Надежда была лишь на одно — хоть раз отвлечь Демвура от гостиной. Но Демвур никогда не перестанет следить за хозяином… если только у того не появится другой соглядатай.

Ручеек старался находиться в кухне во время ужина, затем стал пользоваться любым предлогом, чтобы отнести что-либо в гостиную. Так он видел гостей, хотя слышал теперь меньше, чем из погреба. Он постепенно изменял свою роль, пока не стал присутствовать при трапезе непрерывно, бегая с сообщениями или по поручениям или унося опустевшую посуду. Он неукоснительно хранил молчание, за исключением тех моментов, когда передавал информацию из кухни.

Сначала Демвур злился на него — до тех пор, пока как-то утром Ручеек не подошел к управляющему и не начал расспрашивать по поводу вещей, которые обсуждали накануне вечером гости лорда Брикеля. Задавая вопросы, Ручеек дал понять, что запомнил большую часть беседы, и вопросы эти касались тех самых тем, в которых можно усмотреть намеки на каменную магию.

— Можешь подходить ко мне в любой момент, — смилостивился Демвур.

Так присутствие Ручейка в гостиной сделалось желательным — во всяком случае, для Демвура. Чем больше Ручеек мог повторить из разговоров, тем на более долгое время Демвур позволял ему оставаться в комнате с лордом Брикелем и его гостями.

Еженедельное жалованье Ручейка удвоилось.

Ему было неловко за это двойное предательство. Ведь он и вправду шпионил за лордом Брикелем. Но шпионил он не настолько хорошо, как того хотел Демвур. Ручеек неизменно докладывал о тех вещах, которые сам Демвур неоднократно слышал. И никогда — о тех моментах, где лорд Брикель и его гости допускали промахи и открывали больше, чем следовало. А значит, Ручеек получал от Демвура монеты подложным предлогом.

Когда Демвур позволил Ручейку находиться в гостиной во время ужинов, Ручеек стал ловить на себе изучающие взгляды лорда Брикеля. Каждый раз Ручеек опускал голову, как подобает слуге, чтобы спрятать заносчивое выражение, которое, как он уже знал, постоянно присутствует на его лице. Ручеек предполагал, что лорд Брикель догадывается: он — шпион Демвура, и размышляет, насколько Ручеек глуп и насколько свободно можно вести себя в его присутствии.

Поскольку в докладах Ручейка не было ничего особо подозрительного, постепенно лорд Брикель стал откровеннее со своими гостями. Те посматривали на Ручейка, но лорд Брикель лишь улыбался. Он никогда не говорил о новой роли Ручейка — роли бесполезного соглядатая, на тот случай, если Ручеек не союзник, а обычный тупица; однако присутствующим было ясно, что лорд Брикель не видит в нем большой угрозы.

В разгар лета гости стали появляться чаще, иногда по двое-трое в неделю, а иногда и по нескольку человек одновременно. Демвур стал часто удаляться на ночь по своим делам, полагаясь на то, что наутро Ручеек передаст ему, о чем шла речь.

Один из гостей — некий Стокос, торговец мрамором — был важной персоной, поскольку два других гостя и сам лорд Брикель прислушивались к каждому его слову. Стокос постоянно изрекал загадочные высказывания — должно быть, некий тайный код, понятный только каменным магам. Будь тут Демвур, сама бессмысленность их беседы вызвала бы у него подозрения, и на следующий день у них с лордом Брикелем состоялся бы непростой разговор. Ручеек же не собирался докладывать об этих странностях. Но он запоминал их, чтобы позднее попытаться понять.

В один из визитов Стокос встал из-за стола, собираясь помочиться в очаг. Когда Демвур уходил, гости всегда так делали, будто это было неким подношением камню — или, может, способом обозначить свое присутствие, как у собак, ставящих метки на заборах Фарзибека. Но когда Стокос коснулся камней очага, он вдруг остановился, одернул рубаху и повернулся к присутствующим.

— Когда это стало живым? — спросил он.

Слова были совершенно ясны, и лорд Брикель с беспокойством взглянул на Ручейка. Тот наклонил голову и уставился в пол.

Судя по шагам, все гости подошли к очагу.

— Цельный — до самого основания очага, — продолжал Стокос. — Я и не думал, друг, что ты на это способен.

