– В порядке исключения песня Бориса Кучера «Выходной» в исполнении номинантки Пепиты прозвучит второй раз!

И я схватилась за аккордеон, еле успела до включения фонограммы. Сижу на пенечке, рот раскрываю, мехи инструмента растягиваю и на руководство пялюсь. Вижу, не в себе они малость. Никак не ожидали такого поворота. Косой Бобби совсем окосел и улыбается, ну чисто артист Крамаров.

Естественно, никто меня не выгнал. Типа, спасли зрители. Но не очень-то я верила в честность зрительского голосования; видимо, Танька с Бобби решили меня еще помурыжить в Академии, а выгнали в тот раз Роксанку. Все академисты отдали свои фишки Ваське Углову, мотивируя свой выбор тем, что мальчиков и так меньше, чем девочек. Роксанка прорыдала всё голосование, а когда ей предоставили заключительное слово, то она вместо того, чтобы благодарить педагогов, Главный канал и маму с папой, как заорет в микрофон:

– Да пошли вы в жопу с вашей Академией! Я и без вас звездой стану! Правда, Вовик?

– Конечно, станешь, Рай! – заорал из зала здоровый парень бандюковатого вида. – В гробу мы их видали, пидоров этих!

– Я согласна выйти за тебя замуж, Вовик! – докрикивала в микрофон Райка, потому что секьюрити уже пытались утащить ее со сцены.

Но тут взвыл зал, выражая свое недовольство. Секьюрити растерялись, а Райка уже визжала:

– Не трогайте меня, гады! Вова! Вова! Спаси меня!

И давай лупить парней в форме. Да так разошлась, что любо-дорого смотреть было; видно, вспомнила свое боевое прошлое на подмосковных дискотеках.

Залу зрелище понравилось. Все повскакивали с мест и что-то орали в поддержку дерущейся женщины. За это время Вовасик протаранился к сцене и одним могучим прыжком вскочил на нее. С разбегу вмазал по физиономии одному охраннику; второй, хлипкий, сам отвалил за кулисы. Влюбленным больше никто не угрожал, и они естественно сошлись в жарчайшем поцелуе. Браво! Зал зашелся от восторга – аплодисменты, топот, крики.

Вовасик оторвался от губ любимой, посмотрел в зал, улыбнулся смущенно и проникновенно сказал в микрофон:

– Любовь, братва.

Подхватил возлюбленную на руки и понес к выходу под оглушительное одобрение зала. Прямо как в финале какого-нибудь американского блокбастера. Я хохотала как сумасшедшая.

В телеверсии весь этот эпизод выглядел поскучнее. В заключительном слове Райка просто рыдала, потом ни с того ни с сего закричала: «Вова, я согласна выйти за тебя замуж!» Дальше сразу их страстный поцелуй и триумфальный уход через ликующий зал и наши идиотски-счастливые лица и крики: «Поздравляем, поздравляем!»

В общем, Райка оказалась молодцом. В один миг стала мега-звездой. Пресса рвала ее на части. Вовасик быстренько отвалил деньжат на клип, и его стали крутить по всем каналам, кроме Главного, естественно. Главный Райку не жаловал, потому что она во всех интервью гадости про Академию говорила не стесняясь. Продюсеры Академии дико психовали и злились, пока не сообразили, что Райка на самом деле льет воду на их мельницу. Рейтинги у проекта стали просто заоблачными. Зрители прилипали к телеэкранам, когда шла «Академия успеха». Так что все в результате остались при козырях, кроме бедной меня. Потому что Райка рассказывала журналистам, что единственный нормальный человек в этой фашистской Академии – это Света Хохрякова, поэтому долго она там не продержится. Я, конечно, по-человечески была ей благодарна, меня как-то умилила ее простодушная поддержка, но это еще больше усложнило мое пребывание в застенках. Я вдруг оказалась лидером проекта. Зрители стали меня жалеть. На сайт Академии приходили послания типа: «Как там дурашка Пепита? Смотрите, не обижайте ее, а то приедем и разнесем и вашу Звездную виллу, и ваше Останкино. Руки прочь от Пепиты!» Народ, похоже, принял меня за юродивую, а к юродивым испокон веков на Руси питали слабость.

Поэтому, как только я появлялась на сцене, зал радостно улюлюкал, как будто я им всем родственница какая, и дружно скандировал после номера, каким бы он ни был: «Пепита! Пепита!»

