У Джонни тоже настроение изменилось, видно, почувствовал мой эмоциональный благородный порыв и присмирел из уважения, прямо-таки застыл в воде. Я наши нерасцепленные ладони ему на плавник положила и говорю тихонько:
– Плыви, Джонни, только медленно, не напугай Ильдара, это мой братик.
Джонни вильнул хвостом и поплыл. Тишина стояла обалденная, съемочная группа дышать боялась, только мотор у лодки затарахтел, это рядом с нами камермены пристроились, но без своих идиотских указаний: «Смотри в камеру, не щурь глаза», молча снимали торжественный момент. Так мы и плыли. Одна я что-то приборматывала: «Молодец, Джонни, спасибо, а теперь побыстрей!»
Ну, дельфин просьбу выполнил и скорость прибавил. И понеслись мы триадой по океану. Такой восторг меня охватил, что стала я орать во все горло:
– Жизнь прекрасна! Ура! Все будет хорошо!
И Илька засмеялся и тоже стал что-то орать, только я не слышала что, поглощенная восторгом момента. Мне, правда, тогда казалось, что я победила все свои беды и что с этой минуты жизнь моя пойдет по-другому, я теперь ведь не одна – у меня есть дельфин Джонни и друг, почти брат – Ильдар Калганов.
И вдруг сквозь мою безумную эйфорию я услышала слово: «Сука! – Это мне, оказывается, мой братик Ильдар давно орал. – Теперь отваливай, сука полоумная, я один теперь!»
Я заткнулась, но окончательно в ситуацию не въехала. Джонни-то въехал, я почувствовала, как он нервничает, плывет медленно и как-то подрагивает или мне казалось… Я взглянула на Ильдара и увидела прежнее мурло, даже еще страшнее – глаза налились кровью и как-то выкатились из орбит, губы стали фиолетовыми, огромными, как у негра, и дрожали от ненависти. Брызгая слюной, эти губы грязно матерились и орали:
– Убью, если не отвалишь!
Отваливать и подальше надо было немедленно, мозг мой отчаянно подавал сигнал опасности, но я просто глаз не могла отвести от жуткого лица моего «братика» Ильдара. И получила в лоб. Это Илька мне свободной рукой заехал. Удар получился несильный, но от неожиданности я выпустила плавник и погрузилась с головой в воду. Когда вынырнула, на воде уже вовсю шел морской бой. Джонни мутузил Ильдара Калганова, как мячик. То еще было водное поло. Бил его хвостом, разгонялся и поддавал своим длинным носом. На лодке как-то пытались вмешаться в ситуацию, но без толку. «Братик» Ильдар уже захлебывался и не матерился, зато с лодки несся трехэтажный отборный. Еле-еле операторам удалось за волосы втащить Калганова-младшего в лодку; Джонни шарахнул по лодке хвостом, и там взвыли:
– Уйми свою скотину!
Это, видимо, адресовалось мне. Из последних сил я крикнула:
– Джонни!
Дельфин помедлил и ринулся ко мне. Дождался, когда я кое-как уцеплюсь за него, и поволок к берегу. Я болталась на воде как вареная сосиска. Он доволок меня до мелководья, и когда я слабеющими ножонками нащупала дно, вдруг как даст мне своей башкой в бок! Я, конечно, не устояла. Возвращение на берег было бесславным – ползла практически на четвереньках, захлебываясь водой и слезами. Соплеменники, выстроившись в ряд на золотом песке, наблюдали это упоительное зрелище. Когда я немного очухалась и посмотрела на океан, Джонни уже не было. Он уплыл. И больше не появлялся.
Зато на всех парах мчалась лодка. Ничего хорошего возвращение лодки мне не сулило. Тоскливо мелькнула мысль – убежать и пересидеть опасность. Но сил у меня уже не было никаких, и я продолжала сидеть на берегу и плакать. Ну, типа,
My Bonny is gone the ocean, my Bonny is gone the sea. O bring back my Bonny to me.
И океан bring-нул мне Ильдара Калганова. Все по-честному. Он выпрыгнул из лодки как бешеный и сразу понесся ко мне. Я как-то неожиданно для себя подобралась и сгруппировалась. Поэтому, когда Ильдарчик захотел меня ударить ногой, у него ничего не получилось – я резко откатилась в сторону. Он аж завизжал и просто прыгнул на меня, видимо, желая разорвать зубами мое тельце на мелкие кусочки. Это последнее, что я помню, потому что дальше тельце работало самостоятельно, без помощи, так сказать, мозга. Иногда пронзала мысль: «Елки-палки! Что я вытворяю! Я же вроде все забыла из карате-то! Черный пояс какой-то!»
А потом опять все застилал красный туман.
Разнимали нас спасатели. Их, видимо, на подмогу вызвали. Они же и уволокли меня в свою палатку. Заставили выпить залпом стакан водки, и я отрубилась.
