Однако уверен, что мой сын — человек крайне предусмотрительный — наверняка каким-то образом сохранил сокровища и наверняка записал, где они спрятаны.

Да, я забыл сказать тебе, Медведев о самом главном!

После того как я нарек Филимона Третьим хранителеми, спустя некоторое время, когда он перебрался жить в Москву, мы сообща решили, что лучше будет, если сокровище окажется под его непосредственным наблюдением.

Будущее показало, что это решение было совершенно правильным.

Кто знает, быть может, этим бандитам и удалось бы вытянуть из меня эту тайну, когда они применяли все свои колдовские штучки, во время которых человек сам не знает, кто он и не помнит что говорит.

Но они зря старались — если бы я даже и хотел, — я не мог бы им ничего сказать, потому что я сам как тогда не знал, так и ныне не знаю, где оно находится!

И вот сейчас, стоя на пороге вечности и назначая тебя Четвертым хранителемвеликой тайны, я поручаю тебе отыскать и сохранить сокровище, а также в случае необходимости передать тайну его хранения следующему так, чтобы в тот момент, когда возникнет в нем потребность, и Господь даст об этом знать, было оно использовано по назначению.

Могу тебе лишь подсказать, что в настоящую минуту, возможно, живут еще на свете два человека, которые могут об этом что-либо знать.

Это грек Микис и мой внук Антип.

Остерегайся также людей с фамилией Селиванов — в этом роду что-то знают о сокровище и тоже ищут его.

Моя же душа, где бы ни находилась, будет молить Господа о том, чтобы он хранил и оберегал тебя.

Прощай, Медведев, и да благословит тебя Господь!

…Свеча погасла. За окном брезжил рассвет. Медведев вспомнил слова Ионы, когда тот сообщил ему свою последнюю волю, подумал немного, затем аккуратно и плотно уложил все рукописи и письмо Ионы в новый ларец, а с пустым старым спустился вниз.

На кухне постоялого двора жарко топилась русская печь, и поварята готовили завтрак — наступало утро. Они ничего не имели против того, чтобы Медведев добавил немного жару в их печь.

Василий сел на маленькую скамеечку, и бросил ларец в яркое пламя. Он дождался, пока от него не осталось ничего, кроме горстки раскаленного пепла.

Потом поднялся в свою комнату, четки с ключиком спрятал в наконечнике меча, ларец с бумагами уложил в седельную сумку и лег спать, воспользовавшись вместо подушки сумкой с ларцом.

Как обычно он уснул сразу, к полудню встал свежим и бодрым, плотно пообедал, оседлал Малыша и отправился в дорогу.

Но он двинулся не домой в Медведевку, а в прямо противоположную сторону.

Его путь лежал в Дикое поле.

Путь был неблизкий, и Медведев торопился, чтобы успеть вернуться до наступления весенней оттепели, когда с рек сойдет лед, и дороги станут непроходимыми.

Во второй половине февраля он был уже за Тулой и вскоре выехал из лесной полосы в степь.

Здесь его подстерегала неожиданность.

Эти места были ему довольно хорошо знакомы: в юности во главе отряда молодых сорванцов он обследовал всю округу в поисках банды диких татарских грабителей, которые убили его отца…

Однако в то время засечная полоса проходила гораздо южнее, и Василий подивился тому, что за пять лет его отсутствия в этих местах многое изменилось.

Теперь засеку протянули гораздо ближе к Оке, и Медведев, выезжая в степь с некоторым трудом отыскал проезд в глухом нагромождении поваленных деревьев, повернутых остро заточенными стволами в сторону степи в три ряда.

Чтобы пересечь такую засеку коннице требуется полдня работы на расчистку прохода в завале, а тем временем противник уже тут как тут, и ты в ловушке!

Однако Медведев с детства знал всякие тайные знаки, указывающие своим: где и в каком месте можно быстро и легко пересечь засеку.

Знакомыми степными тропами, как и пять лет назад утоптанными лошадьми в начинающем рыхлеть снегу — за Доном сразу стало теплее — Медведев пробирался к местам, где прошло его детство, невольно воспоминания о покойных родителях, и о том маленьком селении, где он пришел в этот мир.

