Грейс и Веспа направились к лимузину. Водитель уже придерживал открытую дверь.

– Это Крам, – сказал Веспа, кивнув в сторону шофера.

Крам пожал Грейс руку, и она едва подавила крик.

– Я очень польщен, – сказал Крам. Его улыбка заставляла вспомнить документальные фильмы канала «Дискавери» о морских хищниках.

Грейс юркнула в лимузин, куда после нее вальяжно уселся Карл Веспа. На столике стояли бокалы уотерфордского хрусталя и графин, наполовину наполненный какой-то карамельно-гламурного вида жидкостью. Был там и упомянутый телевизор. Над сиденьем нашелся DVD-плеер, CD-плеер со множеством кнопок, способных смутить опытного пилота. Все вместе – хрусталь, напитки, климат-контроль, хитрая электроника – давило роскошью, но ведь этого подсознательно и ждешь от сияющего лимузина?

– Куда едем? – спросила Грейс.

– Долго объяснять. – Они с Веспой сидели рядом, лицом по направлению движения. – Лучше давай я тебе покажу.

Карл Веспа первым из родителей, навсегда потерявших своих детей в Бостонской давке, появился у ее больничной койки. Когда Грейс вышла из комы, первое, что она увидела, было лицо Карла Веспы. Она не знала, кто это, где она, какой сегодня день, – из памяти стерлась целая неделя. А Карл Веспа просиживал в ее палате сутками, засыпая в кресле рядом с ее кроватью. В палате всегда стояли букеты свежих цветов. Он обеспечил красивую обстановку, негромкую успокаивающую музыку, хорошие обезболивающие, частную сиделку. Как только Грейс смогла самостоятельно есть, благодаря Карлу Веспе ее стали кормить нормальной, а не больничной едой.

Он ни разу не спросил, что произошло, да Грейс и не могла бы дать вразумительный отчет. Следующие месяцы они говорили часами. Веспа рассказывал ей разные истории, в основном о своих неудачах на отцовском поприще. Благодаря обширным связям он попал в ее палату в первую же ночь. Он заплатил охране – что характерно, охрану больницы контролировала одна из городских преступных группировок – и сутками сидел у изголовья девушки.

Позже его примеру последовали родители других погибших. Странно, но их тянуло к Грейс, словно в ее обществе они находили утешение. Их дети погибли рядом с ней, и, быть может, малая часть души навсегда потерянного сына или дочери каким-то образом переселилась в ту, что выжила. Все это отдавало мистикой, но Грейс временами казалось, что она понимает.

Убитые горем родители рассказывали ей о своих погибших детях, и Грейс слушала, сознавая, что должна, обязана делать хотя бы это. Ситуация казалась ненормальной, но что-либо изменить не представлялось возможным. У Грейс не было ни отца, ни матери, а в больнице она купалась в нежности и внимании, от которых давно отвыкла. Этим людям не хватало ребенка, ей – родителей, такая вот получилась перекрестная проекция. Точнее определить происходящее Грейс не могла.

Выехав на Гарден-Стейт-Паркуэй, лимузин взял курс на юг. Крам включил радио. Из динамиков полилась классическая музыка – концерт для скрипки с оркестром.

– Ты помнишь, что скоро годовщина? – сказал Веспа.

– Да, – отозвалась Грейс.

Она помнила, хотя изо всех сил старалась забыть. Пятнадцать лет. Прошло пятнадцать лет с той страшной ночи в «Бостон-Гарден». В газетах уже появлялись публикации в память о трагедии: «Где-то они теперь?» Родители жертв и выжившие в давке отнеслись к печальному юбилею по-разному. Большинство активно участвовали в траурных мероприятиях, считая, что это единственный способ не дать памяти о своих близких кануть в небытие. Появлялись душераздирающие статьи о Гаррисонах, Ридсах, Вейдерах. Гордон Маккензи, офицер охраны на том концерте, спасший десятки людей – он взломал запертые двери запасных выходов со стадиона, – служил в бруклинской полиции в чине капитана. Даже Карл Веспа дал согласие на публикацию своей фотографии с женой Шэрон, сделанной во дворе их дома: они сидели рядом, но было видно, что в душах этих людей навсегда поселилась пустота.

