Еще на дороге Гиз почувствовал, что за ними следят. Тогда он не придал этому значения, решив, что это потерявшая мужа Дила смотрит на них из окон своего дома. Но когда они приблизились к заброшенной избе бортника, утонувшей в высокой крапиве и разросшемся малиннике, Гиз понял, что наблюдает за ними кто-то другой.

Наблюдает отсюда – из старого дома.

Если бы не чувство слежки, Гиз, наверное, не разглядел бы едва заметную тропинку, протоптанную легкими – то ли детскими, то ли женскими ногами. Но он знал, что тропа должна быть. И потому обнаружил ее…

Когда они вошли в дом, чувство слежки пропало. Вернее, оно изменилось, стало менее выраженным. Словно те, кто таился в доме, следили за незваными гостями, не глядя на них. Прислушиваясь, поджидая…

Тем не менее, опасности Гиз не чувствовал.

Но он был настороже. Мертвяки, а особенно их хозяева некроманты, умели обманывать чувства людей.

Гиз не забывал о крысах. Слишком уж много их было. Дохлых. Высохших. Это могло ничего не значить. Но с той же вероятностью могло указывать на то, что мертвяк где-то рядом…

Исчерканная углем дверь напомнила Гизу детство. Когда-то они – Огерт, Гиз и Нелти – так же разрисовывали двери и стены своих домов. Приговаривали что-то… Что?.. Теперь уж и не упомнишь…

«…Черный круг – ты нам друг,

Защити всех вокруг!

Черный глаз – скрой всех нас,

Отведи зло от нас…»

И ведь по-настоящему верили, что так можно защититься от зла.

Дети!..

Детей за дверью не было. Там были мрак и запах разложения. Поэтому Гиз вытащил меч. И снова почувствовал чужой взгляд – словно муха села на переносицу.

Он прошелся по комнате, пытаясь понять, откуда на него смотрят. И только услышав тихие голоса, сообразил – дети прятались на чердаке. Должно быть, они лежали на животах, тая дыхание, глядели вниз сквозь потолочные щели, страшно довольные своей невидимостью. А потом что-то случилось – может кто-то кого-то неловко задел, или увидел жирного паука, ползущего по стропилам, испугался. А может быть просто кто-то из них не сдержался, захотел поделиться переполняющими его чувствами, зашептал, а на него цыкнули, он, обидевшись, ответил…

Гиз ударил мечом в потолок, рявкнул:

– А ну слезайте!..

И они, поняв, что обнаружены, взвизгнули, бросились врассыпную. Но куда убежишь, если выход один? И они послушались. Чуть приподнялась потолочная доска, отошла в сторону. Упала, размотавшись, толстая веревка с палками-перекладинами, вкривь-вкось торчащими из узлов, – неказистое подобие веревочной лестницы.

– А нам ничего не будет? – спросил звонкий ребяческий голос.

– Ничего, – пообещал Гиз. И, чтобы подбодрить малышей, подмигнул им и произнес вспомнившийся наговор: – Черный круг, ты нам друг…

– Мы сейчас… – мелькнуло в тени светлое личико. – Только вы маме не говорите, что мы здесь играли…

– Не буду, – сказал Гиз, убирая ненужный меч.

Их было трое, два мальчика и одна девочка. Немного смущаясь, они назвали свои имена, но Гиз их не запомнил. Да и не старался.

– И давно вы здесь играете? – строго спросил он.

– Давно! – ответил курносый худощавый мальчик, старший в компании.

– А не боитесь?

– Нет, – мальчонка, похоже, был заводилой. – Мы рядом живем.

– Дила – ваша мама?

– Да. А вы охотник?

– Охотник, правильно. А ты откуда знаешь?

– Мама сказала. Она рассказывала, что вы придете, чтобы убить мертвяка.

– Что еще мама говорила?

– Она сказала, что сюда нельзя ходить.

– И объяснила почему?

– Маленьким сюда нельзя! Но мы уже не маленькие.

– Понятно… – не стал спорить Гиз. – А где ваш папа?

– Он ушел в лес, – ответил старший.

– Мама говорит, что он заблудился, – добавила девочка.

Малыш, которому наверное, не было еще и шести лет, горестно хлюпнул носом. Большие глаза его вмиг наполнились слезами. Девочка, заметив, что братишка вот-вот разрыдается, обняла его, прижала к себе, шепнула на ухо что-то утешительное. Сказала, обращаясь к Гизу, словно извиняясь:

– Он еще маленький. Поэтому часто плачет.

