— Добрый вечер, — вежливо поклонившись, я осмотрелся по сторонам, давая глазам привыкнуть к тусклому свету. На грубо отесанном столе горел красный фонарь, отбрасывая тени на бревенчатый потолок. Этот дом не ремонтировали уже много лет, с тех пор как умерла мама, и ее родственники перестали нас навещать. Однако сейчас, когда в доме поселились люди, его комнаты стали излучать тепло, которого так не хватало главной усадьбе.

— Чем могу служить, сэр? — спросила Эмили, глядя на меня, не мигая.

— Ммм… Я здесь, чтобы увидеть Катерину, — пробормотал я, внезапно смутившись. Что подумает Эмили о своей хозяйке? Разумеется, прислуге полагается держать язык за зубами, но я же знал, как слуги любят посплетничать. Я определенно не хотел, чтобы добродетель Катерины оказалась скомпрометирована, если Эмили вдруг присоединится к праздным болтунам.

— Катерина ожидает вас, — сказала Эмили, и в ее темных глазах мелькнул озорной огонек.

Взяв со стола фонарь, она по деревянным ступеням повела меня наверх и остановилась перед белой дверью в конце коридора. Я замер. Когда мы с Дамоном были детьми, мы испытывали необъяснимый страх перед верхним этажом этого дома. Может, потому, что слуги говорили, что здесь живет привидение, или потому, что в доме скрипела каждая половица, но было в этом месте что-то, гнавшее нас прочь. Однако сейчас здесь жила Катерина, и для меня в мире не было места желаннее этого дома.

Повернувшись ко мне, Эмили трижды постучала и открыла дверь.

Осторожно входя в комнату, я слышал, как скрипят половицы под ногами удаляющейся по коридору Эмили. Комната была обставлена очень просто: чугунная кровать, накрытая обычным пуховым одеялом зеленого цвета, шкаф в одном углу, раковина в другом, а в третьем — покрытое позолотой зеркало.

Катерина сидела спиной ко мне на кровати и смотрела в окно. Ее ноги были прикрыты короткой ночной рубашкой, а длинные кудри свободно вились по плечам.

Я постоял, глядя на нее, а затем кашлянул.

Она обернулась, и в ее темных кошачьих глазах появилось довольное выражение.

— Я здесь, — проговорил я, переминаясь с ноги на ногу.

— Я вижу, — усмехнулась Катерина. — Я видела, как вы шли сюда. Вы не побоялись выйти из дома в темноте?

— Нет! — воскликнул я, защищаясь, смущенный тем, что она видела, как я метался от дерева к дереву, словно испуганная белка.

Катерина выгнула темную бровь и протянула ко мне руки.

— Вам не о чем беспокоиться. Подойдите. Я помогу вам выкинуть все из головы, — сказала она. Словно во сне, я подошел и, встав коленями на кровать, крепко обнял Катерину. Почувствовав ее тело в своих руках, я расслабился. Одного только прикосновения к ней оказалось достаточно, чтобы напомнить: лишь она да сегодняшняя ночь были настоящей реальностью, а все остальное не имело никакого значения — ни отец, ни Розалин, ни злые духи, которые, как утверждали горожане, бродили снаружи во тьме.

Важным было лишь, что мои руки обнимали ту, которую я любил. Когда ее ладонь спускалась по моим плечам, я представлял себе, как мы приходим вдвоем на бал Основателей. Когда ее ладонь остановилась на моей лопатке, и я почувствовал, как ее коготки пробираются сквозь тонкий хлопок рубашки, я вдруг увидел нас десять лет спустя, с выводком детей, чей звонкий смех оглашает поместье. Я хотел, чтобы это стало моей жизнью, отныне и навсегда. Застонав от вожделения, я наклонился, позволяя своим губам касаться ее губ, сначала медленно, так, как мы сделаем это на глазах у всех, заявляя о своей любви на нашей свадьбе, а затем жестче и нетерпеливее, подбираясь, дюйм за дюймом, к ее снежно-белой груди.

Она схватила меня за подбородок и, притянув мое лицо к своему, страстно поцеловала. Я ответил на ее поцелуй так, словно умирал от голода и наконец обрел пищу в ее устах. Мы целовались, я закрыл глаза и больше не думал о будущем.

Внезапно я почувствовал в шее острую боль, как от укола кинжалом. Я вскрикнул, но Катерина продолжала меня целовать. Но нет, не целовать — кусать и высасывать кровь у меня из-под кожи. Открыв глаза, я увидел в лунном свете ее дикие, налитые кровью глаза и лицо, белое, как у призрака. Я дернул головой, но боль не отступала, и я не мог кричать, не мог сопротивляться, я видел только полную луну в окне и чувствовал, как кровь покидает мое тело, как внутри меня бьет ключом желание, и жар, и злость, и ужас. Если так выглядела смерть, то я был согласен. Я был согласен, я обхватил руками Катерину, отдавая ей себя… Затем все погрузилось во тьму.

