– Что смотришь?
– Думаю над тем, кто о нас тут печется. Ночью мне надо было выйти, я стукнулся, а дверь закрыта… Наверно, нас все-таки подозревают…
Поезд между тем несся на восток. Летели мимо станции, разъезды, будки и телеграфные столбы. От столба до столба идти да идти… А мы пролетали это расстояние за секунды!
Все чаще попадались разрушенные станции и города. Мелькали тянувшиеся на многие километры развалины. Удалось прочитать таблицу со знакомой надписью «Брест». Значит, поезд шел уже по советской земле, истоптанной фашистскими сапогами.
Мы с горечью следили за разворачивавшейся панорамой. Небо – серое-серое – будто плакало оттого, что на нашей родной земле хозяйничали фашисты. Под дождем, едва шевелясь, работали на железной дороге наши люди, и по тому, как смотрели они на поезд, по взглядам, которые бросали на нас, мы чувствовали всю глубину ненависти русских к фашистам.
Часто мы видели, как немецкие солдаты восстанавливали разрушенный путь. Бросалось в глаза, что среди солдат много стариков, горбатых и хромых людей, – должно быть пригнанных сюда после тотальной мобилизации. Мы слышали о ней, когда работали у Фогелей, и нам очень хотелось, чтобы под тотальную мобилизацию попали наши мучители Паппенгейм и Камелькранц.
Из соседнего вагона пахнуло чем-то до головокружения вкусным. Я сознательно написал: «до головокружения». Так действовал этот, проникавший в душу аромат.
Перейдя через крытый переход в соседний вагон, я остановился в тамбуре. Из вагона слышался торопливый стук ножей и оживленный говор двух, должно быть, поваров.
Первый: – Опять наш шеф нашел каких-то мальчишек…
Второй: – Да, завтрак и обед – на четыре персоны. Шеф оказал, чтобы мы кормили ребят из одного с ним котла…
Первый: – Долго ли? Может, опять, как Эрнст и Гельмут, взлетят на русских минах?
Второй: – Что ж, зато генерал жив и здоров. Ходят слухи, что скоро сам Гитлер вручит ему крест с дубовыми листьями…
Первый: – Все-таки хитрый наш шеф! Мальчишки взлетают на воздух, а он награды получает…
Я осторожно ушел к себе в вагон. Дудки! Никогда мы не будем заслоном для генерала, никогда не спасем его ни от пули, ни от мины!
Часов в десять нас позвали к генералу. Перед уходом я предупредил Белку, чтобы она не забывалась и лучше изображала глухонемую.
Генерал уже побрился и стоял перед зеркалом, причесывая реденькие седые волосы. В зеркало я видел, что он внимательно изучает нас блестящими серыми глазами.
– По вашему приказанию явились! – отрапортовал я.
– А, это вы? – как будто только что заметил нас генерал. – Ну, молодые люди, как спали?..
– Спасибо, господин генерал… Очень хорошо отдохнули.
– Ну давайте знакомиться, – повернулся он к нам. – Меня зовут дядя Вальтер. А вас?
Я подумал, что генерал что-то слишком уж забывчив, и потому напомнил ему, что мы братья – Отто, Руди и с нами бедная глухонемая сестра Грета.
– Хорошие германские имена! – повторил он свои вчерашние слова. – Так ты, Отто, говоришь, что вы из Познани… Скажи…
– Простите, дядя Вальтер, я вам говорил, что мы из Грюнберга…
– Ах, да, да, – улыбнулся он и пригласил: – Итак, Отто, Руди и Грета, идемте завтракать!
Он ввел нас в прекрасный обеденный зал, где все сверкало – и графины, и рюмочки, и тарелки, и даже повар в белом халате, гладко выбритый и надушенный. Как только мы расселись за столом, повар внес большую серебряную миску и разложил перед нами котлеты с красивым гарниром.
Генерал сразу взялся за графин, хотел и нам налить вина, но я остановил его:
– Дядя Вальтер, мы пока не пьем… А вот если у вас найдется лимонад…
– Неужели не пьете? – захохотал генерал. – Я-то думал, вы уже совсем большие…
Он протянул руку через стол и, доставая бутылку с лимонадом, нечаянно задел меня:
– Извини, Руди…
«Что он путает наши имена? – подумал я. – Это, видимо, наука Фольмера».
