– Есть и пиво. Твой дядя Вернон любил выпить вечерком пару банок ледяного пива.

Тетя Джен пиво не пила. Вернон уже восемнадцать лет лежал в земле. Однако Дженева держала в холодильнике любимое пиво мужа, а если его никто не выпивал, периодически заменяла старые банки, у которых истек срок хранения, новыми.

Уступив Вернона Смерти, она твердо решила не отдавать ей ни дорогие сердцу воспоминания, ни устоявшиеся семейные традиции. Только плоть – ничего больше.

Микки открыла банку «Будвайзера».

– Они думают, что экономика катится в тартарары.

– Кто думает, дорогая?

– Все, с кем я говорила насчет работы.

Поставив миску салата на стол, Дженева начала резать поджаренные куриные грудки для сандвичей.

– Просто тебе попадались пессимисты. Для одних экономика всегда катится в тартарары, тогда как другие всем довольны. Ты обязательно найдешь работу, сладенькая.

Ледяное пиво успокаивало.

– Как тебе удается всегда пребывать в радужном настроении?

– Легко, – не отрываясь от куриных грудок, ответила Дженева. – Для этого достаточно оглядеться вокруг.

Микки огляделась.

– Извини, тетя Джен, но я вижу маленькую кухню старого трейлера, по которому давно уже плачет свалка.

– Тогда ты не знаешь, куда смотреть, сладенькая. В холодильнике тарелочка с огурцами, оливки, миска с картофельным салатом, кое-что еще. Тебя не затруднит поставить все это на стол?

Доставая из холодильника сыр, Микки спросила:

– Ты ждешь в гости футбольную команду или как?

Дженева поставила на стол нарезанные куриные грудки.

– Разве ты не заметила… стол сервирован на троих.

– Так у нас к обеду гость?

Ей ответил стук. Дверь в кухню была открыта, чтобы улучшить циркуляцию воздуха, поэтому Лайлани постучала в дверной косяк.

– Заходи, заходи, это солнце тебя сожжет! – крикнула тетя Дженева, словно приглашала девочку не в печь-трейлер, а в прохладный оазис.

Подсвеченная сзади клонящимся к горизонту солнцем, в шортах цвета хаки и белой футболке с маленьким зеленым сердечком на груди, Лайлани вошла, позвякивая стальным ортопедическим аппаратом на левой ноге, хотя три ступеньки она преодолела бесшумно.

И Микки вдруг поняла, что ее безуспешные поиски работы – сущая ерунда в сравнении с тем, что выпало на долю этой девочки. Так что не ей называть прожитый день гнусным. Потому-то это слово так и покоробило тетю Дженеву. В общем, с появлением девочки-инвалида Микки, к своему изумлению, вновь ощутила то самое радостное ожидание перемен, которое, после приезда в трейлерный городок, не позволяло ей с головой уйти в пучину жалости к себе.

– Миссис Ди, – обратилась Лайлани к Дженеве, – ваш розовый куст, от которого мурашки бегут по коже, только что едва не прихватил меня.

Дженева улыбнулась:

– Если вы и поссорились, дорогая, я уверена, что инициатива исходила от тебя.

Большим пальцем изуродованной руки Лайлани указала на Дженеву и повернулась к Микки:

– Она – оригинал. Где ты ее нашла?

– Она – сестра моего отца, так что я получила ее в комплекте с ним.

– В качестве бонусных пунктов, – кивнула Лайлани. – У тебя, должно быть, отличный отец.

– С чего ты так решила?

– Сестра у него очень клевая.

– Он бросил мою мать и меня, когда мне исполнилось три года.

– Тяжелое дело. А мой никчемный папашка сбежал в день моего рождения.

– Не знала, что у нас соревнование, чей отец хуже.

– По крайней мере, мой отец не был убийцей, как мой нынешний псевдоотец… вернее, насколько мне известно, не был. Твой отец – убийца?

– Я опять проиграла. Он всего лишь самовлюбленная свинья.

– Миссис Ди, вы не обижаетесь, когда вашего брата называют самовлюбленной свиньей?

– К сожалению, дорогая, это правда.

– Значит, вы не просто бонусные пункты, вы – тот самый первый приз, который обнаружился в коробке с заплесневевшим крекером.

Дженева просияла.

– Как это мило, Лайлани. Налить тебе лимонада?

Девочка указала на стоящую на столе банку «Будвайзера».

– Раз Микки пьет пиво, я составлю ей компанию.

