«Встречи с Троцким, театры, деловые обеды никак не мешали моей работе, — писал в своих мемуарах «Великая миссия» английский разведчик Хилл. — Прежде всего, я помог военному штабу большевиков организовать отдел разведки, с тем чтобы выявлять немецкие соединения на русском фронте и вести постоянные наблюдения за передвижением их войск… Во-вторых, я организовал работу контрразведывательного отдела большевиков, для того чтобы следить за германской секретной службой и миссиями в Петрограде и Москве» {244} .
Можно привести и другие свидетельства, что с иностранными разведками в России тогда сотрудничали в основном члены Совнаркома, и это означало, что контрразведка неизбежно должна была заниматься ими, не исключая самого товарища Троцкого…
Таким образом, уже по самому определению она превращалась в откровенно контрреволюционный отдел органа, призванного прежде всего защищать большевистскую революцию.
Поэтому-то, возглавив контрразведывательный отдел, Яков Блюмкин вынужден был ходить по острию ножа.
Вот и с Робертом Мирбахом он явно промахнулся.
Вербовка родственника германского посла, фактически отдававшего приказы Владимиру Ильичу Ленину, чрезвычайно возмутила Феликса Эдмундовича Дзержинского.
Если через Мирбаха девятнадцатилетний одессит действительно получит связи со всеми лицами немецкой ориентации, то кто же тогда будет командовать ВЧК? Этак пройдет несколько недель, и Феликсу Эдмундовичу Дзержинскому придется ходить за указаниями в кабинет к Якову Григорьевичу Блюмкину.
Нервничать Дзержинского заставляли и сообщения из германского посольства, будто в их распоряжении имеются данные о готовящемся покушении на графа Мирбаха. Дзержинский лично проверял эти сведения и на всякий случай приказал расстрелять часть подозреваемых, но никаких зацепок не обнаружил {245} .
И вот теперь, когда Феликс Эдмундович уже объявил доктору Рицлеру, что все слухи о заговорах против представителей германского правительства являются клеветой, его сотрудник вербует племянника посла…
На заседании коллегии ВЧК Феликс Эдмундович Дзержинский предложил распустить контрразведку.
Тем самым решались сразу две задачи.
Во-первых, появлялась уверенность, что никто не будет более беспокоить немецких начальников большевиков, а, во-вторых, наглый Яков Блюмкин оставался без должности и без возможности подсиживать Феликса Эдмундовича.
Правда, сам Дзержинский мотивировал свое предложение исключительно низким моральным уровнем Якова Григорьевича Блюмкина:
«За несколько дней, может быть за неделю, до покушения, — рассказывал он, давая показания по делу от 6 июля, — я получил от Раскольникова и Мандельштама (в Петрограде работает у Луначарского) сведения, что этот тип (Блюмкин. — Н.К.) в разговорах позволяет себе говорить такие вещи: «Жизнь людей в моих руках, подпишу бумажку — через два часа нет человеческой жизни. Вот у меня сидит гражданин Пусловский, поэт, большая культурная ценность, подпишу ему смертный приговор», но, если собеседнику нужна эта жизнь, он ее «оставит» и т. д. Когда Мандельштам, возмущенный, запротестовал, Блюмкин стал ему угрожать, что, если он кому-нибудь скажет о нем, он будет мстить всеми силами. Эти сведения я тотчас же передал Александровичу, чтобы он взял от ЦК объяснения и сведения о Блюмкине для того, чтобы предать его суду. В тот же день на собрании комиссии было решено по моему предложению нашу контрразведку распустить и Блюмкина пока оставить без должности. До получения объяснений от ЦК левых эсеров я решил о данных против Блюмкина комиссии не докладывать» {246} .
В принципе, у нас нет оснований сомневаться в кровожадности и беспринципности Якова Григорьевича Блюмкина. Он ведь не только с Осипом Мандельштамом вел такие разговоры.