– Простите дядя Вальтер, меня зовут не Руди, а Отто.
– Ты прости, Отто… Я забыл.
И генерал налил нам всем лимонаду, а себе коньяку. Подняв рюмку, провозгласил:
– За победу германского оружия! Выпьем, господа!
Мы принялись уписывать еду, что была в тарелках.
– Ого! – генерал. – Аппетит у вас неплохой. Розен, – обратился он к повару, – дай им еще по тарелке.
«Дядя Вальтер» закусил икрой, выпил и принялся есть мясо. Он повеселел и попросил себе еще порцию, обнял меня за плечо, спросил:
– Как ты, Руди, думаешь, стоит съесть еще одну тарелку?
Опять!
– Дядя Вальтер, – засмеялся я. – Руди – мой брат.
– Извини, извини, Отто! – придержал меня за плечо генерал. – Это больше не повторится.
Повар поставил перед нами еще тарелку мяса. Генерал налил себе снова рюмку:
– Честное слово немецкого офицера! Вы действуете на меня положительно… У меня никогда не было такого аппетита.
Потом мы пили кофе, а генерал курил. Вдруг за дверями кто-то громко прокричал: «Будет исполнено, господин штурмбанфюрер!» В тот же миг в дверь заглянул маленький тщедушный подполковник с гитлеровскими усиками, но генерал так на него глянул, что тот моментально исчез.
Некоторое время спустя мы сидели уже в кабинете.
– Вот здесь, дорогие друзья, я имею обыкновение работать…
На столе лежали карты с красиво выписанными кружочками и стрелочками. На стене тоже висела большая карта, задернутая плотной черной занавеской.
Генерал принялся убирать со стола карты.
– А кто у вас занимается геометрией? – спросил я и невинно поднял на него глаза.
– Какой геометрией? – генерал строго глядел на меня и ничего не понимал.
– Вот нарисованы два треугольника, – показал я на одну из карт, где красным карандашом были обведены железные дороги. – Кто-то занимается подобием треугольников.
Генерал впервые захохотал.
– Что вы смеетесь? Разве неправда? Если наложить эти два треугольника друг на друга, то они совместятся…
– Совместятся? Ты говоришь, совместятся? – хохотал немец, вытирая глаза и выпуская из рук карты. – Фольмер! Ну поди же сюда, Фольмер!
А я быстро читал про себя названия пунктов, соединяющихся этими дорогами: Полоцк – Невель, Полоцк – Витебск, Лепель – Витебск и Лепель – Орша. Жирной синей чертой выделялась, должно быть, линия фронта. А к ней, причудливо извиваясь, от самого Полоцка подходила черная линия с одной, северной стороны, – к Невелю и с южной – к Орше. От Невеля и от Орши стремительно тянулись две стрелы, соединявшиеся где-то за Витебском.
– Река, – односложно проговорил Димка, тыча пальцем в синюю ленту, изображавшую направление фронта.
Генерал обезумевшими от смеха глазами взглянул на Димку, и хохот потряс его до того, что он не мог выговорить ни слова. Димка сделал вид, что смех генерала его обижает, и уперся взглядом в колени, а Белка, разыгрывая глухонемую, смотрела во вое глаза на губы генерала. Вдруг Димка поднял голову.
– Дядя Вальтер! Дайте нам пистолеты!
– Пистолеты? Ты сказал – пистолеты?
– Ну да, чему вы удивляетесь? Мы научимся так мстить этим русским, что они у нас заплачут…
– Пистолеты – это можно… Но сначала надо научиться стрелять… И потом… Форма у вас неподходящая…
Он тут же нажал кнопку и распорядился:
– Фенриха[74] Гейнца ко мне!
Пришел фенрих и снял с нас мерки.
– Чтобы к вечеру было готово! – приказал генерал.
– Будет исполнено! – четко отрапортовал фенрих.
– Ну, милые мои друзья, – поднялся генерал, – вы можете теперь идти. А я займусь с подчиненными.
Мы вошли в свое купе.
– Тс-с… – приложил я палец к губам и, немного подождав, резко открыл дверь. Передо мной стоял растерявшийся Фольмер.
– Что угодно, господин штурмбанфюрер?
– М-может, вам… принести молока? – спросил он, неловко улыбаясь.
– Нет, спасибо, мы с генералом хорошо поели, – ответил я и с шумом двинул дверью.
