Некоторое время он пожинал плоды былой популярности, но все в мире течет, все изменяется…

Когда его приглядел Бубенчиков, Леопольд успел сменить с десяток предприятий, на которых не хотели мириться с его неуживчивым, вздорным характером.

Своего покровителя Турчинский в душе презирал, но понимал, что существовать без него уже не может. Быстро привык к "сладкой" жизни.

– …И последнее… – Бубенчиков неожиданно вскочил на ноги и мягким, кошачьим шагом подошел к двери кабинета.

На миг застыл, прислушиваясь, затем резко рванул дверь на себя – бледный и растерянный метрдотель влетел к ним и едва не растянулся, зацепившись за складку на ковровой дорожке.

– Ах, извините! – заплетающимся языком вдруг забормотал Юродивый. – Где тут у вас…

– Прошу… пожалуйста… Сюда… – метрдотель оправился от замешательства и, придерживая Игнатия за локоть, вышел вместе с ним в коридор. Минуты через три Игнатий возвратился.

– Посмотри… – скомандовал "протрезвевший" Бубенчиков.

Леопольд приоткрыл дверь – никого.

– Подслушивал, гад… – сжал кулаки Турчинский.

– А, пусть его… – легкомысленно засмеялся Юродивый. И уже серьезно, даже строго спросил:

– Где человек?

– Ждет. – Лелик посмотрел на часы. – Но…

– Да… – понял его Бубенчиков. – Едем на дачу. И стены имеют уши. Как видишь – факт. Предупреди его. Подберем по пути. Расплатись. Через десять минут уходим.

Леопольд шагнул к выходу.

– Постой… – Бубенчиков оглянулся на опьяневших девиц, болтавших без умолку на диване. – За любителем подслушивать понаблюдай. Справочки наведи.

Леопольд вышел. Игнатий, хмурясь, задумался. "Где я его видел? А видел точно… Где и когда?"

Нестеренко опрашивал соседей Лежи Баса. Но, увы, ничего существенного узнать не удалось. Все, словно сговорившись, отвечали на его вопросы уклончиво и однообразно: "Не знаю, не видела, не помню…" А толстая неопрятная старуха со странной фамилией Скокотовская, когда старший оперуполномоченный спросил о друзьях Лехи, сказала: "Я их не считаю. Нужны они мне… Их столько, что до Казанского вокзала не переставишь… Паразиты…"

Ярко накрашенная блондинка в платочке, под которым угадывались бигуди, томно закатывала глаза, кокетливо улыбалась Нестеренко. Он уже битый час пытался направить разговор в нужное русло – и безуспешно. Официантка кафе "Орбита" Антонина Месропян (в девичестве Квочкина), квартира которой находилась через стенку от жилья Свистунова, недавно пришла с работы и явно нуждалась в собеседнике. Она была последней надеждой капитана. Усталый и злой, Нестеренко сидел и слушал ее излияния, изредка пытаясь вставить вопросы в бурный словесный поток.

– …Нет, но вы представляете, как меня оскорбил этот тип! Назвал размалеванной дурой!

"Господи, когда это закончится!?" – мысленно возопил капитан, прикидывая, как бы потактичней откланяться – похоже, что и Месропян-Квочкина ничего не добавит к тому, что он уже знал о Свистунове.

Нестеренко, воспользовавшись секундной паузой, словно ошпаренный, сорвался со стула:

– До свидания, спасибо, извините, спешу! Служба…

– Постойте, вы куда? Вам ведь нужно было узнать, кто приходил второго июля к Лешке?

– В общем-то да… – Капитан остановился у порога.

– Вечером второго июля? Ну, как же, знаю я его, видела – приходил он к Лешке с месяц назад. Здоровенный мужик. Плечи – во! Нестеренко не поверил своим ушам – неужто?!

– Значит, вы его два раза видели?

– Кажется, два…

– А как его зовут, фамилия, где живет?

– Ну, этого я не знаю. Вот только зовут его… Странно… По-моему, Барсук. А может, это фамилия? Имени ведь такого не бывает…

– Возможно… Вы не припомните, как он выглядел? Во что был одет?

– Конечно, помню. Куртка импортная, кожаная, темно-коричневая, джинсы…

– Ну а лицо его помните?