Известно, что предлагал Блюмкин и Сергею Есенину устроить «экскурсию на расстрелы». Этот «жирномордый», по выражению Анатолия Мариенгофа, еврей, с толстыми, всегда мокрыми губами, не скрывал от друзей-поэтов, что без револьвера он как без сердца…
Так или иначе, но первый начальник советской контрразведки, девятнадцатилетний Симха Янкель Блюмкин, действительно остался накануне убийства посла без должности и вынужден был сдать товарищу Лацису дело завербованного им Роберта Мирбаха.
3
Ни советскими, ни зарубежными историками не подвергается сомнению укоренившийся взгляд, что решение убить германского посла графа Вильгельма Мирбаха принял ЦК партии левых эсеров (ПЛСР).
Практически все исследователи, в том числе и откровенно антисоветские, предшествующие теракту события описывают однозначно и даже почти одинаковыми словами.
«4 июля Центральный комитет левых эсеров одобрил план покушения на немецкого посла. Левые эсеры считали, что, убив его, они заставят большевиков прекратить «умиротворение» немцев и возобновить военные действия на Восточном фронте, что, по их мнению, будет способствовать делу развития мировой революции. Покушение было поручено Блюмкину и его сотруднику, фотографу, левому эсеру, Николаю Андрееву» {247} .
Подобная трактовка событий основывается на опубликованных еще в «Красной книге ВЧК» документах — протоколе заседания ЦК (ПСЛР) 24 июня 1918 года, и многочисленных агитационных материалах левых эсеров, выпущенных уже после убийства Мирбаха.
«В своем заседании от 24 июня ЦК ПЛСР — интернационалистов, обсудив настоящее политическое положение Республики, нашел, что в интересах русской и международной революции необходимо в самый короткий срок положить конец так называемой передышке, создавшейся благодаря ратификации большевистским правительством Брестского мира.
В этих целях Центральный Комитет партии считает возможным и целесообразным-организовать ряд террористических актов в отношении виднейших представителей германского империализма, одновременно с этим ЦК партии постановил организовать для проведения своего решения мобилизацию надежных военных сил и приложить все меры к тому, чтобы трудовое крестьянство и рабочий класс примкнули к восстанию и активно поддержали партию в этом выступлении. С этой целью к террористическим актам приурочить объявление в газетах участие нашей партии в украинских событиях последнего времени, как-то: агитацию крушений и взрыв оружейных арсеналов.
Время проведения в жизнь намеченных первых двух постановлений предполагается установить на следующем заседании ЦК партии.
Кроме того, постановлено подготовить к настоящей тактике партии все местные организации, призывая их к решительным действиям против настоящей политики СНК.
Что касается формы осуществления настоящей линии поведения в первый момент, то постановлено, что осуществление террора должно произойти по сигналу из Москвы. Сигналом таким может быть и террористический акт, хотя это может быть заменено и другой формой.
Для учета и распределения всех партийных сил при проведении этого, плана ЦК партии организует Бюро из трех лиц (Спиридонова, Голубовский и Майоров).
Ввиду того, что настоящая политика партии может привести ее, помимо собственного желания, к столкновению с партией большевиков, ЦК партии, обсудив это, постановил следующее:
Мы рассматриваем свои действия как борьбу против настоящей политики Совета Народных Комиссаров и ли в коем случае как борьбу против большевиков.
Однако, ввиду того, что со стороны последних возможны агрессивные действия против нашей партии, постановлено в таком случае прибегнуть к вооруженной обороне занятых позиций.
А чтобы в этой схватке партия не была использована контрреволюционными элементами, постановлено немедленно приступить к выявлению позиции партии, к широкой пропаганде необходимости твердой, последовательной интернациональной и революционно-социалистической политики в Советской России.
В частности, предлагается Комиссия из 4-х товарищей: Камкова, Трутовского, Карелина… выработать лозунги нашей тактики и очередной политики и поместить статьи в центральном органе партии.
Голосование было в некоторых пунктах единогласное, в некоторых против 1 или при 1 воздержавшемся.
