Он провел тыльной стороной ладони по губам.

– Ты вспомнила о морали? Какое разочарование! Такая слабая реакция настолько удивила ее, что она не сразу поняла всю абсурдность этого вопроса. Мораль? Он ведь целовал ее. И во всяком случае, когда ее только попросили согласиться побыть в заключении, а поиски ее матери могли быть в руках предателя, при чем тут мораль? Она была между Сциллой и Харибдой, так что если бы он вручил ей динамит, она зажгла бы спичку.

– Стоит напомнить об этом?

Его взгляд скользил по ней, уголки его губ вздрогнули.

– Слава Богу, нет.

Но когда он потянулся к ней, она отскочила. Одно дело – изучить свои возможности, и совсем другое – позволить ему диктовать условия.

– Так ты поэтому позволил мне выйти из моих комнат?

Он состроил гримасу и оттолкнулся от стены.

– Нет, – сказал он коротко. Он прошел мимо нее, а она повернулась, глядя ему вслед. Большинство его соотечественников предпочитают шагать на прямых ногах, выпятив грудь, но Финеас Гренвилл шел легко и непринужденно, как будто его мышцы достигли особого состояния, которого у других мужчин не было, позволяя ему не замечать силу притяжения и узкий костюм. Как гигантский кот, подумала она, и почти такой же неприветливый. И все-таки ее руки так и тянулись к нему, чтобы потрогать его бедра, просто чтобы узнать, как же двигаются там мышцы, когда он идет. Это было не ее распущенное воображение, его ягодицы действительно напрягались при каждом шаге. Спасибо Господу за его портного! Этот человек умел выставить напоказ свою красоту.

«Я действительно бессовестная», – подумала Минна, удивляясь тому, какой жар ощущает. Не механическая, но жидкая от желания, почти без костей.

Эта мысль заставила ее задуматься. Без костей, да. С этого и начинаются все неприятности: как только женщине захочется кланяться и сгибаться, чтобы приспособиться к мужчине. Без сомнения, Эшмор потребовал бы, чтобы под него подстраивались; она уже это поняла – он принадлежит именно к такому типу мужчин. Их большинство. «Любые правила, которые подойдут мне», – сказал Фин.

Фин взял отставленную чашку с чаем. Сделал глоток, поморщился и снова отставил чашку, чай ему не понравился. Взгляд, брошенный им через плечо, был непроницаемым. Он уже не казался сердитым, но на его квадратном подбородке все еще подергивалась мышца.

– Мы должны прийти к соглашению, – сказал он.

Это ободряло. Прежде он рассматривал один вид соглашения – односторонний.

– Значит, должны, – сказала Минна. Она потянулась к растрепавшимся волосам.

Пока она их приводила в порядок, Фин следил за движением ее рук. Ему нравились ее волосы. В свое время он зарывался в них лицом, и ощущение его дыхания на коже головы было первым напоминанием ей, что между ними существует нечто такое, чего она полностью контролировать не может.

– Конечно, нет смысла говорить о соглашении, если это будет означать только согласие искать мою мать. Тогда я должна быть послушной и согласной, как школьница.

Он фыркнул:

– Хотел бы я на это посмотреть.

Она отбросила локон за плечо.

– Я могу вести себя очень хорошо, если у меня на это есть причина.

Он сел, нет, упал в кресло, вытянул перед собой ноги, скрестил их. Еще один многообещающий признак – всего час назад он не сидел бы так свободно в ее присутствии.

– Мне льстит, что вы так высоко цените мои способности, но в настоящее время половина правительства занимается поисками вашей матери. И, – продолжил он, предвидя ее протест, – не все они отвечают перед Ридлендом. На самом деле вы можете спокойно отдыхать, будучи уверенной, что один-два из них, возможно, более честны, чем паршивый тезка вашего кота.

Она вздохнула. Сравнение с этой бестией не утешило ее. Кроме того, не важно, насколько они честные, – всем людям, разыскивающим Коллинза, не хватает очень важной информации. И настало время поделиться этой информацией, решила она. Сегодня она проверила Эшмора всеми возможными способами: она оскорбила его гостей, посмеялась над его дисциплиной, поцеловала его со всей искренностью, на какую способна. В ответ он не только не ударил ее, но и не применил к ней силы. Даже не попытался снова задушить ее. Какое славное резюме, сухо подумала она. Ясно, он рыцарь в сияющих доспехах. Но осторожность заставила ее сдержать порыв. Если соблазнение должно стать частью этого плана, то остаются еще кое-какие вещи, которые ей нужно знать.