Грейс выбрала иной путь. Успешная художница, она не желала делать саморекламу на людском горе. Да, тогда она серьезно пострадала – и все, хватит об этом. Она не желала напоминать о себе, как многие невостребованные актеры, вылезающие из богом забытых щелей, чтобы уронить крокодилову слезу на гроб ненавистного удачливого коллеги. Она не желала участвовать в юбилее. Пусть все внимание достанется погибшим и тем, кто остался их оплакивать.

– Он снова подал прошение об условно-досрочном, – желчно сказал Веспа. – Уэйд Ларю.

Грейс поняла и без пояснения.

В подстрекательстве к массовым беспорядкам, которые привели к давке и гибели людей, обвинили Уэйда Ларю, ныне заключенного тюрьмы Уолден возле Олбани, штат Нью-Йорк. Именно он произвел несколько выстрелов, вызвавших панику. Интересны были доводы защиты: несмотря на то что Ларю задержали с принадлежавшим ему пистолетом в руках и что пули, как подтвердила экспертиза, были выпущены из этого пистолета, несмотря на наличие свидетелей, видевших, как Ларю стрелял, адвокаты настаивали, что их подзащитный этого не делал. А если даже стрелял, то в состоянии сильнейшего алкогольного и наркотического опьянения и ничего не помнит. В качестве убойного аргумента – на случай если здравый смысл присяжных все же не дрогнет под грузом веских доводов защиты – адвокат клялся, что Уэйд Ларю не мог предвидеть, что пара выстрелов из пистолета оставит после себя восемнадцать погибших и десятки покалеченных.

Случай признали неоднозначным. Обвинители требовали наказания как за восемнадцать убийств при отягчающих обстоятельствах, но присяжные не согласились с такой точкой зрения, и адвокату удалось свести дело к обвинению в восемнадцати непредумышленных убийствах. Приговор, кстати, мало волновал общественность; все знали: в «Бостон-Гарден» погиб единственный сын Карла Веспы – и помнили, что началось, когда в автомобильной аварии погиб сын мафиози Готти: водитель второй машины, отец семейства, пропал, как в воду канул. Все ждали, что Уэйда Ларю постигнет та же участь, и готовы были встретить подобный исход рукоплесканиями.

Сначала Ларю держали в Уолдене в одиночке. Грейс не следила за развитием событий, но знала, родители погибших, включая Карла Веспу, созваниваются и переписываются – им требовалось время от времени видеться. Выжившая Грейс чувствовала себя погребальной урной с незримыми останками умерших. Огромный эмоциональный груз – чудовищная, невозможная ответственность, наложенная на долгое и трудное физическое восстановление, – стал основной причиной ее отъезда за границу.

Через несколько лет Ларю перевели в общую камеру. Ходили слухи, что сокамерники избивают его и насилуют, но отчего-то он был все еще жив. Карл Веспа не стал лишать Ларю жизни – может, из милосердия, а может, и наоборот, если вдуматься.

– Он наконец перестал заявлять о своей невиновности, слышишь? – продолжал Веспа. – Признает, что стрелял из пистолета, но говорит, просто выпускал пар – очень уж расстроился, когда погасли огни на сцене.

Это походило на правду. Грейс видела Уэйда Ларю всего раз – ее вызвали в суд как свидетельницу. Ее показания ничего не добавили к его вине или невиновности – она не помнила даже давки и тем более не могла указать на того, кто пальнул в воздух, – но, безусловно, вызвали нужные эмоции у присяжных. Однако Грейс не хотела мести и навсегда вычеркнула из памяти Уэйда Ларю, по сути, ничтожество и мелкого хулигана, достойного скорее жалости, чем ненависти.

– Думаешь, его выпустят? – спросила она.

– У него новый адвокат. Очень ловкая мадам.

– И если она добьется его освобождения…

Веспа улыбнулся:

– Не верь всему, что обо мне печатают. Кроме того, в случившемся той ночью следует винить не только Уэйда Ларю.

– Как это?

Веспа ограничился лишь туманной фразой:

– Как я уже говорил, проще показать.

По его тону Грейс поняла: лучше сменить тему.

– Почему вы назвались холостяком?

– Что?

– Вы сказали моей подруге, что не женаты.

Веспа пошевелил пальцами. Обручального кольца не было.