Почему невозможно сравнивать Галилейское озеро с любым из европейских озер? Прежде всего из-за субтропического климата. Это маленькое внутреннее море, оставшееся в начале тропической впадины, отделяющей Палестину от Аравии. Оно расположено на семьсот футов ниже уровня моря, как и второй водоем, связанный с той же трещиной в земной коре, — Мертвое море, отделенное многими милями и оставшееся далеко на юге, оно лежит на другой широте, чем бо́льшая часть Палестины. Поднимающиеся вокруг горы в средней части имеют зону умеренного климата, а у их подножия растут бананы, пальмы, бамбук и сахарный тростник. Вода Галилейского озера пресная, а не соленая и горькая, как в Мертвом море.

Второе, что впечатляет в Галилейском озере, — его пустынность. За исключением белого города Тиверии, там нет поселений. С помощью бинокля можно осмотреть западный берег к северу, темная группа эвкалиптов указывает место прежней Вифсаиды, а затем маленькое белое здание и еще одна группа деревьев обозначают место, где, как считается, стоял Капернаум. Возле берега можно заметить груды камней — это мертвые остовы старинных городов. Глядя на лилово-розовые горы напротив, вы понимаете, какие они дикие, прорезанные темными безводными расщелинами, словно ножевыми ранами. На них кое-где видны почти черные пятна, иногда рядом с берегом, но чаще — выше по склонам. Это шатры бедуинов из козьих шкур. Там начинается пустынная страна, которая простирается вплоть до французских владений в Сирии. Там почти нет дорог. Деревни с глинобитными домиками громоздятся на вершинах гор, и путник, который является туда, не зная языка, должен брать с собой вооруженный эскорт.

Но Галилейское озеро даже в запустении дышит удивительным миром и красотой, превосходящими все, что есть в Палестине. Со времен Христа, проживавшего в Капернауме, пейзаж изменился в деталях, но общие контуры долины остались прежними. Это те же горы, на которые смотрел Иисус, так же меняются свет и тени с золота на пурпур на высотах, и легкий бриз рождает белые буруны на поверхности озера, а голубая вода чередуется с молочно-зелеными тонами в месте на севере, где рождается Иордан; ничто из этого не изменилось за века. Все это виды, знакомые Иисусу, любимые Им, когда Он жил в Галилее.

Я вышел на улицы Тиверии. Это грязный, запущенный городок, который, как нищий, скорчился на берегу озера. Это город лохмотьев, темных глаз и темных подвалов, маленьких лавок и узких улочек. Руины великолепной стены крестоносцев из черного базальта, в бастионах которой в ужасающей нищете живет множество семей, возвышаются у самой кромки воды.

Руины времен Ирода лежат чуть дальше, к югу от современного города. Лишь немногие стены из бутового камня напоминают о строениях Ирода, входивших в комплекс летнего дворца на горе. Часть трехмильной стены можно проследить довольно уверенно, но значительные участки осыпались в озеро. Склон позади покрыт жалкими развалинами. Выше видны остатки насыпей, обломки колонн и старинных зданий, отмечающие структуру дворца Антипы. С этой горы я собрал несколько фрагментов римской керамики и маленькие кусочки радужного стекла.

Одна реликвия римской эпохи все еще существует. С горы у озера стекает поток горячей минеральной воды. Этот источник, как говорят, содержит воду, подобную Карлсбадской, он упоминается у Плиния и в древние времена очень ценился. Нет сомнения, что Веспасиан и Тит принимали здесь ванны, когда вели войну в Галилее. И вода эта по-прежнему исцеляет раны человечества. Я посетил большую баню, куда собираются пациенты из Сирии, Палестины и Трансиордании.

Во времена Иисуса эти бани привлекали больных со всех концов страны. Невозможно не подивиться количеству страждущих, которых исцелил на берегу озера Иисус. Они приходили к Нему не только поодиночке, но и целыми компаниями. Капернаум всего в десяти милях по берегу от горячих бань Тиверии. Вероятно, существование этого «спа-курорта» было притягательным для сотен увечных, а потому столь многие обращались за помощью к Иисусу в Капернауме.

На закате я прошел к озеру. Жилые дома и другие строения подходят прямо к кромке воды, но есть небольшое открытое пространство, где расположена деревянная пристань, от которой вечером отваливают немногочисленные рыбацкие лодки. Примитивный причал, видимо, является прямым потомком роскошной пристани, принимавшей во времена Ирода большие баржи, пересекавшие голубые воды озера. В пыли сидели несколько арабов. Три лодочника готовили снасти для ночной рыбалки.

