***

Когда солнечные лучи протиснулись сквозь щели сарая, дверь распахнулась, и на пороге возник офицер с переводчиком. Начинался допрос. Каждого выводили поодиночке.

Допрашивали селян часа три.

– Федотыч, кажется, сдали тебя. – К председателю подошёл мужик в рваной рубахе. – Били. Я ничего не сказал, но кто-то до меня. Ну, в смысле, что ты коммунист.

– Кто бы сомневался.

Председатель горделиво поднял голову и громко сказал:

– Никого не виню, односельчане. Не каждый пытки выдержит. Простите, коли что не так было.

– Да погоди ты, Федотыч, раньше времени себя хоронить, воскликнул мужичок в заляпанных кровью штанах и разодранной косоворотке.

– Успокойся, Савелий, не обдристаюсь я, ежели чего. Ребятки, – обратился Федотыч уже к Гене и Алексею, – если выживете, возьмите Кольку в свой лучший мир будущего, в двадцать первый век. Господи, что я несу… – уже себе под нос закончил председатель.

Гена и Алексей отошли в сторону, сели на кучу сена.

– Как оно духмяно пахнет! – Гена поднёс просушенные стебли колосьев к носу.

– Особенно, если на него срыгнёшь, – попытался безобидно пошутить Лёха.

– Сука ты!

– Прости, я сам чуть не блеванул тогда. Видишь, лежит человек. Судьба его закончилась. А ради чего он жил? Мы не узнаем, да и он, скорее всего, не успел понять.

Помолчали.

– Ген, а ради чего ты живешь? Ради чего я живу? Ради чего всё человечество живет? Ради того, чтобы вот так бессмысленно друг друга уничтожать? Ведь посмотри, вся история нашей цивилизации – это войны, создание…

– Вот только не надо говорить о совершенствовании орудий смерти для уничтожения себе подобных. Ты, как журналист, знаешь, что это банально.

– Конечно банально, и все же… Знаешь, что меня в нашем мире поражает больше всего? Мысль не новая и не моя, но я с ней согласен. Вот Нобелевская премия мира. Вдумайся, мира! Учреждена изобретателем динамита. Ну это примерно, как человек, условно говоря, выплеснувший в мир ВИЧ, учреждает премию за заслуги в борьбе со СПИДом. Или Нильса Бора взять к примеру. Для того, чтобы бороться против ядерного оружия, нужно было принимать участие в его создании. Да почти все боролись, кто принимал участие в Манхэтэнском проекте.

Впрочем, ходить далеко не надо. Если бы я был Калашниковым, наверное, сошёл бы с ума, зная, что с помощью моего оружия совершено столько убийств. Чокнуться можно, но даже на национальных флагах некоторых государств присутствует «калаш».

– Интересная мысль, а, главное, свежая и оригинальная. – Генка не нашёл, что возразить и решил согласиться с эмоционально разошедшимся другом. На Денисова это было не похоже.

– Ген, а ты заметил, что нас не водили на допрос. К чему бы это?

– Паспорта наши изучают. Офигели наверное.

Звук открываемой двери заскрежетал по нервам.

– Всем встать! – скомандовал Переводчик. – На выход.

То, что последовало дальше, выходило за рамки человеческого понимания. Даже не то чтобы понимания, а, скорее, психики. Всех находящихся в амбаре людей построили перед эшафотом. Из шеренги два дюжих эсэсовца выдернули Федотыча.

– Папа! – Коля кинулся к отцу. Один из конвоиров отпустил на секунду председателя, обернулся и рубанул прикладом винтовки в лицо пацану, оставляя на правой щеке рваную рану. Денисов кинулся к мальчику, потерявшему сознание. Эсэсовец передернул затвор, но поднятая рука переводчика и короткая команда заставила того отказаться от дальнейшей расправы. Алексей взял на руки мальчонку и, уложив за шеренгой пленных, начал массировать ему виски. Залитая кровью щека распухла, глаза закатились, пульс едва прощупывался.

Тем временем фашисты накинули на Ивана Федотовича петлю и поставили на деревянный чурбак.

Ах, не вовремя очнулся Коленька. Лучше бы он этого не видел. Но, как назло, пацан неожиданно резво вскочил на ноги и с криком «папа!» кинулся вперёд, расталкивая мужиков. Стоявший в шеренге Гена, успел схватить мальчика и, удерживая, пытался прикрыть ему глаза.