Они называли лорда Брикеля другом, Ручеек предполагал, что таким образом они говорят о его титуле друга гальки, самой нижней ступени среди каменных магов, — и все же истинном маге, а не просто почитателе Тьюстана.

— В тихом омуте черти водятся, брат, — ответил Брикель.

Кажется, он один не встал из-за стола. Титул «брат» подразумевал, что Стокос был братом камня, каменным магом средней ступени.

— Так ты выполнял свою работу прямо на глазах у птичек небесных? — поинтересовался Стокос.

По мнению Ручейка, это означало: «Ты занимался каменной магией здесь, в доме, под надзором Демвура?»

— Хоть гнездо и из прутиков, все же птица вьет его на могучем дереве.

Ручеек понял так: «Мне приходится жить в деревянном доме, но это не говорит о том, что каменные его части не могут соприкасаться с каменным основанием, уходящим в глубины».

Ручеек знал, что очаг не из цельного камня. Или, по крайней мере, не был таковым. Он действительно соприкасался с землей, не отделенный от нее никаким деревом, в отличие от каменных плит пола в погребе. Небольшие камни лежали на скальном основании. Но Стокос утверждал, что очаг — из цельного камня.

— Умно, — одобрил один из гостей, — Сверху это выглядит как отдельные камни, но внутри — и вправду цельный.

— Тонкая работа, — восхитился другой гость.

— В годы учебы ты не выказывал подобных дарований, — усмехнулся Стокос. Но смешок был напускным — купец был искренне удивлен.

— Человек учится всю жизнь, — напомнил лорд Брикель.

— Но мудрый человек не станет показывать врагам, чему он научился, — отозвался Стокос.

Ручеек понял это так: «Ты рискуешь разоблачением».

— Рыба дальше воды не видит, — сказал лорд Брикель.

Это означало: «Водяные маги Митерхоума не могут знать, что происходит в глубинах камня».

— Но когда весеннее половодье несет гальку по течению — это рыба видит, — возразил Стокос.

Ручеек перевел: «А что, если они попытаются тут что-нибудь починить или заменить и обнаружат, что отдельные камни больше не вынимаются из массива?»

— Каменное ложе течением не несет, — произнес лорд Брикель.

То есть: «С чего вдруг кому-то понадобится чинить очаг, если цельный камень никогда не потребует ремонта?»

— Что ж, — подытожил Стокос, усевшись на свое место, — птичка вроде меня может понять, крепко ли дерево, прежде чем браться за постройку гнезда, но таким, как я, не дано исцелить мертвое дерево и вернуть его к жизни.

Уж не означало ли это, что лорд Брикель перескочил через ступень брата камня и выполнил работу, которая под силу только отцу камня? Тогда ясно, что так изумило Стокоса. Истинные отцы камня встречались нечасто. Маги-отцы в любом доме магии были редкостью. Именно поэтому в повествовании Жаворонка о великой битве с вериллиддцами упоминались только друзья гальки и братья камня, и им пришлось объединить свои усилия, чтобы совершить то, что отец камня сделал бы в одиночку. Возможно, тогда во всем мире не было ни одного отца камня — или все они были далеко от Митерхоума и не могли помочь.

Но если судить по тому, что Ручеек усвоил за свою жизнь, то магия была сочетанием прирожденных способностей, обучения и приложенных усилий. В историях о волчьих магах, что одновременно и пугали, и завораживали фарзибекскую детвору, рассказывалось о том, как какой-нибудь мальчишка обнаруживал, что постоянно привлекает внимание собак, его родители пугались, что их сын может оказаться волчьим магом, и начинали держать его от собак подальше. В этих байках мальчик неизменно находил в лесу волчонка, кормил его, опекал, и тем самым его сила среди волков возрастала — не просто благодаря его врожденному дару, но и потому, что он шел на риск и проводил много времени, помогая волкам и спасая их. Все истории подразумевали, что маг не может превзойти уровень, с которым родился.

Но даже если можно увеличить магические силы, ревностно делая свое дело, то как лорд Брикель добился этого, если ему запрещено служить камню? Конечно же, при таких обстоятельствах могло оказаться, что любая услуга, какой бы незначительной она ни была, усиливалась благодаря риску. Да, должно быть, так и есть.