– Лицо? Обычное лицо… Нос немного картошкой, волосы длинные, темно-русые… Да еще шрам у него – здесь… Знаете, он чем-то похож на одного киноартиста, вот только фамилии не помню. Ну, такой здоровущий мужчина, глаза узкие. Фильм недавно шел в нашем кинотеатре. Старый, но интересный. Название забыла. Там еще этот артист гири поднимал. И друг у него был маленький, шустрый такой.

– Не "Борец и клоун", случайно?

– Точно! Хороший фильм…

…За окном кабинета синели сумерки. Настольная лампа отбрасывала свет на разбросанные по столу бумаги. Нестеренко сидел, откинувшись на спинку стула, и, казалось, дремал, прикрыв веки. У краешка стола, на расстеленной газете, лежал бутерброд с колбасой и стоял стакан с недопитым чаем.

Навалилась усталость. Капитан пытался расслабиться, чтобы вновь обрести способность ясно мыслить. Полчаса назад он звонил домой, предупредил, что задержится на работе. Выслушав в ответ строгое "заявление", молча положил трубку – спорить и доказывать что-либо он был не в состоянии. Нестеренко понимал жену, которая большую часть суток сидела с ребенком. Понимал, что ей трудно, скучно, наконец, но что можно было изменить? Оставить МУР? Уйти на завод, откуда по комсомольской путевке был направлен в органы милиции, работать, как все, от и до? Слесарь-сборщик пятого разряда, газосварщик… И зарплата не меньше, и поспокойней… Можно и в институт, на заочный факультет. Годы позволяют.

Нестеренко почувствовал, как нахлынуло раздражение – все прочь! Выбор сделан, и давно.

Поднялся, подошел к окну, понаблюдал какое-то время за торопливо снующими по мокрому асфальту автомашинами, затем вернулся к столу. Допил уже холодный чай. Принялся просматривать бумаги. Перечитал заключение судмедэксперта о Зиселевиче.

"Смерть наступила вследствие проникающего ножевого ранения в область сердца. Колюще-режущая рана нанесена сильным ударом сзади-слева… Трассы на поврежденных тканях для идентификации оружия непригодны. Неприкрытые одеждой части тела, в особенности лицо, в значительной мере повреждены…"

Потом пробежал глазами документ о причинах кончины Алексея Свистунова…

"Форма ножа и размеры схожи, – думал капитан, вчитываясь в сухие формулировки. – Свистунова тоже ножом… И "почерк" похож – сзади-слева, с большой силой. Сзади-слева… Убийца-левша? Свистунов убит примерно в то же время, что и Артур". Нестеренко расстегнул ворот рубахи – в кабинете было душно, но открывать форточку не стал – на город опустился тяжелый, влажный туман, окутавший уличные фонари полупрозрачными колпаками.

"Предположим, убийца один и тот же. Очень вероятно… Узнал, что Сяву взяли вместе с чемоданом, решил убрать Леху Баса, чтобы тот его не выдал. Знал, что рано или поздно ниточка потянется к Свистунову, а значит, и к нему. Но решиться на убийство Лехи он мог только в том случае, если причастен к смерти Зиселевича. Только так. Доводы? Допустим, мы его отыскали. Какое обвинение ему можно предъявить? Попросил Баса получить чемодан. Всего-то… Да и поди докажи – наговор, никакого отношения к этому делу не имею. А свидетелей нет. Значит, у него были серьезные основания опасаться свидания с ним. Возможно, это и не так, но близко к истине… Но за что он убил Зиселевича? – если это один и тот же человек. Кто? Барсук? С какой стати? Что его толкнуло на этот шаг? А ведь он знал, что находится в чемодане. Знал. Откуда? И кто, наконец, забрался в квартиру? Тоже он? Искал тайник? Когда – до или после убийства?"

– …Над чем задумался, добрый молодец? Нестеренко от неожиданности вздрогнул – углубившись в свои мысли, он не заметил, как вошел Арутюнян.

– Гарик? Фу ты…

– Никак испугался?

– Замотался я, Гарик, – сказал капитан. – Работы, сам знаешь, сколько. Следователю в прокуратуре еще одно дело поручили. Просто беда.

– У нас та же картина. Так что даже посочувствовать, увы, не могу – сам кручусь, как белка в колесе.

– Чай будешь? – с надеждой спросил Владимир: вдруг Геворг чем обрадует?