Академисты приуныли и на всякий случай перестали со мной общаться. «Народ любит дешевку», – не раз заявляли они прямо в камеру. Обстановка в Звездной вилле нагнеталась. Мне было очень не по себе, я все ждала какой-то подлости, взрыва. И он, конечно, произошел. Но жахнул не в мою сторону. Илька обнюхался и свалился на сцене прямо во время выступления. Дальше я уже рассказывала – Папик, больница, акробатический танец и наш дуэт с Илькой. Разложили песню «Огней так много золотых на улицах Саратова» на мужскую и женскую партии. Получилось здорово. Мне очень понравился номер. Я признаюсь ему в любви, а он мягко отказывает и жалеет меня. Илька был классный, он включил свое обаяние на полную, трогательный, беззащитный и невероятно добрый. Абсолютно другой человек. Он умеет вдруг меняться; правда, делает это крайне редко.

Короче, номер был шикарный, но закончился он, как и все мои номера. Народ орал: «Пепита!» Какая-то группа молодых ребят попыталась противостоять общей массе с визгами: «Ильдар!» Но общая масса только возбудилась еще больше и усилила децибелы. Я чуть не оглохла. Мы сто раз выходили кланяться, а как только откланялись и ушли за кулисы, Ильдар сразу мне спокойно сказал:

– Ну всё! Теперь тебе пи…ц!

Я посмотрела на его лицо. Оно было таким же, как во время пения – чудесным и обаятельным, да и глаза беззлобные, только немного нервные. Мы молча пялились друг на друга, а потом, так же молча, направились в разные стороны.

Илька не соврал. Сразу после концерта я ясно поняла, что это последняя неделя моего пребывания на Звездной вилле. Если раньше со мной практически не общались, но я чувствовала по отношению к себе зависть, раздражение и даже злобу, то теперь никаких эмоций я не вызывала. Меня как будто уже не было. Невыносимое ощущение. Я считала денечки до заветной даты, когда вырвусь из этого выморочного мира и глотну воздуха свободы.

Танька и Бобби с некоторым испугом объявили, что я выставляюсь на ближайшую номинацию, и всучили мне песню про солнце, море и песок. Песня, естественно, была дрянь, но я так ей обрадовалась, как предвестнице моего освобождения, что просто вырвала у них ноты и текст и прижала к груди с криком: «Не песня, а мечта!»

Тут Танька и Бобби вообще сильно испугались. Смотрели на меня, как кролики на удава, довольно долго; а потом истерично потащили меня в Танькин кабинет. В кабинете усадили на диван, сама Викентьевна уселась в рабочее кресло за стол, Бобби примостился рядом.

– Ну? Что ты еще учудить задумала? – первой спросила меня Танька.

Я сделала удивленные глаза. Вдруг Танька как заревет:

– Не могу больше, не могу! Как же я от тебя устала, Хохрякова! Вечно из-за тебя проблемы и неприятности. Что ты задумала? Отвечай! – она почти визжала.

Татьяна Викентьевна у нас женщина эмоционально неуравновешенная, но сейчас попахивало настоящей истерикой. Кошмар! Бобби совсем растерялся, положил ей руку на плечо и попробовал утихомирить:

– Танюша! Танечка! Успокойся!

– Что «успокойся»?! Как мне «успокойся», если я боюсь, слышишь, придурок, боюсь!

Она сбросила руку Бобби с плеча, закрыла лицо ладонями и зашлась совсем уж не по-детски.

Бобби вздохнул, выматерился и посмотрел на меня. Я аж мурашками пошла, потому что увидела совсем другого человека. Передо мной сидел пожилой грузный дядька с очень усталыми глазами.

– В общем, так, Света, дела наши, как говорится, скорбные. Приезжал Старший Калганов, он крайне недоволен тем, как развивается проект, и заявил, что если ничего не изменится, он все закроет.

Танька перебила его диким смехом:

– «Заявил»! Ха-ха! Он заявил, что я – сука пучеглазая, просераю его деньги и что от меня даже очков не останется, если фамилия Калгановых не засияет, как ей положено! Ха-ха!

Смех так же неожиданно оборвался, и Татьяна Викентьевна снова зарыдала.

– Никто никогда в жизни так со мной не разговаривал. Никто и никогда, – бормотала она между всхлипами.