Одинокий крик совы — долгий, заунывный, жалобный звук — заставил меня проснуться. Пока мои глаза привыкали к тусклому свету, я чувствовал пульсирующую боль в шее сбоку, и эта боль, казалось, билась в такт с птичьим криком. Я вдруг вспомнил все — Катерину, ее открытый рот, сверкающие зубы. Сердце мое колотилось так сильно, как будто бы я умирал и рождался одновременно. Нестерпимая боль, красные глаза, черный провал мертвого сна…

Я дико оглянулся.

Катерина, прикрытая только ожерельем и простой нижней юбкой из муслина, сидела в нескольких шагах от меня возле раковины, обтирая плечи полотенцем для рук.

— Привет, сонный Стефан, — кокетливо проговорила она.

Спустив ноги с кровати, я попытался сделать шаг, но обнаружил, что запутался в простынях.

— Твое лицо, — пролепетал я, понимая, что выгляжу сумасшедшим, безумным, как городской пьяница, с трудом выбирающийся из таверны.

Катерина продолжала водить по плечам хлопковой тканью. Лицо, что я видел у нее прошлой ночью, не было человеческим. Это было лицо, полное желания, и жажды, и других эмоций, которые я даже затрудняюсь определить. Но в предутреннем освещении Катерина выглядела даже привлекательнее обычного, она щурилась, как кошка после долгого сна.

— Катерина, — позвал я, заставляя себя смотреть ей в глаза, — кто ты?

Катерина взяла с ночного столика щетку для волос, повернулась ко мне и медленно, так, как будто в ее распоряжении было все время мира, начала расчесывать свои роскошные локоны.

— Ты же не боишься, правда? — спросила она.

Значит, она была вампиром. Кровь застыла у меня в жилах.

Я взял простыню и завернулся в нее, затем схватил с кровати брюки и натянул их, Быстро сунул ноги в ботинки, рывком надел рубашку, не заботясь о белье, все еще лежавшем на полу. Быстрее молнии Катерина подлетела ко мне и схватила за плечо.

Она была на удивление сильной, и мне пришлось резко дернуться, чтобы высвободиться из ее хватки.

— Ш-ш, ш-ш, — прошептала она, как мать, успокаивающая свое дитя.

— Нет! — закричал я, высвобождая руку. Я не позволю ей снова очаровать меня. — Ты вампир. Ты убила Розалин. Вы убиваете наш город. Вы — зло, которое нужно остановить.

Но, посмотрев в ее глаза, ее огромные, светящиеся глаза, казавшиеся бездонными, я осекся.

— Ты не боишься, — повторила Катерина.

Ее слова некоторое время эхом отзывались в моей голове, прежде чем окончательно поселиться во мне. Я не знал, почему так случилось, но в глубине своего сердца я внезапно перестал бояться. Но тем не менее…

— Тем не менее ты вампир. Как мне вынести это?

— Стефан. Милый, испуганный Стефан. Все образуется, вот увидишь, — Обхватив ладонями мой подбородок, она привстала на цыпочки, чтобы поцеловать меня. В солнечном свете зубы Катерины выглядели жемчужно-белыми, крошечными, ничем не напоминающими те миниатюрные кинжалы, что я видел прошлой ночью.

— Это я. Я все еще Катерина, — с улыбкой добавила она.

Я заставил себя оттолкнуть ее. Я хотел верить, что все остается по-прежнему, но…

— Ты думаешь о Розалин, не так ли? — спросила Катерина. Заметив мой испуг, она покачала головой. — Естественно, исходя из своих новых знаний обо мне, ты решил, что это я убила ее. Но уверяю тебя, я не убивала и никогда бы не смогла.

— Но… но… — начал я.

Катерина поднесла палец к моим губам.

— Ш-ш… Я ведь была с тобой в тот вечер, помнишь? Я забочусь о тебе и о тех, о ком заботишься ты. Я не знаю, как умерла Розалин, но именно те, кто ее убил, — в глазах Катерины промелькнула ярость, и я впервые заметил в них золотые крапинки, — виновны в нашей плохой репутации. Они пугают меня. Ты, возможно, боишься выходить из дома ночью, я же боюсь гулять днем, чтобы меня ошибочно не приняли за одно из этих чудовищ. Я, может, и вампир, но у меня есть сердце. Прошу тебя, верь мне, милый Стефан.