А Манечка уже открыла дверь и с радостным визгом бросилась обнимать и целовать родителей. Они вошли в дом, а я задержалась и увидела, что тетки со всех ног стекаются к Маниному дому, боясь пропустить представление. Зрителей собиралось достаточно. Прибывших первыми я попыталась урезонить:

– Ну чего вы приперлись? Ступайте по домам, вам здесь не театр!

– Вот ты в театре своем и командуй, кому куда идти. А здесь ты не указчик.

Я еще погавкалась с ними, но тут из дома раздался дикий крик, и я рванулась внутрь. Кричала тетя Люся, и кричала вполне ожидаемые в данной ситуации слова: бесстыжая, опозорила родителей, как теперь людям в глаза смотреть, и еще, что она сейчас придушит дочь своими руками. Но она не только кричала, она гонялась за Маней с большим вафельным полотенцем, пытаясь огреть. Маня же бегала от нее, уворачивалась, но иногда все-таки получала. Бегать с пузечком ей было нелегко, она придерживала его одной рукой, второй пыталась отбить полотенце. Лицо у Мани было красным, она время от времени просила:

– Мам, ну не надо!

Но родительница ее вошла в раж, волосы растрепались, на лице поблескивали капельки пота, глаза горели. Маня вдруг надрывно закричала:

– Ну и убивай! Убивай вместе с внуком!

Плюхнулась на диван и заплакала. Тетя Люся и давай лупить ее полотенцем куда попало, та только пузо закрывала да плакала громко, как ребенок.

– Опомнись, теть Люсь!

Я попыталась оттащить ее в сторону. Но мамаша падшей дочери не опомнилась, а начала лупасить полотенцем меня. Это было так больно! Сначала я, не ожидавшая такого поворота событий, офигела и стояла пугалом недвижным, получая удары, потом адреналин вдарил в голову, и я начала сопротивляться. Завязалась нелепая женская драчка. Тетя Люся била меня и обвиняла во всех смертных грехах:

– Это ты, шалава, с толку ее сбила. Артистка хренова! Да чтоб ты провалилась, дрянь городская!

Я тоже в долгу не оставалась:

– Совсем одичала в лесу своем! Променяла дочь на оленей! Следить за дочерью надо было!

Тут она как хлестанет меня по лицу.

– Глаз! – заорала я. – Глаз мне выбила!

И я, завывая, картинно рухнула на пол в позу эмбриона. Глазу действительно досталось, но не так сильно, как я изображала. Зато тетя Люся испугалась, бросила полотенце и завопила:

– Петя, я ей глаз выбила! Меня теперь в тюрьму посадят! Петя! – И она рухнула на диван рядом с плачущей Маней и тоже зарыдала: – Доченька моя единственная! Мамку твою в тюрьму теперь посадят. И помочь тебе теперь некому будет, и защитить от злых людей. И внучка теперь не увижу!

Они начали так истово обниматься и целоваться, словно «воронок» уже прибыл за тетей Люсей и безжалостные милиционеры прямо сейчас утащат ее в тюрьму.

Я решила, что достаточно мы повеселили народ за забором своими радиоспектаклями, поднялась с пола и, не переставая моргать правым глазом, из которого все время лились слезы, заявила:

– Да нет, вроде видит, – и плюхнулась к ним на диван третьей.

Сидели мы втроем, молчали и только всхлипывали. Силы покинули воительниц. Никто не выиграл. Ничья.

– Ну хватит сырость разводить! – впервые за всю катавасию нарушил молчание дядя Петя. – Побуянили и хватит!

И вдруг как-то беззащитно улыбнулся:

– Люська! У нас же маленький будет! Елки-палки! Мань, ты говоришь мальчик?

– Мальчик, пап. УЗИ показало.

– Слышь, Люсь, – мальчишка!

Тетя Люся почему-то закрыла лицо руками.

– Нормально у тебя там все, в животе-то? – с беспокойством поинтересовался будущий дед.

– Врачи сказали, что все хорошо.

– Когда ждать?

– В сентябре.

– Не так уж и долго. – Дядя Петя встал, подошел к Мане и как-то неуклюже, смущенно поцеловал ее в голову. – Ты это… Теперь поаккуратнее, что ли. Береги мальца-то.

Он осторожно положил свою здоровенную ладонь на живот дочери, тихо засмеялся:

– Привет, парень!

– Шевелится? – шепотом спросила тетя Люся.

– Шевелится, мам, еще как шевелится. Потрогай!

И Маня положила руку матери на свой живот. Не знаю, что уж там почувствовала тетя Люся, но она вдруг нагнулась и поцеловала Манин животик. В доме явно пролетел ангел, потому что наступила какая-то радостная тишина.

– Вы там живые? – раздался крик с улицы. Дядя Петя подошел к приоткрытому окну и гаркнул:

– Живые! – а потом обернулся к нам: – Надо народ успокоить, а то после вашего ора с испугу кто-нибудь милицию вызовет. – И он пошел к дверям, распахнул их настежь и объявил: – Все нормально, гражданки и граждане. Поучила мать дочку как положено, а теперь радуемся. Внук у меня будет, бабоньки! В сентябре! Всех на крестины приглашаю. Ух, выставлюсь! Никто трезвым не уйдет!