Но это вовсе не означало, что Василий утратил хоть каплю осторожности, поскольку уж кто-кто, а он-то знал наверняка на собственном многолетнем опыте, насколько смертельно опасной может стать для путника минутная невнимательность в этих местах.

Василий надеялся, что Микис не покинул той маленькой крепостишки, в которой впервые появился более пятнадцати лет назад.

Впереди показалась небольшая рощица, растущая вдоль берега какой-то мелкой речушки.

Многолетний опыт мгновенно подсказал Медведеву, что это опасное место, потому что, если в открытой степи противника можно увидеть издалека, то здесь есть, где спрятаться.

Василий напряг все свое внимание и неспроста, однако Малыш оказался еще проницательнее хозяина. Он повел ноздрями и несколько раз фыркнул. Медведев хорошо знал, что это означает. Впереди находились кони и люди.

Не сбавляя шага и не меняя направления, Медведев напряг слух, зрение, и вскоре ему все стало ясно.

Въехав в рощу, он остановился на опушке и громко сказал:

— Выходите, ребята! Вас семеро: двое в ложбинке за кривой березой, двое слева от меня в зарослях, и трое впереди. Если вы здесь не новички, вам должно быть знакомо мое имя. Меня зовут Василий Медведев, я здесь родился и вырос, и если вы слышали это имя, то прекрасно знаете, что семь человек для меня — это мало. Я с дюжиной справляюсь.

После секундной паузы слева, справа и впереди возникло какое-то неуловимое движение, и семеро всадников появились, будто из-под земли. Средний из тех трех, что были перед Медведевым, молодой, высокий и крепкий насмешливо, но осторожно сказал:

— Медведев говоришь? Ну, допустим, слыхали мы про такого, да только давно нету его тут. Ты ли это?

— Это я, — сказал Медведев, — а кто сомневается — может проверить. Но не советую. Я приехал навестить моего старого доброго друга и учителя грека Микиса. Знаете где он?

— Допустим. Что дальше?

— Дальше? Вы меня сейчас проводите к нему. А тебе, Истомка Никитин, стыдно не узнавать меня. Впрочем, — Медведев прикинул в уме, — ну да, тебе было лет десять, когда я покинул эти места, и тогда я был моложе, чем ты сейчас.

— Это он! — восторженно крикнул Истомка, подбросив вверх шапку.

Уже через минуту донские ребята сгрудились вокруг Медведева, приветствуя его, обнимая, пожимая руки, хлопая по спине — желая, так или иначе, прикоснутся к легендарному герою этих мест, о котором до сих пор мальчишки с восторгом рассказывали разные байки.

У Медведева была очень цепкая, острая память, и он сразу узнал в молодом предводителе отряда, сына коменданта соседней крепости, куда они с отцом не раз ездили в гости.

Через несколько часов Медведев в сопровождении почетного караула торжественно въехал в родное поселение.

За минувшие годы оно значительно разрослось, но в центре все было по-прежнему, и Медведев направился, было, к знакомому, хотя и сильно постаревшему дому грека Микиса, но Истомка остановил его.

— Нету его там. Раньше полуночи не явится. У нас тут в соседней деревне корчма открылась — так Микис там частенько до ночи пропадает. Ну, ты же знаешь, какой у него нрав. И силищи не поубавилось, вот он и заставил корчмаря специально для него вино из Греции привозить. А тому — куда деваться — заказывает купцам, те и привозят бочку — две, а Микис пока всего не выпьет, не успокоится. Потом протрезвеет и с месячишко держится, пока, значит, новую бочку с этим самым греческим вином в корчму не привезут. А я покорно прошу тебя к нам в гости, мы теперь, после того как нашу крепость сожгли во время нашествия Ахмата, сюда переселились и вон там, на окраине, новый дом построили. Батюшка мой, которого ты знал, скончался пять лет назад, — Истомка перекрестился. — Царство ему небесное, но матушка жива и, верно, хорошо тебя помнит.

— Ну что ж спасибо. Я с благодарностью приму твое приглашение. А все же прикажи одному из своих людей сгонять в ту корчму. Пусть передаст Микису, что я приехал навестить его.