На этом мои воспоминания оборвались. Память не захотела идти дальше. Да и мы с Джонни уже приплыли. Я даже сразу не поняла, куда попала, куда мой дружок меня доставил, и долго вертела головой, как заблудившаяся курица, не понимающая, откуда ждать опасности. Потом сообразила, что это обратная сторона нашего острова, в общем-то недоступная. Остров с одной стороны был пологий и зеленый, но постепенно шел в гору, пусть и невысокую, но резко обрывающуюся скалами с другой стороны. И на эту другую сторону можно попасть только на лодке, т. к. плыть замучаешься – весь остров обогнуть нужно, да и неудобно на лодке – маленькие коралловые рифы затрудняют проход. Так что эту часть мы видели, только когда нас вывозили на другие острова поснимать. Ну и сама я один раз от нечего делать сюда заплыла и про себя отметила, что местечко это буду держать на крайняк. Но крайняк этот, видимо, уже наступил.
Я посмотрела на Джонни. Он неподвижно лежал в мелкой воде, я подошла к нему и бухнулась на колени.
– Прости, – сказала и заплакала. Прижалась к его мордочке и тихо-тихо, потому что дельфины не любят громких звуков, забормотала: – Прости меня, любимый. Прости за все, я виновата, я предатель. Я раскаиваюсь. Никогда больше так не сделаю, никогда.
Дельфин молчал и не двигался. Прощения не было.
Я подняла голову к прекрасному, бесконечному и бездонному небу без единого облака и завыла в голос. Отчаянные конвульсии сотрясали мое похудевшее на семь кило тело. Я всем приношу горе, всем, кого люблю. Мама угробилась, чтобы я стала человеком, а я разве человек?..
Она сейчас плачет, глядя на меня, там, на небесах. И я закричала так, чтобы мама смогла услышать:
– Прости меня, мама! Прости! И Антон, прости! Видишь, что стало с твоей Коломбиной, видишь? П…ец твоей Коломбине, полный п…ец, Антон! Так ей и надо! Дрянь, сука, нелюдь!
И Джонни уплыл. Рванул в океан как ошпаренный. Я же говорю, дельфины не любят громких звуков. И я осталась одна-одинешенька на скалистом берегу. Зато истерика прекратилась в одну секунду, ругательства и рыдания прямо застряли в моей глотке. Я ими даже поперхнулась и начала кашлять. Вылезла на берег – меня зазнобило непонятно с чего – в общем-то жарко было. Я обхватила себя руками и вдруг что-то нащупала в кармане шорт. Славкина пачка сигарет! Я осторожно вытащила ее из пакета и обалдела. Мало того что все было цело – мокрые слегка, конечно, но целые сигареты, – так там еще лежала зажигалка! Вот это да! Курить захотелось страстно. Я, боясь дышать на тонкую бумагу, словно микрохирург, разложила сигаретки на горячем камешке, а на зажигалку стала дуть – главное, чтобы туда песок не попал – тогда ей конец. Через несколько минут активного обдувания я ею щелкнула и – о счастье! – она загорелась. Я захохотала, но услышав свой смех в полной тишине, испуганно заткнулась и подумала: «Может, я с ума сошла?» Но самоанализ на этом и прервался. Я посмотрела на вожделенные сигареты, они спокойненько подсыхали на камешке, курить их было рано. И я занялась физическим трудом. Это первое дело на острове. Надо себя чем-то занимать, тогда всякий дурняк в голову не лезет. Ну и, конечно, я стала искать сухие бревна и ветки для костра. Этого добра в общем-то всегда навалом на берегу – океан выбрасывает. Они сначала, конечно, мокрые, но часа за два под палящим солнцем отличненько высыхают, и твое дело – стащить их в кучу, подальше от воды, чтобы прилив не унес назад океанские подарочки. Я плохо понимала, зачем начинаю обустраивать свое новое неожиданное пристанище, все делала рефлекторно, как муравей. Вижу беленькую сухонькую корягу – хвать и волоку поближе к природному уютику в скалах. Много наволокла, устала, тут и сигаретки подсохли, я взяла одну, присела на бревнышко и закурила – точь-в-точь работяга после тяжелой работы. Стала думать, что делать дальше. Мыслей не было. Будущее мое представлялось абсолютно туманным. Откровенно говоря – полная жопа. Но организм был почему-то спокоен. Видно, отказывался реагировать на внешние и внутренние раздражители. Умотался. Я с сожалением докурила сигарету, жадно посмотрела на оставшиеся, но запретила себе сразу тянуться за следующей – не заработала. Надо сделать еще что-нибудь полезное. А что – ясно – отыскать воду, без воды я долго не протяну, придется сдаваться врагам. Встала и пошла знакомиться со своими новыми владениями.
