— Так и есть. Послание из простых чисел заканчивается цифрой 2141. После чего следует 2141 блок данных. Эти блоки, поначалу короткие, со временем становятся все длинней, до тех пор, пока очередь не доходит до блока 1071, с рядом данных длиною в те же 2141 бит. После чего длина данных опять уменьшается. Длина последнего блока та же, что и первого. — Он подал Вольфгангу схему длины блоков. — Что нам скажет специалист? Это послание? И как его понять?

— Похоже на построчную трансляцию изображения. Но оно не прямоугольное, а… какое? Круглое? — Радиоастроном, который ни разу в жизни не принимал участия в проекте SETI, но прочитал всю литературу по этой теме, ломал голову над бумагой. — Либо это шар. Точно! Из этого можно составить шар.

— Кандидат набрал сто очков. — Эйзенхардт засунул дискету в дисковод компьютера Ива. — Если именно так и сделать — собрать все линии в трехмерном пространстве, — получается шарообразное изображение.

Зашумел дисковод. На экране появилось то, что скоро — в качестве послания инопланетян — нагонит неимоверный ужас на весь мир.

— Представьте себе, что произойдет третьего июня, — сказал Петер Эйзенхардт и провел мышкой, из-за чего изображенный на экране шар завертелся. — А вы должны себе это представить, потому что ни один из нас не будет присутствовать при этом. Мы, как и все остальные, узнаем только из новостей, как себя чувствовали те люди, которые впервые приняли такой сигнал из космоса. Сколько времени понадобится для того, чтобы разгадать это послание? Не так уж и много. Несколько сотен высокоинтеллигентных людей с энтузиазмом примутся за решение этой задачи. Им понадобится пара часов, не более. Они соберут полученные сигналы точно так же, как сейчас это делает наша программа, и потом в шоке будут сидеть перед своими компьютерами, когда перед их глазами предстанет это.

Три друга Эйзенхардта сидели перед экраном и разглядывали изображение.

— Глобус, — произнес наконец Вольфганг. — Послание состоит из нечетко нарисованного глобуса Земли.

Ив Леманн моргнул.

— И что в этом особенного? Что нам хотят сказать? «Посмотрите на нас, мы здесь были? Мы знаем вашу планету, а вы не знаете, кто мы»?

Эйзенхардт отпустил мышку, и шар перестал вращаться. Это и вправду был земной шар, с толстыми черными линиями, очерчивающими контуры материков.

— Именно это и имеется в виду. Но самое интересное вы увидите, если внимательно посмотрите на экран.

Они посмотрели внимательно. Между толстыми черными линиями было большое количество тонких, которые не совпадали с границами государств. В Северной Америке, например, множество линий шли от севера Канады до Мексики. Европа была разделена на три неравномерные зоны, без всякого учета существующих границ. Азия походила на ковер из лоскутков, и так далее.

И каждая территория, ограниченная тонкими линиями, была помечена маленьким своеобразным символом. Некоторые из них повторялись. Один и тот же символ, например, помечал Южную Америку — примерно там, где находится Колумбия, центральную часть Египта и Восточное побережье Китая. Некоторые символы были маленькими и простыми, другие — большими и замысловатыми, но ни один из них не напоминал какое-нибудь известное изображение.

— Все эти тонкие линии, — объяснял Петер Эйзенхардт, — никак не связаны с географическими данными. Я очень старался, чтобы так вышло. Большинство линий — совершенно прямые, что и подчеркивает их произвольность. Очень много сил ушло на символы. Я несколько недель изучал всевозможную литературу, чтобы ни в коем случае не употреблять графемы каких-либо земных языков, гербы и тому подобное. Все эти символы выдуманы мною. Что, кстати, безумно трудная задача — придумать сотню символов, которые еще не существуют.

Ив неторопливо откинулся назад, скрестил на груди руки и с уважением посмотрел на Петера.

— Хитро, — произнес он, одобрительно улыбаясь. — Правда, очень даже хитро.

— Наш Петер парень творческий, — улыбнулся Лутц.

