Когда наступило время ужина, то ужинать было некому. Все обосрались на экзамене или еще где-нибудь. Пришли Нандзя с Гну – еще одним учеником старшего звена, который тоже принимал экзамены, в частности, строевую подготовку. Они сели посреди комнаты и сказали, что хотят есть. Ксива обратилась к свиньям среднего звена:

- Когда Нандзя и Гну хотят есть, вы должны быстро кормить их!

Бабы засуетились на кухне, а Мудя, Нарада и Гурун тупо стояли и не знали, куда им приткнуть свои освиневшие планетарные тела – привыкли, что за ними все ухаживают.

А вы че, три хуя, стоите! – заорала Аза бешеным голосом. – Вы че, блять, особенные что ли?!

А что нам делать? – преданно пропел Гурун, которому всегда было больше всех надо. Мудак тоже нервно заерзал на месте, пытаясь изобразить включенность в дело, которая выразилась у него в ебанутом дерганьи мордой. И только Нарада никак не мог выйти из образа отрешенного воина, в котором он застыл еще лет семь назад.

Тоже идти на кухню и все таскать сюда! – рыкнула Аза и тут же уткнулась в свой блокнот, с которым она везде таскалась, чтобы не забыть десятки мелких поручений, которые давались ей свыше.

Три долбоеба на карачках на перегонки поломились на кухню, распихивая друг друга у выхода из зала.

Мудя! Веник! – скомандовала Ксива, и Мудя затормозил у туалета, чтобы взять свой любимый инструмент. Подметать на карачках было, жопа, как непривычно. Ксива постоянно орала, чтобы Муд поторопился, и он, опираясь на одну руку, скреб другой веником по ковру, тяжело дыша и думая только о том, как бы не облажаться еще как-нибудь. Все лишние мысли быстро улетучились.

Б-бля-ять! Ты к-куда метешь! – забесился Гну на Мудона, который впопыхах стал мести прямо Гну в тарелку.

Ой, извините…, то есть, виноват, исправлюсь! – залепетал испуганный Мудила.

Иди сюда, будешь мне рассказывать, чему ты людей учишь, – сказал уже спокойно Гну.

Муд подполз к Гну и замешкался, о чем же ему рассказывать, как вдруг в комнату вошла Аза.

У Гуруна, Нарады и Муди теперь новая практика. Вы должны кормить Гну и Нандзю, - сказала она.

Есть, будет сделано! – хором выпалили уже неплохо надрессированные чучики и стали всяко лебезить.

Давайте, кормите меня! – сказал Гну. – Ты, Гурун, подавай мне курочку, а ты, Мудя, пои меня, чтоб я не подавился, хе-хе, – прикалывался он.

А меня кто будет кормить?! – захныкал Нандзя, входя в состояние ребенка.

Я буду! – Нарада немного ожил, обрадовавшись, что может быть первым.

Давай, намазывай мне варенье на сушку.

Нарада стал старательно макать сушку в варенье. Со стороны был прикольно наблюдать, как всегда надменная харя Нарады натянуто пытается быть услужливой и радостной, в то время как сама ситуация склоняла чувствовать себя униженным. Мудя подумал, что он сейчас выглядит точно так же. Он даже попытался понаблюдать за собой и увидел, как толстенный слой личности, вскормленной постоянной лестью окружающих людей и хорошими условиями жизни, не дает ему вести себя естественно, как нормальному человеку без всякой хуйни в башке. Он увидел, как сильно отождествлен с образом себя, который сплошь пронизан иллюзорными представлениями о собственном величии, всезнании и т.д. Но теперь, ползая на коленях и кормя с ложечки, он был вынужден бороться со всем этим говном.

Да-а, - сказал Нандзя, пристально глядя на трех придурков, суетившихся на полу возле скатерти с едой, - теперь вы не можете быть эгоистами.

«В натуре, – подумал Мудон. – Вот зачем нужно эта практика! Да, Мастер как всегда мудр! Теперь я не могу жить для себя, а должен служить другим, чтобы расстаться со своим эгоизмом, спесью и ленью». Муд ощутил горестное состояние от осознания того, какой он свинья.

- Ой-ой-ой! Смотри, смотри, как он ест! – вдруг заверещал Гну, тыкая пальцем в Нандзю. – Я тоже хочу сушечки с вареньем!

