Амия не собиралась останавливаться здесь на отдых, но ей не суждено было выйти из тени громадного дерева: словно демон, из–за ствола выскочила Витра с трехгранным ножом в руке и заступила ей дорогу.

— Ты вернешься домой!

— Нет!

— Что ты сказала?!

— Лучше умереть!

— Призываю богов в свидетели, я сделала все, что могла! — крикнула Витра, обращаясь к собравшимся.

Путешественники же поспешили отойти от нее подальше.

— Я никогда не стану женой Пуру! — заявила Амия. — Я та, которую избрали боги. Боги ждут меня в Варанаси.

— Дура набитая! — заорала Витра, и лицо ее побагровело.

Молодая женщина была не в себе, очевидно, у нее началась

истерика. Она бросилась вперед, размахивая ножом. Лезвие слегка задело плечо Амии, разорвав ткань ее сари.

— Несчастная, остановись! — донесся крик бегущего к ним Пайода. — Ты ее поранила!

Но Витре было мало одной раны, она продолжала нападать на девочку.

— Прекрати! Остановись! — послышались голоса.

Со всех сторон к Витре бежали ее зятья и братья мужа. Но она оставалась глуха к их мольбам. Гнев затопил ее разум, ослепил ее, толкая на убийство. Словно хищник, она скакала меж корней баньяна, готовая нанести смертельный удар. Амия прыгала то влево, то вправо, припадала к земле и снова поднималась. Ей пришлось перепрыгнуть через распростертого на носилках старца. Витра не могла сравниться с девочкой в ловкости и быстроте. Она споткнулась о недвижного старика и упала, вонзив нож себе в правое бедро.

Увидев, что жена поранилась, Пайод и думать забыл о сестре, которая бегом понеслась назад в деревню. Он и его братья столпились над Витрой. О свадьбе Амии и Пуру уже никто не думал — Витра пролила кровь Амии, а значит, месть Черной, Кали, не заставит себя долго ждать. Ни один из них не усомнился в правдивости слов живущего у реки подвижника.

Построенный из благородных материалов на берегу реки, трехэтажный дом Соланкй был похож на дворец. В нем насчитывалось тридцать богато убранных помещений, окна которых выходили в роскошные сады с редкими растениями и поющими ради удовольствия гостей фонтанами в виде изваяний богов и богинь, увенчанных цветами.

Хирал прибыла в праздничной двуколке с позолоченными колесами, запряженной буйволами, чьи рога тоже позолотили, а спины и головы украсили гирляндами цветов. Животные шли неспешно и торжественно, на ногах их звенели серебряные бубенчики. Люди падали ниц, когда мимо проезжала Блистательная, ибо всем было известно, что она — любимица Шивы и других великих богов Индии. Никто в Танджавуре не сомневался в том, что Хирал как

никто близка к богам. Жрецы, обогатившиеся благодаря ее познаниям в искусствах Камасутры, не скупились на похвалы в ее адрес. Они ожидали Хирал на пороге дома, облаченные в белые как снег одежды. В окружении жрецов стоял Соланки, хозяин дома.

— Добро пожаловать, божественная Хирал! — с поклоном сказал он.

Служанки помогли хозяйке сойти на землю.

Хирал поклонилась в ответ на приветствие, но не произнесла ни слова. Она почувствовала его желание, но он не мог выразить его открыто. Существовали правила, которых нужно было придерживаться. Хирал, Блистательная, не была обычной храмовой проституткой. Раджи оспаривали друг у друга право побыть с нею. Она была богаче всех торговцев и представителей благородных семейств в этом городе. К тому же в спутники жизни Хирал избрала себе богатейшего человека провинции — Мишеля Казенова, французского авантюриста, которому завидовали все мужчины. Индийцы считали их союз порочным, но никто не осмеливался открыто упрекнуть ее в этом.

