– Мы тебя слушаем.

– Обзываются тут… свинья грязная, нечисть! Чистюли какие выискались… Меня небось не водили в баню под полицейским конвоем, как некоторых!

– Да замолчите же наконец! – Одно неуловимое глазом движение, короткий вскрик, и… нож Турецкого Султана оказался в руках Альфонса.

– Выкладывай все как на духу, да поживее!

– Тут и выкладывать-то особо нечего. Вчера вечером послали на остров капрала, чтобы тот подслушал ваши разговоры. Я же узнал об этом через свой «слуховой аппарат» – дырку в полу. Мне было ясно, что вы, конечно, станете говорить о побеге. А если упомянете о моем участии, тогда и вовсе дело швах. Надо было во что бы то ни стало опередить доклад Беспроволочного Телеграфа. Я заскочил на минуту к Квасичу, потом помчался к капитану. Сказал, что вы обсуждали со мной план побега на плоту, и я для вида согласился помочь вам. Вот и все… Ты чего, чего? – обратился он к Альфонсу, который еле сдерживал себя. Спокойно, четко, чуть ли не по слогам, тот бросил в лицо Султану:

– А письмо? Зачем ты отдал им письмо генерала?

– Вот это, что ли? – Турецкий Султан вытащил из кармана письмо с нетронутыми пятью печатями.

Куда всем цирковым фокусам против этого!

– Цело! Письмо цело! – Генерал, вне себя от радости, ощупывал конверт.

Впервые в жизни я видел Альфонса Ничейного удивленным и даже слегка растерянным.

– Тогда что же ты отдал капитану?

– Конверт, который заранее приготовил, а настоящее письмо подменил по ходу дела.

– Что было в том конверте, который ты им подсунул?

– Липа, которую сочинил вчера Квасич. А если конкретно, то в этом письме генерал сообщает о том, что его держат в плену, что обстановка в Игори подозрительная: с заключенными легионерами обращаются слишком мягко. Правда, строительство железной дороги продвигается, но трудятся там негры, а арестанты ведут себя как господа. Необходимо как можно скорее провести расследование.

– Лучше не придумаешь! – просиял Дюрон. – Значит, мошенники не догадаются, что мне известна суть их аферы, и будут продолжать свое грязное дело, даже если вам удастся бежать…

– Тем временем подоспел капрал, но принесенные им сведения уже не оказались сенсацией, – продолжил свой рассказ Турецкий Султан. – Конечно, он слышал все: что господин генерал собственноручно чертит карту, что Оковалок таскает у Хопкинса недокуренные генеральские сигары, потому как просить ему не хочется…

– Говорил же вам, чтобы не позволяли ему оправдываться! – в сердцах вскричал Хопкинс. – В результате окажется, что мы же еще и руки ему целовать должны…

– Не факт, что я разрешу…

– Зато теперь нам не убежать! Был у нас плот, да сплыл…

– Кому он нужен, плот этот? – спросил Султан и присвистнул…

Сквозь проломленную стену соседней комнаты доносился шум реки, а сейчас кто-то негромко отозвался на свист…

На волнах покачивался баркас, груженный всякими припасами. На веслах сидел Федор Квасич, бывший судовой врач с подмоченной репутацией.

Вскрикнув от радости, Ивонна повисла на шее у Турецкого Султана.

Ну, что вы на это скажете? Можно ли разобраться в сложном характере нашего друга-приятеля?

– Боюсь, Султан, что в один далеко не прекрасный день ты опоздаешь вылезти со своими оправданиями! – покачал головой Альфонс Ничейный.

Турецкий Султан весь был обвешан разными необходимыми вещами. Чего тут только не было! Свисток, карта, компас, сачок для ловли бабочек, бинокль и, конечно же, футляр к нему.

Компас и карту он передал нам. Навязывал и сачок, но мы отказались за ненадобностью.

– Сейчас самый подходящий момент уносить ноги, – сказал Султан. – Пока все заняты разгрузкой…

– А что они разгружают?

– От судоходного участка реки до Игори проложена временная колея, и по ней доставляют строительные материалы. Грузовой состав приходит раз в месяц.

