Кинли брал препятствия в таком неудержимом порыве, что в первый раз я чуть не вылетел из седла. И хотя с тех пор я знал, что сейчас будет, привыкнуть к этому я так и не смог и каждый раз заново переживал это радостное изумление. На первом препятствии я, как всегда, ахнул, а приближаясь к финишу, успел прикинуть, что мы обошли всех корпусов на двадцать. К финишу мы подошли небрежным легким галопом. Я надеялся, что Уайкем, который сейчас смотрит телевизор, порадуется «хорошему выступлению» и простит мне Каскада. «Даже Мейнарду Аллардеку придраться не к чему!» – угрюмо подумал я, шагом возвращаясь туда, где расседлывают лошадей. И осознал, что Мейнарду, Кинли и Нантерру наконец-то удалось отвлечь меня от мыслей о Боттичелли, Джорджоне, Тициане и Рафаэле.
Синие глаза принцессы сияли. Вид у нее был такой, словно пистолетов вообще не существует в природе. Я соскользнул на землю. Мы обменялись торжествующими улыбками, и я с трудом подавил желание обнять ее.
– Он готов к Челтенхему! – сказала она, похлопав перчаткой черный бок коня. – Он не хуже Сэра Кена!
Сэр Кен был звездой пятидесятых годов. Он выиграл три скачки Чемпионов и множество других престижных барьерных скачек. Владеть такой лошадью, как Сэр Кен, было пределом мечтаний для многих, и принцесса часто упоминала о нем.
– Ну, до этого еще далеко! – сказал я, расстегивая подпруги. – Он еще так молод…
– О да! – весело ответила принцесса. – Но…
И тут она ахнула и осеклась. Я взглянул на нее и увидел, что глаза ее расширились от ужаса. Взгляд ее был направлен куда-то мне за спину. Я резко развернулся.
У меня за спиной стоял Анри Нантерр и пристально смотрел на принцессу.
Я загородил ее собой. Томас и знакомые принцессы стояли позади нее и больше думали о том, чтобы разгорячившийся Кинли не лягнул их, чем о том, чтобы охранять свою подопечную. В конце концов, что может случиться здесь, в толпе?
Анри Нантерр мельком взглянул мне в лицо. Потом вздрогнул и уставился на меня, разинув рот от изумления.
Тогда, в паддоке, Нантерр смотрел на меня, и я подумал, что он меня узнал. Но сейчас я понял, что для него я был всего лишь жокеем принцессы. Похоже, он был ошеломлен, признав во мне вчерашнего наглеца.
– Вы… – сказал он – на этот раз его решительность ему изменила. – Вы…
– Да, это я, – ответил я. – Что вам надо?
Он встряхнулся, пришел в себя, прищурился и, глядя на принцессу, отчетливо произнес:
– С жокеем тоже может произойти несчастный случай…
– Как и с человеком, который носит с собой пистолет, – ответил я. – Вы за тем и явились, чтобы нам это сообщить? – Похоже было, что да, именно за этим он и явился. – Убирайтесь! – сказал я тем же тоном, что он мне накануне, в ложе. И, к моему полнейшему изумлению, он убрался.
– Эй! – возбужденно окликнул меня Томас. – Это… это и был… он?
– Он самый, – ответил я, забрасывая подпруги на седло. – Теперь вы знаете, как он выглядит.
– Мадам! – с раскаянием воскликнул Томас. – Откуда же он взялся?
– Я не видела, – ответила она слегка дрожащим голосом. – Просто взял и появился…
– Этот малый скользкий, как угорь, – заметил один из знакомых принцессы. В Нантерре и впрямь было что-то скользкое.
– Ну что ж, мои дорогие, – сказала принцесса с несколько деланым смехом, – пойдемте отпразднуем эту замечательную победу! Вы тоже приходите, Кит.
– Хорошо, принцесса.
Я взвесился и, поскольку эта скачка была для меня сегодня последней, переоделся в обычную одежду. Потом зашел в денники, где седлали лошадей, – Джейми сказал мне, что Бэзил Клаттер там, готовит свою лошадь к последней скачке.
Тренерам перед скачкой разговаривать некогда, но Бэзил все же неохотно ответил на пару вопросов, надевая груз, попону с номером и седло на спину своего беспокойного питомца.
– Француз? Да, Нантерр. Владеет лошадьми во Франции. Тренирует их Вийон. Какой-то предприниматель. Где остановился? А я откуда знаю? Спросите у Роквилей, он с ними пришел. Роквили? Слушайте, мне некогда. Позвоните мне сегодня вечером, ладно?
