В другое время он воспринял бы эти маски как забавные наряды на Хэллоуин, глупые игры для развлечений, но сейчас не тот случай, потому что лица под масками — ихмаски, а искусно сделанные маски козла и свиньи — их истинные лица. Если люди могут настолько отличаться от тех, кем кажутся, то, возможно, ничто в этом мире не является тем, — или только тем — чем кажется.

За Джарденой и мистером Мордредом, выше них, на дальней стене висит предмет, который Криспин не может сразу распознать. Через мгновение он понимает, что это перевёрнутое распятие.

За песнопениями и музыкой Криспин слышит более глубинный шум, жужжание. В нескольких футах над его головой поток жирных слепней в виде серпантина пролетает над участниками обряда. Должно быть, это их метки, родимые пятна, татуировки, что-то ещё, некогда просто очертания на их коже, но теперь ставшие реальными на время церемонии, роящимися. Он подозревает, что если одна из этих мух решит с ним расквитаться, с ним будет покончено.

Когда песнопения стоящих участников собрания становятся более напряжёнными, Криспин снова смотрит на закованного в цепи Харли. Поднятый кинжал в руке Джардены имеет змеевидное лезвие, через который свет свечек течёт, как жидкость.

Криспин всего лишь мальчик, маленький мальчик с недостатками в характере, которые поощрялись с того времени, как они переехали жить в «Терон Холл». Он мальчик, формирование которого ещё не завершено, чьё сердце всё ещё находится в стадии развития. Он мальчик, в котором нет ничего от воина, и он сильно опоздал. Кинжал погружается, и Криспин убегает, бежит от слепней и гипнотических глаз нянюшки Сэйо до того, как она сможет повернуть их к нему, бежит от всей ответственности за своего брата, но также — что он понял только спустя годы — он бежит от того, что заманчиво зазывает его, от того, кем он мог бы стать, если бы его недостатки проникли глубже и стали ещё хуже.

Дыша тяжело и неровно, он обнаруживает себя в фойе, без ножа, но с книгой, «Год святых», на обложке которой ещё один портрет святого Михаила, на этот раз он не в компании Гавриила и Рафаэля, как на внутренней иллюстрации, а одинокий и жестокий.

Криспин открывает дверь и оказывается перед полицейским, который может быть в каждом месте одновременно.

— Бесполезно, жалкий трус, — заявляет массивный коп и машет своей дубинкой, которая разбивается, когда он ударяет ей по изображению святого Михаила на обложке книги.

Когда полицейский тянется к нему, он уклоняется и бежит прочь от дома. Он перебегает тротуар, перепрыгивает бордюр и врывается в дорожное движение.

На дальней стороне Улицы Теней стоит «Пендлтон», даже больший, чем «Терон Холл», когда-то особняк для единственной семьи, теперь многоквартирный дом. Он никого не знает из «Пендлтона». Это место не выглядит приветливым, похоже на ещё одно воплощение ужаса, поджидающее, чтобы поглотить его.

Визжат тормоза, и машина сигналит звуком трубы, как доисторические твари, автомобили объезжают его всего лишь с дюймовым запасом, но Криспина больше не беспокоит, что с ним случится. Он бежит по центру дороги, вниз с Холма Теней, задние фонари с одной стороны и передние фары с другой, и море огней, которые город, кажется, зажигает набегающей волной, встречая его.

Одну улицу сменяет другая, потом ещё одна и ещё. Переулки заманивают, и в одном из них мужчина, от которого несёт застарелым потом и виски, хватает его — «Погоди, Хак Финн [32], ты принёс что-нибудь для меня?» — но Криспин вырывается.

Он бежит, бежит, пока не начинает болеть в груди, пока его горло не сдирается от дыхания через рот. Когда он, наконец, останавливается, то стоит на тротуаре перед входом на кладбище святой Марии Саломеи.

Несмотря на то, что он не помнит, что бросал её, книга со святым Михаилом на обложке исчезла. Он даже не помнит о том, что вытащил смятые банкноты из кармана, но держат в правой руке две пятёрки и доллар, которые взял из конверта на мелкие расходы на столе дворецких.