– Скажите мне вот что. Вы считаете, что в этом поцелуе нужно винить меня?

Услышав это, любой мужчина застыл бы на месте или насторожился. Эшмор чувствовал себя спокойно. Он вытащил из кармана сюртука карманные часы, бросил на них взгляд и, снова убрав в карман, спросил:

– А это так важно?

– Я не собиралась философствовать. – По его улыбке она поняла, что он узнал свои слова. – Нужен простой ответ: «да» или «нет».

– А я не собирался уходить от ответа, – сказал он. – Мне просто любопытно, зачем вам это нужно знать.

– Так вы не хотите ответить?

– Нет, – сказал он.

Его холодный тон сбил ее с толку.

– Вы не хотите отвечать?

Глаза их встретились.

– Нет, поцелуй – моя работа. Забавно, не всякий ход на доске ваш. Вы спрашиваете еще о другом?

Она заколебалась. Против ее ожидания он заявил о своей ответственности, но упоминание об играх не обещало ничего хорошего. Генри пытался контролировать ее с помощью любовных игр. Он казался таким разумным во всех их частных делах, пока она не пригласила его в постель. И тут, на следующее утро, у него появились ожидания, сбившие с толку, как будто, отдав ему свою невинность, она подписала контракт брать на себя всю его вину, а также исполнять все его прихоти.

– Вы назвали меня бессовестной, – напомнила она.

– А вы обещали быть именно такой. – Он улыбнулся. – Дайте мне знать, когда решите это продемонстрировать.

Эта фраза ей очень понравилась. Обнадеженная, она сказала:

– Но поцелуй – ваша вина. С этим мы согласны.

– О, вы меня к этому подстрекали, без сомнения! – Его поднятая бровь придала этим словам иронический оттенок. – Но я сделал это и готов извиниться, если пожелаете. – Он пожал плечами: – Если вы пробуждаете в мужчине самое худшее, это не значит, что нужно винить вас за его грех.

Она нахмурилась. Он считает простой поцелуй грехом? То ли у него своеобразное понятие о чести, то ли он убежденный монах. Последнее могло бы объяснить отсутствие интереса к ней в Гонконге, но она не знала, как на это реагировать. Расстраиваться нет смысла, возмущаться – неуместно и глупо. У нее нет причины стыдиться, нет причины и для этого подползающего соблазна почувствовать неспособность стыдиться.

– Вы, конечно, наслаждались поцелуем, – заявила она. – В этом я не сомневаюсь.

Его темные глаза впились в нее.

– Да. Наслаждался. Как приятно, что вы это заметили! У вас есть еще вопросы? Возможно, мы могли бы обсудить, насколько твердым был мой член или какие у вас соски – розовые или коричневые. Думаю, розовые, но вы можете меня поправить, если я ошибаюсь.

Она открыла рот, но ничего не произнесла. Ее бросало то в жар, то в холод. Черт возьми! Она не позволит шокировать ее. Он сидит такой самоуверенный, поддразнивая ее практически на одном дыхании с извинениями, – но только если она этого захочет.

– У вас грязный язык,- сказала Минна. – Я помню это еще по Гонконгу.

Он засмеялся:

– Да? Скажите мне, мисс Мастерс, как на вкус мой грязный язык? Насколько я помню, не я один наслаждался поцелуем.

– Я наслаждалась, когда вы затряслись, как младенец, – ответила Минна и тут же пожалела о сказанном.

Фин ничего не ответил, лишь одарил ее честным взглядом, и улыбка, игравшая в уголках его губ, заставила ее покраснеть.

– Думаю, вы пожалеете об этом замечании, – мягко произнес он. – Надеюсь на это.

Минна не стала говорить, что согласна с ним, и пренебрежительно фыркнула:

– Избавьте меня от всей этой дрожи. Да, вы правы, они розовые. Но я не собираюсь вам это доказывать.