Дабы защититься от дурного глаза и скверны, Хирал попросила разрешения провести некоторое время в домашней молельне. Помещение, в котором домочадцы Соланки молились богам, размерами, красотой и богатством отделки не уступало храму. Здесь нашлось место для пятидесяти статуй и статуэток главных божеств. Боги и богини улыбались, гримасничали, предавались раздумьям в ожидании, когда кто–нибудь из смертных, которых они награждали и наказывали, обратится к ним за помощью и советом. Запахи бесчисленных цветов смешивались с ароматами благовонных масел и эссенций. Хирал благоговейно приблизилась к изваянию Шивы, служанкой которого все еще была. Но это был не танцующий Шива, а Шива–властитель, всезнающий и всемогущий. У него было десять рук, на лбу имелся третий глаз.

Слив в пламенной молитве свою душу с душой божественного покровителя, Хирал вышла из молельни.

Слуги, словно тени, двигались между гостями, устроившимися на роскошных сидениях строго по иерархии. Остальные замерли рядом со своими хозяевами, причем у каждого в руках была чаша, салфетка и золотой кувшин. Гул голосов сливался с надоедливой мелодией кифары, струны которой пощипывал слепой музыкант. Соланки потратил на этот прием целое состояние. Музыкант был очень именитый, приглашенный из самого Мадраса.

Внезапно стало тихо. Гости затаили дыхание: в зал торжественно вошла Блистательная в сопровождении двух знаменитых девадаси1 и дюжины танцовщиц в возрасте от шестнадцати до тридцати лет. Браслеты с колокольчиками позвякивали у девушек на лодыжках, на груди и на шее сверкали драгоценные ожерелья, однако никто не обращал на них внимания. Все взоры были устремлены на Хирал. У нее была осанка царицы, и сияла она, подобно вечно живущей богине. Длинная с перламутровым блеском коса лежала на правом бедре. В золотом венце, украшавшем ее лоб, тысячей огоньков сверкал огромный бриллиант. Этот несравненный камень, найденный в свое время в копях Гол–конды, подарила Хирал одна рани.

Блистательная едва заметно улыбнулась хозяину дома, чьи супруги смотрели на нее с ненавистью и ревностью, и прошла в ту часть помещения, которая была отведена для танцовщиц. Пол огромного зала для приемов был расчерчен мелом на прямоугольные секторы, в каждом из которых рас-

В переводе с санскрита «божья рабыня». Так называются девушки, получившие специальное воспитание и жившие в Индии при храмах. Они посвящали себя служению богам, их увеселению, главным образом танцами, также они были храмовыми проститутками.

І

полагались сидения и подушки, — по одному сектору для представителей каждой варны. Танцовщицы не принадлежали ни к одной из варн, поэтому могли общаться с кем хотели. Правда, это касалось только тех из них, кто добился известности и определенного положения в обществе. Хирал села, поджав ноги, на подушку из бело–сиреневого шелка. Перед подушкой был мелом же нарисован столик, расчерченный наподобие шахматной доски. Слуги расставляли блюда в предназначенные для них клетки. По внешним линиям этих условных столиков были установлены ароматические палочки. Не было ни бокалов, ни тарелок, ни другой фарфоровой посуды — только листья бутеи великолепной с приподнятыми краями, иногда скрепленными булавками. Изысканные яства, находившиеся на этих листьях, источали такой аромат, что у гостей потекли слюнки. Хирал насчитала шестьдесят четыре блюда. Обычно на праздничный стол подавали сорок восемь различных блюд, в основном вегетарианских.

Хозяин дома подал знак начинать трапезу — он поднес ко рту немного чатни из выдержанных в уксусе фруктов и овощей. Руки гостей одновременно потянулись к листьям–тарелкам. К белому рису были поданы разные соусы, с карри и с семенами мака… Молоко разлили в золотые кубки. Лепешки пури и паратха хрустели на зубах, а смазанные топленым маслом нан таяли на языке.

Хирал едва касалась этих царских кушаний. Как и остальные гости, она брала еду только правой рукой — чтобы не накликать появления демонов–ракшасов. Она думала о предстоящем танце и не хотела набивать живот.

В глубине зала, рядом с выходящими в сад окнами, соорудили просторные подмостки. Вокруг в оригинальных светильниках в виде семиголовых кобр, обвивавших многочисленные колонны, горели красные и зеленые свечи (они были установлены в разверстых змеиных пастях). Хирал рассматривала помещение, повторяя про себя последовательность движений. Она даже не прикоснулась к десерту Сотрапез-