Возле заднего крыльца они остановились. Он обхватил руками ее лицо и запрокинул его. Правда, вместо того, чтобы поцеловать ее в губы, он прижался к ее лбу. Она чувствовала на своей коже его теплое дыхание.

— Я не уеду завтра, — тихо произнес он. — Но потом я все-таки уйду. Не вводи себя в заблуждение и не жди от меня чего-то иного!

— А я и не жду, — солгала она, повернулась и вошла в дом.

На следующее утро Чейз проснулся в шесть часов. Он был подавлен и взволнован. Его рука прошлась по простыне, пытаясь найти Саммер. Он стремительно вскочил с постели и, стараясь избавиться от ее запаха, отправился в тесную душевую.

Он не может уехать, пока не убедится, что Саммер и ее земля находятся в безопасности от манипуляций Флетчера. Негодяй ловок и безжалостен, но такой человек сможет пойти на попятную, как только поймет, что на него наседает Гонсалес. Так что не более чем через два дня Чейз сможет уехать, успокоив оставшиеся у него угрызения совести.

Вода смыла ее запах, но его желания это не уменьшило. Он снова хотел Саммер, черт возьми!

Натягивая одежду, он задавал себе вопрос: как долго это будет продолжаться? Он сказал ей, что еще не уезжает, но не сказал, что, сколько бы дней им ни осталось провести вместе, ночью они должны обязательно встречаться!

Чейз хорошо видел, что было в ее глазах, когда они стояли на заднем крыльце. Но он не собирался произносить это слово, даже самому себе. Особенно себе!

Этим утром Саммер впервые со времени несчастного случая смогла надеть лифчик, который был маленьким знаком возвращающейся независимости.

Сегодня он не уедет!

Значит, у нее еще есть время. Ладно, думала она, удивляясь самой себе, она еще раз испытает это чувство, ну и хорошо! Сегодня утром она была нежна, чувствительна... и трепетна.

Но у нее было и другое чувство. Может быть, оно было больше основано на надежде, чем на реальности, но ей почему-то казалось, что, наверное, Чейз и впрямь рожден не для странствий, что, может быть, в глубине души ему хочется пустить корни, но он не знает, как это сделать.

Саммер почистила зубы, нанесла немного туши на ресницы и румян на щеки и причесалась. Затем она натянула хлопчатобумажное платье и надоевшую перевязь и вышла из ванной.

Было воскресенье, и она решила пойти в церковь позже, а теперь ей нужно было увидеть человека, ставшего прошлой ночью ее любовником.

Он ничего не сказал о продолжении их отношений. Впрочем, она же предостерегала его, правда? У нее есть собственные планы.

Рики еще спал, когда за ней захлопнулась задняя дверь.

Ржание лошадей подсказало ей, что Чейз в конюшне. Он распределял последнюю охапку сена люцерны. На нем были выцветшие голубые джинсы и рубашка приблизительно того же цвета и старые сапоги. Солнечный свет раннего утра косо пробивался в стойла, мягко освещая мужественное лицо Чейза и его светлые волосы.

Сердце у нее забилось учащенно, и ей захотелось просто стоять здесь и смотреть на него.

— Ты слишком расфрантилась, чтобы возиться с лошадьми, — усмехнулся он, приподняв кончики губ. — И слишком нарядна для того, чтобы поцеловать грязного ковбоя!

Значит, он не хочет поцеловать ее? Теплые утренние лучи солнца грели ее спину, разливая тепло по всему телу.

— Тогда ты поцелуй меня!

Теперь он широко улыбнулся.

— Слушаюсь, мэм!

Он прикоснулся к ней медленно и нежно, а когда поднял голову, ее глаза были закрыты и дыхание прерывисто.

Но сегодня утром это не принесет им ничего хорошего! Она вздохнула и отступила подальше от него.

— Мне очень нужно сегодня быть в церкви. Если я не появлюсь, люди подумают, что мне стыдно из-за этой статьи. Еще мне нужно зайти в воскресную школу — ведь именно там я смогу поговорить с большинством людей, а я еще ни к чему не готова.

Он взял прядь ее волос.

— Ты собираешься сообщить, что за всем этим стоит не Флетчер, а кто-то другой.

