ладони и потянулись к Бардоу.

Он покачнулся, когда они ударили по нему, но остался стоять на ногах, пристально глядя на отчаянно жестикулирующего шамана. Огромные руки схватили его, сдавили грудь, стали душить за шею, давить на ребра. Но он отбил их и выпустил на волю третью Песнь, Песнь Истинного Полета, выставив вперед принесенную с собой деревяшку. Собрав последние силы, он подался назад и швырнул ее во врага.

Время застыло. Могонец заметил движение Бардоу и начал отклоняться в сторону, но заговоренная палка тоже изменила траекторию полета. Шаман в панике попытался поднять руку и оградить себя невидимым щитом, но деревянный жезл пробил его, скользнул у шамана под подбородком и попал в горло.

Бардоу рухнул на колени, истратив весь свой запал, а его враг сползал по стене, окровавленный рот еще кривился, силясь вытолкнуть слова, но его глаза уже неподвижно уставились на мага, который завалился теперь набок. Стараясь высвободиться из злобных объятий чужой магии, Бардоу не подымал век, но он продолжал видеть шамана, голова которого склонилась на грудь, кровь стекала по шее, но тот отказывался умирать. Взгляд его горел ненавистью, губы безмолвно шевелились, Бардоу казалось, что он пожирает собственную агонию.

Архимага охватило отчаяние, он ощутил, что всех его сил и всего умения не хватило для победы. Смерть стояла рядом с ним. Его зрение затуманилось, не на что было надеяться…

Откуда-то из глубины дома донесся звук бегущих шагов, дверь с грохотом распахнулась, несколько голосов заговорило разом. Шаги приблизились, он с трудом осознал, что в комнате появились другие люди. Кто-то позвал его по имени, потом выругался. Послышался звук вынимаемого из ножен оружия. Потом свист клинка, входящего в плоть. Еще раз. Внезапно сила, давящая его, ослабла, взор прояснился. Кто-то распахнул ставни, и живой свет наполнил комнату. Бардоу различил контуры человека, стоящего рядом с телом шамана, в одной руке человек держал что-то — отрезанная голова, догадался Бардоу.

Человек присел на корточки рядом с ним и обеспокоенно заглянул ему в лицо:

— Архимаг, вы слышите меня? Могонский шаман мертв. Вы меня понимаете?

Человек был широкоплеч, его лицо покрывали синяки и порезы, на гладком лысом черепе виднелся свежий шрам. Бардоу начал узнавать, превозмогая себя.

— У Матери, конечно, есть чувство юмора, — прохрипел он, — если моим спасителем она решила сделать вас, господин Коррен.

Дов Коррен, председатель Совета Севера, иронически улыбнулся:

— На обратном пути мы попали в засаду, что не так уж и удивительно. Я рад видеть вас в добром здравии.

— Я чуть дышащая развалина, как вы, без сомнения, видите. Помогите мне встать. — Дов помог ему приподняться и сесть, и Бардоу продолжил: — Я осушенная чаша, прогнившее бревно, пересохшее русло… — Он замолчал, поняв, как это звучит. Потом вздохнул, провел перед глазами дрожащей рукой и посмотрел на второго человека. Даже обрадовался, разглядев, кто это. — Галдамар, оставь этот грязный трофей. Иди сюда и расскажи мне о битве.

Юный маг положил голову могонца на коврик и с омерзением рассматривал ее.

— Последнее, что я видел из битвы, — Яррама с несколькими его рыцарями, преследующими конных могонцев, которые старались удрать. Терзис помогла нескольким капитанам спасти могонского вождя от разъяренной толпы. — Он кончиком все еще обнаженного меча поскреб изображение на полу. Потом поднял меч и указал на окровавленную голову. — Мы что-то упустили.

— Поясни, — напряженно потребовал Бардоу.

Галдамар покачал головой:

— В комнате все еще есть какое-то присутствие, и голова является его частью. Мне так кажется.

— Тогда надо ее разрубить и швырнуть куски зеленокрылам, — проворчал Дов Коррен, выхватывая из-за пояса кинжал.

— Нет, стойте. — Бардоу заставил себя подняться на ноги. Он едва не упал, но Дов вовремя поддержал его. — Есть только один способ очистить это место — огонь.