Только Вольфганг непонимающе качал головой.

— Уж извините, но до меня не доходит, что бы это могло значить.

Эйзенхардт с удивлением посмотрел на своего бывшего одноклассника.

— В принципе, конечно, это ничего не значит. По крайней мере, я очень старался, чтобы это ничего не значило. Суть дела в том, что это могло быобозначать все что угодно.

— Например?

— Представь себе, как это изображение высвечивается на большом экране в Генштабе НАТО. Представь себе, как распечатки этого изображения выдаются нескольким важным чиновникам, которые сидят за круглым столом в Овальном кабинете Белого дома вместе с президентом и обсуждают, каким образом отреагировать на это послание из космоса. Какое оно производит впечатление? Какое впечатление оно должнопроизвести?

Вольфганг начал понимать.

— Как будто инопланетяне собираются напасть на Землю, — кивнул он. — И словно они уже распределили свои будущие владения.

Его друзья-заговорщики радостно улыбнулись.

— Вот именно, — произнес Петер. — Одна картинка весомее тысячи доводов. И никто не сможет опровергнуть ее. Да и как? С того самого момента, как это изображение, это послание из космоса распространится по всему миру, люди начнут бояться того, что, возможно, их уже подкарауливают где-то там, наверху. Они не признаются в этом, может быть, даже не осознают этого, но они будут бояться — и поэтому начнут объединяться.

Бернхарду Абелю не давало покоя то, что его поведение все меньше соответствует его образу мышления. Его мозг требовал, чтобы он что-то сделал, действовал, пришел в движение, — например, попытался найти человека в красной куртке. Но его действия ограничивались тем, что он каждый день, сразу после открытия, шел в библиотеку и беспрерывно читал. Он читал все, ходил между полками, наугад брал книгу, листал ее, ставил обратно, возвращался к каталогу, заказывал книги из хранилища… Чтение стало для него наркотиком, часто он даже забывал о еде. Чтобы заставить Бернхарда уйти, каждый вечер один из сотрудников библиотеки напоминал ему о скором закрытии. Бернхард уходил, но всегда с большой стопкой книг на вечер. Он читал о Диком Западе, войнах с индейцами и о том, как Кортес завоевал Америку. Об эпидемиях, вакцинах и борьбе с оспой. Читал о мировых войнах, изучал планы сражений, углублялся в фотографии концентрационных лагерей. И при этом не имел ни малейшего понятия, почему он все это делает. Бернхард понимал только, что что-то в нем подгоняло и подстрекало его, какая-то одержимость духа. И он ощущал, что время летит, что каждая минута уходит навсегда.

Это ощущение говорило ему, что, пока не поздно, нужно найти ответ на вопрос, который он не мог сформулировать.

Бернхард понимал, что Эвелин волнуется из-за него. Он пытался дать ей возможность принять участие в том, что в нем происходило, но у него это плохо получилось. Время! Он должен читать, найти ответ, решить трудную задачу. Он, и никто другой!

Но в один майский вечер, как раз за день до визита американского президента в Берлин, Бернхард достиг полного изнеможения. Он пренебрежительно бросил книгу, которую держал в руках, на пол и произнес без каких-нибудь задних мыслей:

— Если бы я хотя бы знал, как зовут мужчину, который приходил сюда в ноябре! Молодой человек в красной куртке. Он наверняка знает хотя бы вопрос!

Эвелин озабоченно взглянула на мужа.

— Я, конечно, не знаю, что ты имеешь в виду, но могу сказать тебе, как его зовут.

Бернхард был вне себя от удивления.

— Что?

— Незадолго до Рождества я ходила к доктору Реберу, и он сказал мне, что этого человека зовут Палленс, Армин Палленс.

— О! А почему он мне не… — Бернхард оборвал сам себя и почувствовал, как его организм настроился на новую цель. — Армин Палленс? Есть с чего начинать.

Эвелин некоторое время внимательно смотрела на Бернхарда. Но он больше ничего не сказал, и она продолжила смотреть телевизор.