— А вот и Ростов наш, — указал на стены Грозилко. — Прибыли, княже, — поклонился он Владимиру.
— Уходишь? — вежливо спросил проводника княжич. — Может, останешься в дружине моей? Нужен мне сведущий муж, чтоб по землю эту знал и совет подать мог.
— Советников у тебя, княже, много и более мудрых, чем я, — ответил Грозилко, — к чему тебе советы простого смерда?
— Иногда простой смерд увидит снизу больше, чем высокородный боярин, — рассудительно не по годам замечает Владимир. Грозилко, удивленно вглядевшись в лицо княжича, кланяется и потом неторопливо отвечает. — Согласен, княже. Дай только время побывать в деревне и попрощаться с родовичами.
— Хорошо. Но возвращайся обязательно.
— Вернусь, княже.
Подтягивается обоз и слуги поспешно достают праздничные одежды для князя и бояр. Впрочем, переодеваются и простые дружинники, готовясь показать себя ростовчанам во всей красе.
Владимир послушно надевает обычно нелюбимый им выходной наряд: длинный, ниже колен кафтан малинового цвета, с разрезами, чтобы удобно было держаться в седле, воротник, рукава и полы которого расшиты золотом, а по груди от шеи до пояса тоже идет золотое шитье с тремя поперечными золотыми же полосами, перехваченный золотым поясом с раздвоенными концами красные остроносые сапоги, синяя полотняная шапка с красными наушниками и зеленым подбоем, на шее — золотая цепь в три ряда…
Пока переяславльский отряд прихорашивается, в городе, предупрежденные сторожами, собираются знатные горожане — тысяцкий, епископ и вятшие люди Ростова. Открываются главные ворота и обе группы людей встречаются в проезде воротной башни.
С этого дня началась для тринадцатилетнего Владимира самостоятельная и нелегкая княжеская жизнь. Оказалось, что править самому намного труднее, чем смотреть, как это делает отец. Даже советы искушенного в делах войны и мира боярина Порея — всего лишь советы, а решать и думать надо самому. И отвечать за решенное перед богом и людьми — тоже самому. Вот и думай, как поступить, княжич. А ведь кроме более простых хозяйственных и судебных, перед Владимиром стояла сложнейшая задача — набрать себе полк из этих мест и прибыть зимой на помощь отцу и его братьям во всеоружии.
Полк набрать, это вам не княжеским судом заниматься. Надо людей заинтересовать. Чем же этих скрытных лесовиков можно увлечь? Недолюбливают они власть киевскую и все оскорбления чести Ярославичей для них — звук пустой. Но надо, надо что-то придумывать, а то придется привести в Курск, где уговорились собраться Ярославичи для похода против Изяслава, лишь свою небольшую дружину. Исподволь, осторожно начал молодой князь увеличивать численность своей дружины. Приглашал к себе в хоромы местных боярских детей, обещал предстоящие походы, чтобы не раскрыть прежде времени замыслы, рассуждал о воинской славе и доблести. Дети боярские хмуро слушали восторженного княжича, бредившего, как им казалось, ратными подвигами, уходили прочь. После Илья говорил с укором Владимиру: 'Не об этом с ними надо толковать, княже. Обещай им добычу — серебро, дорогие ткани, пленных, красивых полочанок, тогда пойдут они за тобой. Мой отец всегда говорил, что так можно набрать любое войско'. Владимир слушал Илью, и не хотелось ему поступать по таким советам: разве можно такими жестокими и корыстными речами привлекать людей, разве можно разжигать в них ненависть и жадность?
Но время шло, уже начинали кое-где желтеть листья, зима стояла на пороге, а княжеское войско пополнялось плохо. И тогда он позвал к себе воеводу, которым назначил боярина Порея, и спросил, что надо сделать для того, чтобы люди сами согласились пойти с ним на рать. Воевода сказал коротко: 'Обещай им, князь, десятую часть всей добычи и отдание на поток захваченных градов'.