Все-таки одна из «бабонек» робко поинтересовалась:

– А как же без мужа, Петь? Нехорошо это!

Но она не смогла сбить дядю Петю с радостной ноты:

– Да Бог с ним, с мужем, мы на него зла не держим. Сами вырастим. Силенки еще есть. Вы, бабоньки, дочку мою, смотрите, не обижайте! – он, шутя, погрозил собравшимся.

Те чуть не хором ответили:

– Не обидим, Петь, не обидим!

Ссориться с дядей Петей никто не хотел, человек он был нужный и часто помогал соседям. Некоторые из них стали подхалимничать:

– Маня – девочка хорошая. Мы все ее любим!

– Вот и спасибо! А теперь идите по домам! Концертов больше не будет. Повеселили народ и хватит. За стол садимся, новость обмыть. Если водки не хватит, выручите?

Народ в ответ засмеялся и стал расходиться донельзя довольный.

– Все! Уважил народ! Теперь тебя, Мань, никто не тронет. Собирай на стол, дочка, – скомандовал он, и сразу Маня с тетей Люсей захлопотали. – Светка, как глаз твой, видит?

– Видит вроде, дядь Петь.

– К врачу-то все равно сходи, здорово Люська тебя огрела.

– Схожу.

Из кухни выскочила тетя Люся с приказом:

– Света! Борщ!

Я не поняла:

– Какой борщ?

– Ты же к Мане за лаврушкой шла! Борщ у тебя на плите! Выкипел небось весь. Кастрюля сгорит!

– Не сгорит. Не ставила я борща. Это я просто к Мане на подмогу.

– Ишь ты, защитница. Вот и получила. – Тетя Люся обняла меня: – Прости бабу глупую.

– Да ладно, теть Люсь.

– Петя правильно говорит – к врачу сходи. Вон глаз красный!

– Схожу!

– Значит, Светка, борща у тебя нет? – спросил дядя Петя.

В ответ я только вздохнула и развела руками.

– А у меня есть! – выскочила из кухни Маня. – И борщ, и мясо с картошкой, и селедка с луком!

– Может, и бутылка припасена?

– Припасена!

– Вот это дочка! Не дочка, а загляденье. Тащи все на стол! Праздновать будем!

Усевшись за стол, мы все, кроме Мани, конечно, выпили по рюмке водки и с удовольствием закусили селедочкой с лучком. Вдруг дядя Петя расхохотался: «Девки, ну и рожи у вас! Красные-красные, прям как из бани!» Мы поглядели друг на друга и тоже прыснули. У всех троих лица алели маковым цветом, у меня и Мани от вафельного полотенца тети Люси, а у нее от беготни, крика и эмоций. «А тебе, Светка, вообще ни за что досталось!» – хохотал дядя Петя. «Ничего! На будущее!» – весело ответила я и посмотрела на Маню. Она поняла мой взгляд, обняла быстро и поцеловала в щеку. «Светка – человек. Я ей так благодарна. Она моя лучшая подружка!» – сказала она родителям, а мне захотелось заплакать и повиниться перед соседями, объяснить, что мало меня отходила тетя Люся, надо бы и второй глаз подбить, потому что на самом деле я во всем и виновата. Раненый глаз уже наполнялся соленой влагой, но слезы так и не пролились, тетя Люся меня опередила: уткнувшись в то самое полотенце лицом, начала всхлипывать. «Мать, ты чего?» – изумился дядя Петя. Маня гладила ее по плечу и просила: «Мамочка, ну не плачь, пожалуйста». Тетя Люся опустила полотенце и, стесняясь, сказала: «Да это я сейчас от радости. Петь, налей еще». Дядя Петя с возгласом: «Вот это другое дело!» – живенько наполнил три рюмки. Мы снова чокнулись и выпили. Маня шмыгнула на кухню за борщом. А тетя Люся обратилась ко мне: «Я же, Свет, столько лет о маленьком мечтала, сказать не могу. Манечку когда родила, жили мы с Петей тяжело, денег совсем не было. Дочку все бабкам да теткам подбрасывала, чтоб лишнюю копейку заработать. И не заметила, как она выросла. А как на ноги вставать начали, захотела еще деток, да Бог не давал. Уж старались с Петром, старались, а все зря. Бывало войду в детский магазин, ползунки тереблю и думаю, и это ребеночку купила бы, и это, и то. Машенька-то у нас в обносках, считай, росла. А сейчас деньги есть, одела бы ребеночка как куколку, во все самое лучшее. А потом вспоминаю, что ребеночка у меня не будет, и сердце просто разрывается». Она вытерла мокрое от слез лицо полотенцем и голос ее изменился. «А последнее время все мне мальчишечка-грудничок снился. Прямо извел меня всю. Как ночь – он тут как тут. Я гадала, к чему бы?»