– Ладно, – со вздохом ответил я и оставил его вытирать губкой морду коня – лошадь должна появиться на публике чистенькой, как игрушечка. Бэзил Клаттер много работал и все время суетился. Он экономил на том, что сам выполнял работу, которую у нас делал Дасти: сам был за главного конюха при своих лошадях.
Я поднялся в ложу принцессы, выпил чаю с лимоном, заново обсудил с ней и ее знакомыми великолепную победу Кинли. Когда настало время уходить, принцесса спросила:
– Вы поедете со мной, не так ли? – словно я каждый день провожал ее домой, и я ответил:
– Да, конечно, – словно это и в самом деле было так.
Я забрал из своей машины, стоявшей на прежнем месте, сумку с вещами, которую возил на случай, если придется заночевать в гостях, и мы без особых приключений вернулись обратно на Итон-сквер. Я поднялся в «бамбуковую» комнату и позвонил Уайкему. Уайкем сказал, что вполне доволен Кинли, но что там с Хиллсборо? Дасти ему доложил, что конь пришел в самом хвосте и что распорядители вызвали меня «на ковер». Что это вдруг со мной такое, что я два дня подряд нарываюсь на неприятности?
Я подумал, как хорошо было бы придушить Дасти, и пересказал Уайкему все, что говорил распорядителям.
– Они приняли мои объяснения, – сказал я. – Просто одним из распорядителей был Мейнард Аллардек, а он вечно ко мне цепляется.
– А, ну да, конечно! – Уайкем здорово повеселел и даже хихикнул. – Букмекеры уже принимают ставки на то, как скоро ему удастся тебя выжить со скачек и удастся ли ему это вообще.
– Как смешно! – сказал я. Мне совсем не было смешно. – Если я понадоблюсь, я опять на Итон-сквер.
– Да? Ну, хорошо. Спокойной ночи, Кит.
– Спокойной ночи, Уайкем.
Потом я перезвонил Бэзилу Клаттеру. Тот дал мне номер Роквилей, и я позвонил им. Они как раз вернулись из Ньюбери.
Бернар Роквиль сказал, что, к сожалению, не знает, где остановился Анри Нантерр. Да, он с ним знаком, но не очень хорошо. Он встречался с ним в Париже на скачках в Лонгшаме, и Нантерр возобновил знакомство здесь, в Ньюбери, пригласив его с женой выпить. А зачем он нужен мне?
Я сказал, что надеюсь найти Нантерра, пока он еще в Англии. Бернар Роквиль еще раз выразил сожаление, что ничем не может мне помочь, и на том мы простились.
«След оборвался», – покорно подумал я, вешая трубку. Может быть, полиции повезет больше. Хотя вряд ли полиция так уж горячо ринется искать человека, чтобы погрозить ему пальчиком за то, что он показал пистолет какой-то иностранной принцессе.
Я спустился вниз, в гостиную, и за рюмкой бренди обсудил с принцессой сегодняшний провал Хиллсборо. Потом мы с нею и Роланом де Бреску пообедали втроем в столовой. Нам прислуживал Даусон. И за время обеда я подумал о флорентийском банкете там, на севере, не больше двадцати раз.
Только после десяти, перед тем как пожелать мне спокойной ночи, принцесса заговорила о Нантерре.
– Он сказал, что с жокеем тоже может произойти несчастный случай…
– Да, конечно. Такое бывает нередко.
– Он ведь не это имел в виду…
– Возможно.
– Если с вами из-за меня что-то случится, я себе этого никогда не прощу!
– Именно на это он и рассчитывает. Но я готов рискнуть – так же, как и Томас.
А про себя я подумал, что, если ее муж не сломался сразу, увидев, как ей приставили к виску пистолет, вряд ли он сдастся ради кого-то из нас.
– С кем-то из тех, кто мне дорог или работает на меня… – повторила она и содрогнулась.
– Ерунда. Ничего он не сделает! – ободряюще сказал я.
Принцесса тихо ответила, что надеется на это, и ушла спать.
Я снова обошел большой дом, проверяя замки и раздумывая, чего я еще не предусмотрел.
Наутро оказалось, что кое-чего я действительно не предусмотрел.
В семь часов, когда зажужжал внутренний телефон, я уже проснулся. Даусон сонным голосом попросил меня подойти к городскому телефону, потому что мне звонят. Я взял трубку и услышал голос Уайкема.