Пронырливый и хитрожопый Гурун тут же кинулся макать сушки и подавать их Гну. Мудя ощутил, как ебанутая гордость не дает ему сделать то же самое, потому что он не привык бороться за первенство (ебанутые мыши воспитывали его пассивным и слюнявым ублюдком), да еще в такой ситуации, в которой его хуев ум не мог увидеть никакого смысла. Хотя раньше, когда он еще был учеником младшего звена у Рулона, он легко включался в такие практики, потому что начитался у Кастанеды про неделание. «Как же так случилось, что я вырос по иерархии, а духовно только опустился? Видимо, тогда я просто играл в духовность и не заложил правильный фундамент. А сейчас все это говно лезет из меня ведрами! Нихуя, я обуздаю тебя, сука!» – забесился Муд про себя и тоже бросился крошить бублики и как одержимый намазывать их сначала маслом, а затем вареньем.

Ну-ка, кто лучше мне намажет суфечку, у того я и съем, – подзадоривал Гну с набитым ртом двух дураков.

Гурун и Мудя стали соревноваться, наперебой долдоня:

Гну, съешьте мой! Ну, съешьте!

Нет, лучше мой возьмите! Вот посмотрите, какой замечательный кусочек!

А-а! – закричал Гну. – Че вы на меня капаете! Ну-ка быстро вытирайте!

Муд бросился за тряпкой и стал старательно оттирать брюки Гну от варенья. Тут он осознал себя и увидел, что за счет азарта ему удалось ненадолго угомонить свой ебаный внутренний пиздеж, и от этого ему стало как-то легко, уже не надо было тяготиться всякой хуйней о своей важности и болезненно думать, как же смотрится мой гордый ебальник со стороны.

День уже заканчивался, и Муд со страхом думал, какие еще практики предстоят сегодня. Часов в одиннадцать всех снова согнали в зал и объявили разминку. Надо было делать по 50 раз приседания, потом отжимания, потом пресс и так по кругу без остановки в течение получаса в быстром темпе, а другие полчаса – упражнения с гантелями. Ленивому Муде, чья разминка состояла обычно из одного подхода отжиманий и пары взмахов руками и ногами, подумалось, что вот он – Анутара Самьяк Пиздец уже наступил.

Кады все приступили, Муд стал болезненно прислушиваться к своему иньскому телу, которое кое-как сгибалось и разгибалось, больше напоминая куль с навозом, чем тренирующегося человека. Вместо того, чтобы культивировать самоотверженность, самоотдачу, он начал индульгировать во всю мочь своего уродского ментала и жалеть себя. Сначала они были одни в зале и могли незаметно мухлевать, но вот в зал зашел Сантоша и стал подгонять их, зорко следя за каждым. Больше всех доставалось Судороге в трусах, потому как она особенно «виртуозно» владела своей тушей, демонстрируя «чудеса» культуризма.

На втором круге Муд с ужасом ощутил, что его ноги отказываются приседать – таких усилий он еще никогда не совершал, живя свинской жизнью. Хотя на самом деле проделать такую разминку для нормального человека было бы как два пальца обоссать, зажиревшим свиньям она казалась хуже любой пытки. Второй раз отжиматься Мудерь уже по-человечески не мог, а только судорожно дергал головой вниз-вверх, морда ближе, морда дальше – дескать, отжимается. Сантоша, завидев такое свинство, стал жестко подгонять Мудю. Ебантроп ощутил, как внутри нарастает раздражение – вот так, испытывая маленькие трудности, он всегда бесился на мир и не мог принять уроки Силы. Когда дело дошло до пресса, стало полегче, и Муд, каждый раз, опускаясь на спину, когда Сантоша на него не смотрит, пытался развалиться подольше и посвинить. Он заметил, что Нарада, который пыхтел недалеко от него, проделывает тот же самый фокус, и ощутил с ним позорную солидарность. Да-а, о развитии воли и о просветлении только пиздеть легко, но совершать усилия и сверхусилия готов далеко не каждый.

На третьем круге все уже еле двигались – вот до чего довел «путь совершенства». Тут Нарада вдруг предложил Муде делать пресс, сцепившись ногами друг с другом, чтобы было легче. Только они начали делать так, как в комнату влетели Элен и Аза весело позырить, как надрываются свиньи.

Нарада! Мудя! Вы че, как два педика, даже здесь расстаться не можете?! – злобным презрительным голосом бросила Элен.