— Как советовал Генри Гонсалес? — Она сдвинула брови. — Мы и впрямь не знаем, что виноват именно он.

— Вот ты и скажешь людям, что уверена в его непричастности. — Он поднес прядку ее волос к своему лицу. — Твои волосы снова пахнут клубникой!

В том, как он вдыхал запах ее волос, было что-то неотразимо эротичное. Она не могла пошевелиться, находясь словно в плену.

— Не мог бы ты... не трудно ли тебе будет присмотреть за Рики, пока меня не будет?

— А он с тобой не идет?

Чейз лениво потер ее волосами свой подбородок, пристально глядя на нее улыбающимися глазами.

— Сегодня официальный «ленивый день», когда ему позволено не одеваться до самого полудня, не застилать постель, не ходить в воскресную школу. Он... еще спит.

— А теперь об этом, — тихо произнес он.

Он протянул руку и кисточкой ее волос погладил ей шею. По коже побежали мурашки.

— Я буду счастлив присмотреть за Риком! Как ты думаешь, он еще долго проспит?

Он опустил мягкую кисточку за лиф платья и принялся поддразнивать ее грудь.

У нее перехватило дыхание. Она вдруг отчаянно пожалела, что надела так мешавшую им перевязь.

— Вполне возможно. — (Рики проспит еще час, а может быть, и два... и ей на самом деле не следует идти ни в воскресную школу, ни в церковь!) — Он вчера очень поздно лег.

— И мы тоже, не так ли, мэм? — Его глаза озорно смеялись. — А что еще ты хочешь, чтобы я сделал?

Внезапно осмелев, Саммер страстно посмотрела на него.

— Может быть, у меня действительно найдется для тебя еще одно небольшое поручение! Здесь... здесь ужасно жарко!

Он улыбнулся шире, но глаза его оставались сонными.

— Знаешь, я подумал о том же самом! — Он отпустил прядь волос, которой ее дразнил, и его пальцы подобрались к пуговкам ее платья. — Полагаю, прежде всего надо дать твоей коже немного воздуха! Это тебя охладит!

Чейз расстегнул две верхние пуговки, совершенно не дотронувшись до нее. Она нахмурилась. Опустившись на колени, он продолжал расстегивать пуговки... одну за другой... все дальше вниз. Он не смотрел ей в лицо. Он смотрел только на свои руки.

— Ну вот, — сказал он, когда с пуговицами было покончено. — Так-то лучше, мэм?

— Как ни странно, — хрипловато произнесла она, — но мне не стало прохладнее.

— Должен сказать, что у меня нет слов! — Он подбоченился. — Что мне делать дальше?

Саммер не знала, что ответить. Она дрожала всем телом; она знала, чего ей хотелось, чтобы он сделал. Но она не могла произнести!

— Это ты виноват, — с упреком проговорила она. — От твоего взгляда мне становится... жарко!

— Мне, конечно, очень жаль, но остановиться я не могу! Ты стоишь здесь, платье у тебя расстегнуто, и я вижу твою нежную кожу! — Он вздохнул. — Я всего лишь мужчина!

У нее скривились губы.

— Ты мог бы закрыть глаза!

— Нет, мэм! — Он твердо помотал головой. — Нет.

Он приблизил губы к ее животу и провел по нему языком, а руками захватил ее под колени — и выше, вдоль бедер, пока его руки не оказались прямо на ее ягодицах.

На этот раз она поежилась. И хихикнула.

— Щекотно?

Он остановился и подул на влажный след, оставленный языком.

Она вздрогнула. На нее нахлынули невыразимые ощущения — иголочки, нежные, как свежая весенняя трава. Она сжала его плечо.

— Чейз!..

— Ну вот, — сказал он, снова целуя ее живот, — должно быть, на этот раз я что-то сделал правильно, если ты задрожала! Тебе стало прохладнее наконец?

Когда он наклонился вперед, чтобы поцеловать ее, его пальцы зацепили ее трусики, и он спустил их до лодыжек. Она взвизгнула от удивления, но времени на замешательство у нее не было, потому что его руки и губы, такие осторожные до сих пор, стали вдруг безжалостны.

Она попыталась оттолкнуть его голову. Никто никогда с ней этого не проделывал, и неподвижно стоять здесь было больше, чем она могла вынести.

— Чейз!

— Постой, любимая!