Солнце тонуло за Тиверией, и только последние отсветы окрашивали горы на востоке. В этом ярком свете видно было каждую долину, каждое ущелье. Прозрачность воздуха создавала иллюзию, что дальний берег всего в миле от пристани. Озеро стало листом синего стекла, ни дуновения не тревожило листья деревьев. Волны стали более широкими и плоскими, в прозрачной воде скользили рыбы. Зимородки летали, как стрелы, в вечернем воздухе. Постепенно золотые тона заката сменились коричневыми. Долина заполнилась синими тенями, и странноватый розовато-лиловый цвет на мгновение замерцал, а потом перешел в фиолетовый и темно-синий. Дальние горы отбрасывали свет исчезающего солнца в течение еще некоторого времени. На востоке держались розоватые блики, в то время как на западе свет уже померк. Воцарилась полная тишина. Свет играл на рыбьей чешуе, заставлял сиять голубиные крылья в полете, и единственными звуками были крики стрижей. Далеко на севере гора Хермон высилась снежным пиком. Казалось, вся природа прислушивалась к шепоту заката; и в глубокой тишине зажглась над Галилейским озером первая звезда.

Встав необычайно рано, в четыре утра, когда мир был еще безмолвным и прохладным, я вышел на крышу отеля, чтобы увидеть восход солнца над Галилейским озером.

На этот раз Тиверия была окутана покровом тишины и сероватым туманом. Араб, выступив из дорожной пыли, в которой провел всю ночь, словно призрак, явился в утренней неподвижности.

В небе все еще горела звезда. За чередой плосковерхих домов лежало Галилейское озеро — холодное и серое, как старое зеркало, на рассвете еще не тревожимое ветром. На противоположном берегу дикие горы вздымались над водой, словно крадущиеся звери. За ними по небу уже разливалось нежное розовое сияние, с каждой секундой оно становилось все сильнее, ширилось и распространялось, погасив последнюю звезду и отбрасывая, прежде чем взошло солнце, тончайшие тени на пальмы и дома.

Люди и животные знали, что наступает новый день. Крики петухов сливались в единый хор, эхом отзываясь от горы к горе. Арабы с покрытыми головами, так и спавшие полностью одетыми, вели верблюдов и ослов к воде. Воробьи возбужденно чирикали, а стрижи с резкими криками пронзали воздух.

Внезапно из-за Гергесских гор вынырнуло солнце — и все мгновенно переменилось! Стало тепло. Озеро обрело яркий голубой цвет. Я мог уже различить снег на вершине горы Хермон на севере. Колокола греческого монастыря звонили густым, глубоким тоном. До меня доносились запахи еды. А потом на минарете мечети появился муэдзин и стал призывать верующих к молитве. В Тиверии начинался новый день.

Ранним утром я бродил по горе, где когда-то дворец Ирода Антипы сиял во всем величии мрамора и золота. Потом я взглянул на Галилейское озеро, голубое в лучах утреннего солнца. Одинокий белый парус клонился под ветром, скользя к северу, где было больше рыбы — туда, где текли воды молочно-зеленого Иордана. В другой стороне озера неподвижная голубая вода застыла в жарком свечении, а линия берега изгибалась к северу, туда, где лежали остатки Магдалы, Вифсаиды и Капернаума. Мир, словно благословение, парил над Галилейским озером: пир тишины, одиночества и воспоминаний.

На горе мои мысли все время возвращались к жестоким, несчастным людям, царям дома Ирода, правившим Палестиной во времена Христа. В евангелиях их имена то и дело встречаются — Ирод Великий, его сын Антипа, Филипп Тетрарх. Но все они — лишь случайные фигуры в трагедии. Евангелия написаны как мемуары. Они были созданы через двадцать, возможно, через сорок лет после смерти Иисуса, чтобы напомнить новому поколению о Его деяниях на земле. Те, для кого они были написаны, знали историю своего времени. Они знали о трагедии дома Ирода. Им достаточно было услышать фразу о том, что, когда царь Ирод узнал, как его обманули волхвы с Востока, он «весьма разгневался и послал избить всех младенцев в Вифлееме и во всех пределах его» ⁵⁹ , хотя этому приказу нет разумного объяснения. Современники прекрасно знали, что это решение соответствовало всей жизни Ирода, совпадая с доброй сотней других указаний и поступков того жестокого времени. И снова, когда Иисус предстал перед Пилатом и был отослан им к Ироду Антипе, нам сообщают, что Ирод, «увидев Иисуса, очень обрадовался; ибо давно желал видеть Его, потому что много слышал о Нем, и надеялся увидеть от Него какое-нибудь чудо» ⁶⁰ . Как же отличается этот Ирод от своего яростного отца! Ирод, избивавший младенцев в Вифлееме по сиюминутной прихоти, никогда бы не повел себя таким образом.