Марти понимала нелепость своего испуга, но это понимание не уменьшало ее беспокойства. Ее начинал охватывать ужас, она пребывала на грани паники.

Тень, казалось, пульсировала в такт мощным замедленным ударам ее собственного сердца. При виде этого Марти все больше переполнял страх. Она закрыла глаза и попробовала взять себя в руки. На мгновение она ощутила себя настолько легкой, что, казалось, у ветра должно было хватить силы для того, чтобы поднять ее и увлечь в глубь материка вместе с облаками, неуклонно сжимавшими полосу холодного синего неба. Но, когда она несколько раз глубоко вздохнула, вес постепенно возвратился к ней.

Когда Марти осмелилась снова взглянуть на свою тень, то уже не увидела в ней ничего необычного. Она испустила вздох облегчения.

Но ее сердце продолжало колотиться, правда, причиной этого был уже не иррациональный ужас, а вполне объяснимое беспокойство по поводу причины этого весьма необычного эпизода. Ничего подобного ей еще не приходилось испытывать.

Валет настороженно и как бы насмешливо, вытянув шею, смотрел на нее.

Она отпустила поводок.

Ее руки были влажными от пота. Она вытерла пальцы о свои светло-голубые джинсы.

Марти наконец сообразила, что собака сделала все свои дела, и засунула правую руку в специальный пластиковый мешок, используя его как перчатку. Она была хорошей соседкой и поэтому аккуратно собрала подарок, оставленный Валетом на газоне, вывернула ярко-синий мешок наизнанку, крепко закрутила горловину и завязала ее двойным узлом.

Ретривер застенчиво наблюдал за хозяйкой.

– Если ты когда-либо вздумаешь усомниться в моей любви, малыш, – сказала ему Марти, – то вспомни, что я делаю это каждый день.

У Валета на морде была написана благодарность. Или, возможно, просто облегчение.

Исполнение этой знакомой повседневной обязанности восстановило умственное равновесие Марти. Небольшой синий мешок и его теплое содержимое помогли ей вновь зацепиться за действительность. Необъяснимый эпизод остался в душе беспокойством, интригуя, но больше не пугая ее.

Скит сидел высоко на крыше, и его силуэт вырисовывался на фоне мрачного неба. Его сознание было помрачено галлюцинациями и мыслями о самоубийстве. Три жирные вороны кружили футах в двадцати над его головой, будто предвкушая, что вот-вот произойдет нечто отвратительное.

А внизу на дороге стоял Мазервелл, упершись в бедра своими кулачищами. Хотя он и отвернулся от улицы, вся его поза недвусмысленно говорила о владевшей им ярости. В этом настроении ему больше всего хотелось свернуть кому-нибудь шею.

Дасти поставил свой фургон на мостовой позади патрульного автомобиля, украшенного названием охранной компании, которая обеспечивала безопасность жителей этого дорогостоящего огороженного жилого района. Стоявший около автомобиля высокий парень в униформе умудрялся своим видом одновременно продемонстрировать и властность, и непричастность к происходящему.

Трехэтажный дом, на крыше которого Скит Колфилд размышлял о бренности своей жизни, представлял собой кошмар площадью в десять тысяч квадратных футов и стоимостью в четыре миллиона долларов. Архитектор, имевший или паршивое образование, или большое чувство юмора, свалил в одну кучу сразу несколько средиземноморских стилей – современный испанский, классический тосканский, греческое Возрождение и вдобавок разрозненные элементы еще нескольких других. Если посмотреть сверху, то все это представляло собой несколько акров небрежно набросанных одна подле другой пузатых черепичных крыш; их хаотическое изобилие подчеркивалось чересчур многочисленными дымоходами, бездарно замаскированными под колокольни с куполами. Бедняга Скит взгромоздился на высшую точку этого горного хребта, рядом с наиболее уродливой из этих колоколен.

Вероятно, охранник не имел достаточно четкого представления о том, что ему следует делать в этой ситуации, но знал, что обязан сделать хоть что-нибудь, и поэтому поинтересовался:

– Я могу чем-то помочь вам, сэр?