– Поторопитесь, – озабоченно произнес генерал. – Не стоит рисковать, затягивая отплытие.

Потрэн снял с себя мундир. Турецкий Султан расстался со своими сокровищами – свистком, картой, сачком и биноклем в футляре, чтобы тоже раздеться до рубашки. Хопкинс тайком приглядывался к сачку и футляру в надежде отыскать конфискованные у него сигары, но в футляре у Султана обнаружился настоящий бинокль.

Лодку придерживали Потрэн и Турецкий Султан, чтобы ее не снесло стремительным течением. Да и крокодилы шныряли вокруг.

Генерал на прощанье обнял дочь. Я спустился в лодку первым. Чурбан Хопкинс, как и было договорено, взял револьвер Потрэна и даже нацепил воинский крест, которым был награжден сержант за боевые заслуги, и наконец прихватил свой тщательно оберегаемый футляр, где хранились не докуренные генеральские сигары.

– Копается тут… Давай поживей! – прикрикнул на него Турецкий Султан.

Хопкинс сиганул в лодку, последней перебралась в нее Ивонна. Придерживавшие лодку руки разомкнулись, суденышко качнуло. Султан, стоя у края хижины, длинной деревянной планкой умело подталкивал нас ближе к течению, поскольку грести все еще было невозможно. Наконец лодку подхватило течением реки.

– Покедова, друганы! – крикнул Турецкий Султан и освободившейся планкой саданул Хопкинса по башке так, что дерево затрещало. – Исключительно видимости ради! – успокоил он расшумевшегося было Хопкинса.

Наше путешествие началось.

Приходилось как следует налегать на весла, чтобы стиснутую в узком русле течением лодку не сносило к середине реки.

От торчащих из-под воды рифов мы с двух сторон отталкивались веслами, таким образом удавалось избежать крушения и направлять лодку к берегу.

При свете полной луны осколками стекла поблескивали чешуйчатые спины крокодилов, выныривавшие среди водоворотов.

Высокие пенистые буруны вокруг подводных камней напоминали о том, что перед нами самая необузданная речная стихия в мире.

Одно из весел, ткнувшись в песчаную отмель, сломалось. Лодка завертелась вокруг собственной оси. Чтобы выправить положение, Альфонс Ничейный отчаянно греб, погружая свое весло то с правого, то с левого борта.

– Нам конец, – прошептал Квасич.

Если лодку вынесет на середину реки, тогда мы пропали… Но нам повезло. Лодку сильно тряхнуло – мы сели на мель.

– Отмель?

– Нет, мы уже возле берега, – ответил Альфонс Ничейный. – Просто сейчас он скрыт приливом. Через час вода схлынет…

– И снесет лодку обратно…

– Мы подтянем ее ближе к берегу.

Навалясь на весло, он толкает лодку вперед. Суденышко потрескивает, но ползет вверх по песчаному дну. Выше… еще выше… Гибкая, пропорциональная фигура гребца словно слилась с веслом. Сейчас он больше чем когда-либо похож на огромную кошку, все части тела его будто резиновые, мышцы не напрягаются, а вытягиваются при каждом наклоне. Не знаю другого подобного парня, кроме меня…

Наконец Альфонс снова опускается на сиденье и с улыбкой обращается к Ивонне:

– Как переносите дорогу?

– Сюда было гораздо хуже! Через знойную Сахару…

– Теперь Сахара покажется еще жарче, – ответил Альфонс, ощупывая карман, где покоился конверт за пятью печатями.

Мы дожидались отлива. Ночь была кошмарная, душная. В темной глубине джунглей светились глаза неведомых ночных зверей, с неумолчным грохотом стремительно несла свои воды река.

Между делом Квасич решил познакомиться с Левиным.

– Позвольте представиться: доктор Федор Квасич, пианист.

– Очень рад. Докторская степень в музыкальной академии – вот это, я понимаю, класс!

– Одно не связано с другим. Звание доктора не имеет отношения к музыке. Помимо того, я ведь и университет окончил.

– А что еще вы окончили, господин доктор?

– Полный курс каторжных работ. Прошу прощения, но вы забыли представиться.

– Как?! Разве вам не сказали, что я Левин?