– Маленьким можно, – кивнул Гиз. – Скажите, а вы здесь никого чужого не видели?

– Видели, – сказала девочка, осеклась и посмотрела на старшего брата.

– Видели, – подтвердил тот, чуть помедлив.

– Кого? – спросил Гиз.

– Дядьку.

– Какого?

– Большого. Бородатого.

– И что он здесь делал?

– Сначала ел. А потом заснул.

– Когда вы его видели?

– Давно, – сказала девочка.

– Вчера, – сказал ее старший брат.

– И куда он делся?

– Мы не знаем. Сегодня его здесь не было.

– И часто сюда приходят дядьки? – поинтересовался Гиз.

– Часто, – сказала девочка.

– Иногда, – ответил ее брат.

– Этот дядька… Он был страшный? Он вас напугал?

– Нет… – Девочка задумалась. – Когда он спал, я хотела подергать его за бороду.

– Понятно, – пробормотал Гиз, посмотрев на бесчувственного Эрла. – Обычный бродяга, у которого нет денег, чтобы заплатить за ночлег… Вот что, ребята, – повернулся он к детям, – нечего вам здесь делать, бегите-ка домой. Маме вашей я ничего не скажу, а вы пообещайте мне, что больше сюда не прийдете.

– Обещаем, – неуверенно сказала девочка.

– Обещаем, – бойко ответил ее старший брат. А младший, размазав слезы по щекам, молча кивнул.

– Вот и хорошо, – сказал Гиз, не сомневаясь в том, что подобные обещания дети давали уже не раз. – Не то что бы я вам не верю, но все же, давайте-ка я вас провожу. На всякий случай… – Он подошел к Эрлу, потряс его за плечо: – Эй, друг! Вставай! Слышишь меня? Все уже кончилось, мы, как всегда, победили! Теперь пора уходить!..

Эрл тихо застонал и открыл глаза.

Они впятером покинули заброшенный дом. Продравшись через крапиву и малинник, перебравшись через жерди старой изгороди, вышли на дорогу.

– Ну, до свидания, – сказал Гиз детям. – Сегодня вечером я к вам загляну. Ждите.

– Вы не скажете маме, что мы играли в доме? – в который уже раз спросил курносый паренек.

– Не скажу. Даю слово!

– А еще мама не велела с вами разговаривать, – поделилась девочка.

– Это еще почему? – спросил Гиз.

– Она сказала, что вы почти как мертвяк.

Гиз хмыкнул, усмехнулся криво, почесал в затылке. Пробормотал:

– А у вас умная мама… Все верно сказала…

Селяне были здорово напуганы.

Обычный путник, проходя через деревню, наверное, ничего особенного не заметил бы. Крестьяне, как всегда, занимались своими делами. А дел у них хватало: середина лета – пора сенокоса. С самого раннего утра, пока солнце еще не поднялось высоко, не высушило росу, пока не очнулись мухи и оводы, пока воздух свеж, они с косами на плечах, с рогатинами и граблями шли на луга – словно бойцы, собирающиеся на бой.

Косьбу заканчивали к полудню, возвращались домой, обедали. Потом снова уходили работать – надо было шевелить подсыхающую траву, уже готовое сено сгребать в копны, везти на сеновал. То, что не поместится под кровлей – валить в скирды…

Крестьяне торопились – их подгонял страх. Гиз чувствовал это.

К вечеру деревня словно вымирала. Плотно затворялись ставни, с недавнего времени обитые жестью. Закрывались массивные ворота дворов, подпирались тяжелым бревнами. Гремели засовы, лязгали цепи, стучали накидные крючки и щеколды. К окнам, к дверям пододвигалась мебель. Даже печные трубы перекрывались чугунными заслонками.

Селяне словно готовились к осаде.

Мало кто отваживался выйти на улицу в сумерки. И никто носа не высовывал из дому ночью.

В ночной тьме по затихшей деревне бродил мертвяк…

Перекусив в заведении Эрла, оставив хозяина отдыхать после перенесенного потрясения, Гиз отправился к деревенскому кузнецу. Тот жил рядом с постоялым двором, и соседство это было удобно как ему самому, так и постояльцам Эрла. Лишь сами селяне не слишком были рады тому, что шумная и дымная кузница располагается почти в самом центре деревни.