– Не смотри, Коля, не смотри!

Но парень упрямо отрывал Генкину руку и еле шевелящимися губами тихонько как заведенный шептал в исступлении:

– Папа! Папочка! Нет, не может быть! Не может быть!

Встретившись с глазами ребёнка, Иван Федотович, чувствуя, что последние секунды видит сына и белый свет, закричал:

– Коленька! Сынок! Я тебя люблю! Не бойся ничего! Смерти нет! Это всего лишь переход! Мы разобьём фашистов! Ты будешь жить в свободной стране! Прости меня, если я причинил тебе…

Последнюю фразу он не закончил. После короткой команды переводчика солдат выбил чурбак из под ног председателя.

– Не-е-е-е-т!!! – От крика мальчика, казалось, кровь застыла в жилах.

– Ну, гад, ты за это поплатишься от меня лично, если останусь жив! – в полголоса поклялся Гена.

А в голове Денисова кроме очередной мысли о невероятности происходящего смутно просквозила еще одна:

«А командует-то не оберлейтенант, а переводчик, „истинный ариец“. Странно…»

Ошеломлённых пленников вновь отвели в конюшню.

***

Игорь и Сергей дождались темноты. Накануне они упаковали самое необходимое в пакеты в непромокаемые пакеты. В палатке в потайном кармане Игорь на всякий случай оставил записку брату. В ней сообщалось, что они с Серёгой поплыли к ним на выручку, так как слышали выстрелы.

После того, как ночь тревожной энергетикой начала пропитывать островитян, прошло три часа. Сергей и Игорь не теряли надежды и ждали возвращения ходоков. Бесполезно. На зыбкой грани начала рассвета медлить стало опасно – их переправу могли заметить с моста.

Подавив тяжёлые вздохи, мужики вошли в реку. Контраст воды и воздуха заставил приостановиться.

– Так провожают пароходы! Не то, что рельсы в два ряда! – Игорь зябко поёжился.

– Вода, вода, кругом вода… – согласился Сергей. – Нет, я даже сказал бы по-другому, коллега:

– Переправа, переправа,

Берег левый, берег правый…

Кому память, кому слава,

Кому темная вода, —

Ни приметы, ни следа…

– Типун вам на язык, коллега, – ответил Игорь.

Обжигающая прохлада воды и одна рука, держащая пакет над головой, заставляли работать другой и ногами с удвоенной силой. В начале июля ночи ещё не несут непроглядности, сравнимой с видимостью в известном месте у негра. На небосводе – ни облачка, поэтому очертания противоположного берега угадывались довольно чётко.

Пловцам показалось, что с тех пор, как ноги оторвались от дна на одном берегу и коснулись его на другом, пришлось преодолеть, как минимум, Берингов пролив.

Течение их также снесло на косу, как и Генку с Лёшкой. Продрогшие цуцики выползли на берег. Тут же растёрлись водкой. Сергей предусмотрительно взял с собой фляжку с огненной водой как раз на случай сугрева после водной процедуры. Передохнули, оделись. Решили подождать, когда рассвет позволит начать поиски хоть каких-то следов. Трупов находить не хотелось.

Грелись энергичной разминкой, упражнениями, прыжками. Иногда прикладывались к маленькой фляжке. Но без фанатизма, – голова должна оставаться свежей. Минут через сорок забрезживший рассвет уже позволял начать поиски. Час прочёсывания местности ничего не дал. Друзья почти отчаялись, но решили не сдаваться. Провозились вокруг ещё минут пятнадцать, прежде чем Полковник обратил внимание на примятую полосу травы, выходящую из леса. Пошли по ней, внимательно смотря под ноги. Вдруг Сергей увидел какой-то белый предмет у одиноко растущей ели. Позвал Игоря.

– Это Генкины «Marlboro» с моей зажигалкой! – обрадовался Полковник. – Идём по примятой траве.

Выйдя на опушку леса, наткнулись на отпечатавшиеся в сырой почве следы автомобильных шин.

– Широкие, похоже, от грузовика, узкие – наверняка от мотоцикла, – Игорь склонился над колеей. – Причём, с коляской.

– Смотри! – Сергей указал на землю. – Следы от сапог. Видишь, их много и они одинаковые, с характерной подошвой. Глебов присел и стал рассматривать пятачок вокруг себя.