– Я подрядчик-маляр, – отозвался Дасти.

Возможно, Дасти показался загорелому охраннику подозрительным, а может быть, тот был косым от природы – кожу на его лице прорезало такое множество морщин, что оно стало похожим на часть недоделанного оригами.

– Подрядчик-маляр, ха! – скептически повторил он.

Дасти был одет во все белое: хлопчатобумажные брюки, пуловер, легкий пиджак из хлопчатобумажной ткани и кепку, на которой повыше козырька были синими буквами напечатаны слова «МАЛЯРНЫЕ РАБОТЫ РОДСА», что должно было придать некоторую убедительность его представлению. Он вполне мог бы поинтересоваться у недоверчивого охранника, неужели район осаждает банда профессиональных грабителей, замаскированных под оформителей интерьера, водопроводчиков и трубочистов, но вместо этого он просто ткнул пальцем в свою кепку и сказал:

– Я Дастин Родс, а тот человек наверху из моей команды.

– Команды? – Охранник нахмурился. – Вы так это называете? – То ли он был настроен саркастически, то ли просто не был способен поддерживать беседу.

– Большинство маляров называют это командой, – пояснил Дасти, не отрывая взгляда от Скита, размахивавшего руками. – Мы сначала назывались ударным отрядом, но это пугало некоторых домовладельцев, звучало чересчур агрессивно, так что теперь мы называемся просто командой, как и все остальные.

– Ха! – громко выдохнул охранник. Его косоглазие стало еще заметнее. Было совершенно невозможно определить, о чем он думает – пытается ли понять, о чем говорил Дасти, или решает, стоит дать собеседнику по зубам или не делать этого.

– Не волнуйтесь, Скит спустится вниз, – заверил Дасти.

– Кто?

– Прыгун, – пояснил Дасти и направился по проезжей части к стоявшему все на том же месте Мазервеллу.

– Как вы думаете, может быть, мне стоит позвонить в пожарную команду? – озабоченно спросил охранник, направляясь вслед за ним.

– Нет. Он не станет поджигать себя перед тем, как прыгнуть.

– Тут хорошие соседи.

– Хорошие? Черт возьми, это просто чудесно.

– Наши жители расстроятся из-за самоубийства.

– Мы подметем кишки, сложим в мешок все остальное, смоем кровь, и они вообще не узнают, что тут произошло.

Дасти испытывал одновременно и облегчение, и удивление из-за того, что никто из соседей до сих пор не примчался, чтобы понаблюдать за драматическими событиями. В этот ранний час, возможно, они все еще ели горячие сдобные булки с икрой и попивали шампанское и апельсиновый сок из золотых кубков. К счастью, клиенты Дасти, Соренсоны, на чьей крыше Скит заигрывал со смертью, проводили отпуск в Лондоне.

– Привет, Нед, – негромко сказал Дасти.

– Ублюдок, – откликнулся Мазервелл.

– Я?

– Он, – уточнил Мазервелл, указывая на сидевшего на крыше Скита.

Нед Мазервелл, в котором было шесть футов пять дюймов и 260 фунтов[1], был на полфута выше ростом и почти на сотню фунтов тяжелее, чем Дасти. Его руки не стали бы более мускулистыми, если бы вместо них пришили ноги клайсдейльского тяжеловоза. Несмотря на прохладный ветер, он был одет в футболку с короткими рукавами и даже не накинул какой-нибудь жилетки; Мазервелл, казалось, обращал на погоду не больше внимания, чем это могла бы сделать гранитная статуя Пола Баньяна[2].

– Проклятье, босс, мне кажется, что я звонил тебе еще вчера, – сказал Мазервелл, пощелкав пальцами по телефону, прицепленному к поясу. – Где тебя носило?

– Ты позвонил мне десять минут назад, и все это время я стоял перед светофорами и пропускал школьников на переходах.

– В этом районе действует ограничение скорости – двадцать пять миль[3] в час, – торжественно сообщил охранник.

Мазервелл, с негодованием глядя на Скита Колфилда, потряс кулаком.

– Знаешь, парень, я с удовольствием прибил бы этого панка.