Столько всего опустошительного случилось за последний час, что Криспин не в состоянии распутать сложный клубок мыслей в его умственном и эмоциональном гнезде кошмаров. Но когда он обращает внимание на деньги в руке, то осознаёт, что в момент, когда взял их, он знал, что не умрёт ради спасения брата, что, в конце концов, сбежит от той ситуации. Это были его деньги на побег, ужасно маленький запас, чтобы продержаться в первый день или два на улицах. Он мог взять все шестьдесят один доллар, но он знал уже тогда, что не собирался геройствовать. Он гордился, что взял только одиннадцать долларов, не став вором, чтобы отвлечь себя от правды о собственной трусости. Он пошёл в подвал не для того, чтобы найти и спасти своего маленького брата, совсем нет, а потому что секрет комнаты за стальной дверью манил, как манит роскошь «Терон Холла», как соблазняет жизнь, свободная от работы, такая же притягательная, как нянюшка Сэйо.

Он начинает плакать, а затем неконтролируемо рыдать по Мирабель и по Харли, но также и по себе самому, по тому, что потеряно, так же сильно, как и по тем, кого потерял. Он пытается выкинуть деньги, но его рука действует сама по себе, заталкивая банкноты в карман ещё раз. Он не может убежать от денег, потому что сейчас они часть его, а он не может убежать от себя, никто не может, но он пытается.

Он бежит внутрь кладбища, оббегая надгробия, которые в лунном свете кажутся покрытыми льдом. Он желает, чтобы всё это было настолько же просто, как страшная книжка с комиксами, желает, чтобы кто-то из давно погребённых восстал из земли, чтобы вынести ему приговор несколькими жёсткими словами, схватить его, бросить оземь и отправить к праотцам. Но мёртвые ничего не хотят с ним делать, они не восстанут при нём, как и не заговорят.

Наконец, в центре кладбища, пройдя через ансамбль стен мавзолея, где находится прах вместо тел, преданных земле, в центре круглого газона, он взбирается на круглую массу гранита, которая служит скамейкой, и ложится на спину.

Ни малейшего шёпота города сюда не проникает. Слышны только его тяжёлое дыхание и всхлипывания. Он плачет тишине среди этих памятников потерянным душам.

Он думает, что никогда не заснёт снова, что он слишком грешен для того, чтобы заслужить сон. Он лежит на спине, уставившись на луну, и кратерное лицо старика на луне, кажется, тоже смотрит на него. Ночное небо становится глубже. Ранние звёзды зовут следующие. Он спит.

Тяжёлые годы перемен, Криспину теперь тринадцать лет, он уже не совсем мальчик, но ещё и не мужчина…

Добрый пёс Харли сидит на скамейке в кабинке рядом с Эмити Онава, как будто бы часть истории, которая нравится девушке больше всего, также самая любимая и для него. Его глаза дрожат в свете свечек.

— Харли убирает лапу с пустой коробки, — продолжает Криспин, — и я убираю карты. Я ложусь немного поспать, и мне не снятся плохие сны. Утром я думаю подняться по лестнице в магазин магии и игр до начала рабочего дня. Я должен суметь открыть переднюю дверь изнутри, и если не получится, то мы с Харли подождём, пока старик и женщина откроют точку, а затем мы убежим от них во весь опор, без объяснений.

— Звучит просто, — говорит Эмити и снова улыбается.

— Абсолютно просто. За исключением того, что когда мы поднимаемся из кладовой в подвале, то там нет никакого магазина магии, который был прошлым вечером. Магазин пуст, голый, здесь не ведётся никакого бизнеса.

— Нет старика с зелёными глазами и шестью изумрудными кольцами.

— Никого, ничего, — подтверждает Криспин. — Здесь долго ничего не происходило, судя по пыли и паутине.

— Но кладовая…

— Я снова спускаюсь по лестнице. Харли не потрудился пойти со мной, как будто уже знал, что я обнаружу. А именно, — ничего. Все полки и все запасы на них исчезли. Кладовая так же пуста, как и магазин над ней.

— Это было через два дня после того, как ты сбежал из «Терон Холла».