Московский Кремль. Знак мира. Седые ели у Мавзолея Ленина. Высоко к тучам вознеслась звезда Спасской башни… Прозвенели куранты. Высятся заметенные вьюгой, припорошенные инеем древние узорчатые купола храма Василия Блаженного. Многое видали они на своем веку. Встречали разных гостей и провожали их.

Бронзовые Минин и Пожарский. Осененные их славой, сомкнув железный строй, идут бойцы. Прямо на битву смертную. Враг рядом.

Пейзаж? Нет! Историческая картина, как понимали ее Василий Суриков и Михаил Нестеров.

«Парад на Красной площади в Москве 7 ноября 1941 года».

Как же был сотворен этот эпос?

Константин Федорович, коренной москвич, никуда не уезжал из столицы. В нетопленой, холодной мастерской он писал — привычно, каждодневно. Порою взволнованно бродил по городу.

И. Заринь. Солдаты революции.

Примечал костры на бульварах. Вдыхал дымок походных кухонь. Видел танки у Покровских ворот. Винтовки в козлах около Малого театра, где он создавал декорации. Приходил на любимую, не раз им воспетую Красную площадь — молчаливую, строгую. Неспешно поднимались в сизое небо грузные аэростаты заграждения. Москва ощетинилась надолбами. Ночами, а порою и днем выли сирены воздушных тревог. Юон слушал сводки Информбюро.

Он не был на параде. Но он не мог не написать эту страницу летописи государства. Мастер верил, верил в Победу.

Непривычна, полупустынна на картине Красная площадь. Не горит кумач лозунгов и плакатов. В студеном воздухе грозно звучит медь оркестра. Далеки трибуны. На той стороне Москвы-реки в туманной зимней мгле дымы заводов.

Не видно лиц бойцов. Только ясен неотразимый ритм солдатских шагов. Зрима поступь годины тяжкого испытания. Весомо, величественно переворачивается перед нами страница летописи, страница нелегкая. Печальны строки поражений.

Лютует ворог. Мнится ему близкая удача. Уже чудился бесноватому фюреру победный, свой, нацистский плац-парад в поверженной столице Страны Советов.

Не вышло. И скоро покатились на запад, чтобы уже не вернуться никогда, битые хваленые фашистские дивизии, сметенные Советской Армией.

Незабвенны, чеканно суровы были шаги солдат в тот день. Ведь тогда они будто присягали еще раз Родине. Каждый знал цену этих минут. Тысячи воинов шли на бой. Исхода иного не было. Супостат стоял у стен древней Москвы. Сердцем каждого бойца, офицера, генерала владела праведная ненависть к фашистам. Нет, не будет пощады злодеям, губителям детей, женщин, стариков, посягнувшим на свободу и независимость великого народа.

Воины не прощались с Москвой. Они ведали, что всем смертям назло вернутся с победой. Пусть не скоро, пусть не все. Но вернутся.

Небольшое полотно. Но сколько в нем правды. Панорама события грандиозного. Чрезвычайного, единственного, неповторимого по своей значительности. Это был наш ответ всем недругам, следившим за развитием событий на Востоке. И пусть строг лик пустынной площади. Пусть нет пурпурного привычного сияния праздника Октября.

К. Юон. Парад на Красной площади 7 ноября 1941 года.

Но ты веришь. Это будет!

Вспомним размышление Юона, написанное им в ноябре 1942 года, о капле и океане, о прошлом и будущем.

Грохотала война. Шли кровавые бои. Решались судьбы мира. А художник Юон мыслит категориями планетарными. Работает, работает во имя Победы. Ведь «Парад на Красной площади» написан в том же 1942 году. Так философия и живопись смыкаются в его шедевре.

Юон очень любил молодежь. Не раз я наблюдал, как, окруженный студентами, он в Третьяковке задерживался у холстов своих друзей и соратников — Аполлинария Васнецова, Андрея Рябушкина, Сергея Иванова, Абрама Архипова.

На всю жизнь запали в душу его слова: «Запомните, друзья мои, афоризм великого Энгра: «Рисунок составляет три четверти живописи»».