Долго думал Владимир над словами воеводы. Не по душе ему было такое, но понимал он, что иначе не поднять людей в дальний поход, воевать непонятно за что. Поэтому продолжал он собирать людей в свою дружину, теперь обещая им не только славу, но и добычу. Так что дружина его пополнялась, хотя и не так быстро, как хотелось. Нов от пришла осенняя слякоть, перекрыв все дальние дороги и затруднив даже проезд в ближние города. Теперь он мог говорить свободно, не опасаясь соглядатаев полоцкого князя. Теперь звал он, как наказывал отец, отомстить полочанам за разгром Новгорода, за поругание святой Софии. Но уже понял князь, что одними благими призывами нельзя поднять людей в тяжелый поход. Люди не пойдут на смерть ради непонятных и далеких целей. Что для них святая София, когда многие не видели ее и в глаза? Что для них Новгород и честь Ярославичей? Что для них Всеслав, когда никому из них он лично не грозил и не отнимал у них имений, и землю, и не разорил, и не пленил их?
Поэтому все чаще просил князь своих людей рассказывать будущим ратникам о богатствах и красоте полоцких городов, о полных разной утвари домах тамошних бояр и дружинников, о набитых снедью амбарах. Даже сам он зачастую говорил своим людям о добыче, которая ждет их в этом походе, и видел, как внимательно слушают его дружинники, как крепнет в них желание подняться в дальний поход.
К зиме на исходе лета шесть тысяч пятьсот семьдесят первого Ярославичи полностью подготовились к войне с Всеславом, и Всеволод послал к сыну гонцов. Гонцы, пройдя сквозь застылые вятские леса, по еще неглубокому снегу пришли в Ростов к исходу декабря и передали Владимиру послание Всеволода. Отец приказывал Владимиру привести ростово-суздальскую рать под Менеск к концу января. Туда же к этому сроку подойдут рати из Киева, Чернигова, Переяславля и прочих, младших городов. Оттуда и начнется ратный поход на Всеслава. К исходу месяца ударили сильные морозы, обильный снегопад плотно укутал землю, но и прикрыл все дороги, ведущие из Ростова в другие княжества. Наконец полностью стали реки, затянувшись льдом и открыв истинные зимние дороги на Руси. Потянулись первые купеческие обозы и первые отряды войск к местам сбора.
Владимир, проверив готовность дружины и ростовского полка к походу, отдыхал за столом и слушал рассказ новгородского гостя Садко. Тот рассказывал о событиях в дальней земле, в которой побывал этим летом и о том, что случилось в ней после его отъезда.
— После этого родной брат нового короля вместе с королем норвегов Гаральдом Суровым напали на англов и разбили ополчение двух князей северных земель английских. Заняв столицу северного княжества, они разграбили ее и стали рядом лагерем. Собирались, видно, грабить, не торопясь, всю землю этих княжеств. Только король Английский оказался славным воином и полководцем. Он ждал вторжения герцога Нормандского и собирал для этой войны войско. Быстро дошел он с войском до северных земель и неожиданно напал на норвегов. В битве у моста разбили англичане противника. В этой битве погибли и оба вождя норвежские — и брат короля английского Толстик, и сам повелитель норвегов Гаральд Суровый. Но пока король отвлекся на север, на юге герцог норманнский Гиём пересек море и высадился на побережье английское. В то время мы уже приплыли во Фландрию, где с прибылью продали английскую шерсть и отправились вдоль берегов Норвегии в Варяжское море. Там и настигли нас вести о победе англичан в короткой, но жестокой битве на холме. Говорят, англичанам помогли сам Бог и ангелы его, пославшие им в помощь сильный отряд, вооруженный самострелами. Оружие сие, благословенное Господом, было столь могуче, что убиты были самые знатные воины норманнские, да и сам Гиём, а остальные разбежались, а опосля сдались англам в плен.
— Самострелами? А много ли самострелов у англов? Или они луки предпочитают? — заинтересованно воевода Порей.
— Не любят англы ни луков, ни самострелов. Воевали они всегда так же, как наши руссичи во времена до Святослава — строили войско в один большой полк 'стеной щитов' и дружно атаковали всей массой противника или отбив натиск врага, ударяли в ответ. Любимое их оружие — большой боевой топор. А метать они предпочитают дротики, малые топоры, да было еще в их войске немного пращников и лучников. Стрелков же из самострелов у них ранее совсем не было.