Дженева налила девочке лимонад.

– Представь себе, что это «Будвайзер».

– Она думает, что я ребенок, – пожаловалась Лайлани Микки.

– Ты и есть ребенок.

– Все зависит от того, что подразумевается под понятием «ребенок».

– Любой человек от двенадцати и младше.

– Как это грустно. Ты воспользовалась случайным числом. Это указывает на ограниченную способность к независимым мыслям и анализу.

– Хорошо, – кивнула Микки, – давай зайдем с другой стороны. Ты – ребенок, потому что у тебя еще нет буферов.

Лайлани вздрогнула.

– Несправедливо. Ты знаешь, что это мое больное место.

– Да что у тебя может болеть? Там же просто ничего нет. Все плоское, как кусок швейцарского сыра на этой тарелке.

– Да, конечно, но придет день, когда у меня будет такая большая грудь, что для равновесия мне придется носить на спине мешок цемента.

– Что-то в ней есть, не так ли? – Дженева поделилась с Микки своими впечатлениями.

– Она – абсолютный, не вызывающий никаких сомнений, прекрасный юный мутант.

– Обед готов, – объявила Дженева. – Холодные салаты и заправка для сандвичей. Ничего экзотического, но как раз по погоде.

– Все лучше, чем обезжиренный сыр тофу и консервированные персики поверх стручков фасоли, – кивнула Лайлани, садясь на стул.

– Не может быть! – ахнула тетя Дженева.

– Еще как может. Синсемилла, возможно, плохая мать, но гордится тем, что она – отвратительная кухарка.

Дженева выключила верхний свет, ради экономии денег и с тем, чтобы убрать хотя бы один источник тепла.

– Позже зажжем свечи, – пообещала она.

Несмотря на то что часы показывали семь вечера, огненно-золотое солнце с такой силой светило в открытое окно, что достаточно плотные занавески, которые закрывали его, но не могли остановить приток тепла в кухню, были не темнее лаванды и янтаря.

Усевшись и наклонив голову, Дженева прочитала короткую, но трогательную молитву: «Благодарю тебя, Боже, что снабдил нас всем, в чем мы нуждаемся, и в милосердии своем даровал нам счастье удовольствоваться тем, что у нас есть».

– Такое счастье представляется мне сомнительным, – подала голос Лайлани.

Микки протянула к ней руку, и девочка отреагировала мгновенно: ладони звонко шлепнули друг о друга.

– Это мой стол, – твердо заявила Дженева. – Это моя молитва, которая не нуждается в комментариях. И когда я буду пить «пина коладу» в раю под тенью пальм, что будут подавать вам в аду?

– Наверное, этот лимонад, – ввернула Лайлани.

Накладывая салат с макаронами в тарелку, Микки спросила:

– Значит, Лайлани, ты подружилась с тетей Дженевой?

– Да, мы провели вместе практически весь день. Миссис Ди наставляла меня по части секса.

– Девочка, нельзя такого говорить! – отчеканила Дженева. – Кто-то может тебе и поверить. Мы играли в карты.

– Я бы, конечно, ей проиграла, из вежливости и уважения к почтенному возрасту, но она не дала мне шанса. Сжульничала и выиграла.

– Тетя Джен всегда жульничает, – кивнула Микки.

– Хорошо еще, что мы не играли в русскую рулетку, – добавила Лайлани. – Мои мозги разлетелись бы по всей кухне.

– Я не жульничаю, – застенчивостью Дженева превосходила бухгалтера мафии, дающего показания комиссии конгресса. – Просто играю по сложной методике, – бумажной салфеткой она протерла лоб. – И не льстите себя надеждой, что я потею от чувства вины. Это жара.

– Отличный картофельный салат, миссис Ди, – сменила тему Лайлани.

– Спасибо. Ты уверена, что твоя мать не хотела бы присоединиться к нам?

– Нет. Она сейчас в отключке, на кокаине и галлюциногенных грибах. Если сумеет добраться сюда, то ползком, а если попытается что-то съесть, ее тут же вывернет.

Дженева, хмурясь, посмотрела на Микки, та пожала плечами. Она не могла сказать, правда ли рассказы о разгульной жизни Синсемиллы или плод фантазии, но подозревала, что без преувеличений тут не обошлось. Цинизм и сарказм могли прикрывать низкую самооценку. В детстве, а особенно в девичестве, Микки сама прибегала к такой стратегии.