И это произнес великолепный колорист, который, по нынешним понятиям, мог бы порою пренебрегать рисунком.

Но он не делал этого. Он был Мастер. Однако жизнь Юона оказалась небезоблачной. Как же так? И корифей, и талант? Дело в том, когда в буревые двадцатые годы иные «леваки» крушили традиции классики, поносили Рафаэля, что был им Юон? «Дремучий консерватор», «певец старой Руси», в лучшем случае «попутчик». Стараниями модернистов слова талант и художественность были девальвированы. В искусство той поры хлынул поток дилетантов, или просто дельцов. А как известно, эта публика всегда наиболее активна и горласта. Шума было много, а картин делалось маловато. Эта болезнь ныне еще не изжита.

Лето. Яркое солнце… Гарь. Свинцовая мгла затянула дали. Черный чад влачится к небу. Гудит багровое пламя пожарища. Догорают остатки дома. Деревня сожжена дотла. Перед нами — двое.

Плотный краснолицый офицер с бычьей шеей. В зеленомышиной пыльной форме. На груди мерцает железный крест. Только что просвистел в воздухе стек. Только что фашист проорал:

— Твой сын? Признавайся!

Гордо, гневно смотрит в лицо смерти пожилая женщина. Крепко стоит она на своей земле. И не страшен матери неистовый враг. Она молчит. Ее сомкнутые уста не произнесут ни слова. И это молчание смертельнее пули.

С. Герасимов. Мать партизана.

Застыл в ярости каратель. Замер юноша, схваченный гитлеровцами. Притихли односельчане под дулами вражеских автоматов. Минутное затишье. Но в воздухе будто звучит немое: «Будьте вы прокляты!»

«Мать партизана» Сергея Васильевича Герасимова.

Огромную духовную силу излучает холст. Художник вложил в картину всю свою любовь и ненависть. И полотно говорит.

Ослепляюгци лучи июльского солнца. Фиолетовые тени прорезали пыльную землю. Еще секунда, и может прозвучать роковой выстрел…

Но не понять матерой белокурой бестии «русской загадки». Он, может, еще не один день будет шагать по трупам мирных, ни в чем не повинных людей. Может, через мгновение будут повержены мать и сын… Но это не станет победой. Случится лишь очередное убийство. Варварство. Вандализм. И никакие чудовищные рассуждения о, жизненном пространстве», о, ^Аверх-человеках», и «примате арийцев» не скроют жуткой истины — убийцы. Вот клеймо нацистам и иным любителям посягать на чужие земли и навязывать свои законы свободным народам.

«Фашист пролетел» и «Мать партизана» находятся в одном зале. Друг против друга. Рядом. Это художественная публицистика величайшей обличающей силы. Шедевры искусства, которые будут рассказывать далеким потомкам правду нашей эпохи.

Гудит, гудит пламя пожарища. Зловеще рдяные сполохи предвещают грядущую драму. Черная тень фашистов легла на нашу землю. Но не суждено им было покорить, сломить свободолюбивый народ. Фашисты посеяли ветер, а пожали бурю. Они думали подавить дух, честь, совесть Человека. Не вышло.

Сергей Васильевич Герасимов создал полотно эпическое, былинное. Хотя в его основе современность. Эта картина — веха. Ее нельзя забыть. «Мать партизана» — символ. В нем звучит само время. Его героика и быль.

Автор «Матери партизана» пришел к 1917 году, как и Юон, зрелым мастером. Его учителя — Валентин Серов, Константин Коровин.

Герасимова всегда отличало особое качество живописца-поэта, чьи пейзажи по-есенински душевны, прозрачны, распевны. Это естественно.

Б. Угаров. Возвращение.

Сергей Васильевич был художником большой культуры. Он отлично знал искусство классиков, любил античность… Вот эпизод, который говорит о многом. С.В.Герасимов, будучи в Греции и как бы прощаясь с Афинским акрополем, потихоньку от окружающих поцеловал колонну Парфенона. Таков был этот сын можайской земли.