— А почему ты решил строить именно туннели? Почему, например, не мосты, как твой англичанин, Изамбард Брюнель? Это ведь он построил Клифтонский подвесной мост?

— Я впечатлен твоими познаниями.

Она поднялась на цыпочки и поцеловала его подбородок. Небольшая щетина кольнула ее в губы.

— Знаешь, что я думаю?

— Нука, расскажи, что там творится в этих потемках у тебя в голове.

— У меня есть теория. Мне кажется, ты очень любишь хаос превращать в порядок.

— Ха! Вот так теория.

— Кучу кирпичей ты превращаешь в туннель. Городу нужна канализация — ты строишь стоки в Невскую губу. Видя ряд грязных домов с затопленными подвалами, ты думаешь о том, как провести в них трубы. Был хаос, становится порядок.

Пока Валентина говорила, датчанин стоял неподвижно и внимательно смотрел ей в лицо. Лишь дыхание его было слышно сквозь звук дождя. Потом он поднял голову и обвел взглядом городские крыши. Нависшая серым покрывалом туча закрывала звезды.

— Сам Петербург нужно чистить. Не только его водопровод.

— Пойдем со мной, Йенс. Я хочу показать тебе чтото. — Она схватила его за руку, и они вместе побежали через дорогу.

Аркин оторвался от стены и скользнул из тени под холодный дождь со снегом, когда фары проезжающей машины выхватили из тьмы две бегущие через дорогу фигуры. Капюшон Валентины хлопал у нее за спиной, как крыло. Они бежали, словно знали, что за ними следят, хотя он был абсолютно уверен, что знать этого они не могли, — он был осторожен.

Дождь тоже был шоферу на руку. Петербуржцы, раскрыв зонты, дали Аркину возможность перемещаться по улицам, оставаясь незамеченным. Следить за Валентиной и инженером было совершенно не трудно. Он двигался за ними, куда бы они ни сворачивали. Когда они заходили в магазины, он терпеливо дожидался в темных углах, а когда выходили, строил догадки о том, что могло находиться в пакетах у них в руках.

Он замечал даже то, чего не хотел замечать: как они прикасались друг к другу, как они не могли наглядеться друг на друга, как переглядывались столь часто, что чуть не спотыкались… Они шагали рядом, будто их связывала какаято невидимая нить. Все это Аркин видел.

Сейчас они шли быстро, стараясь держаться неосвещенных улиц. Аркину это упрощало задачу.

Валентина не сразу отыскала нужную дорогу, но, свернув на нее, мгновенно узнала это место. Усилившийся ветер швырнул снежинки им в лицо.

— Вот этот дом.

Йенс остановился, явно не собираясь стучать в дверь. Вообщето он с самого начала не горел желанием углубляться в эти темные кварталы, но, не обращая внимания на протесты, она все же притащила его сюда. Плечи Йенса резко расправились.

— Валентина, тебе не следует здесь находиться. Пусть даже на тебе платье санитарки, все равно видно, кто ты. Тебе опасно здесь быть.

Но она лишь рассмеялась, заставив его нахмуриться.

— Я не боюсь, ведь со мной ты. Давай войдем.

Фриис толкнул дверь, и та со скрипом отворилась. Когда они переступили через порог, их встретил такой тошнотворный запах, что Валентина прикрыла нос платком. Дверь с левой стороны была закрыта, и, не увидев детей, девушка подошла и постучала. Ответа не последовало. Переложив пакеты из одной руки в другую, Йенс ухватился за ручку, и та легко повернулась. В комнате было холодно. Темное помещение освещал робкий огонек единственной свечи. Валентину охватило беспокойство, когда она вспомнила, какой неприветливой была женщина со шрамом в прошлый раз.

— Варенька? — позвала она.

Глаза ее привыкали к темноте, но она обратила внимание на то, что в доме царит тишина. Не было слышно ни детской возни, ни всхлипов младенца. Единственным звуком здесь было натужное хриплое дыхание, напоминающее лошадиный храп. Запах в комнате был еще хуже, чем в прихожей.

— Варенька? — повторила она.

Чтото пошевелилось на кровати. Рука оттянула одеяло, и лицо, серое, как пепел, уставилось на них прищуренными глазами. Это была Варенька. Но этот раз на голове ее не было шарфа, и в полутьме можно было рассмотреть шрам на лысом черепе. Женщина села на постели.

— Убирайтесь, — прошипела она. — Оставьте меня в покое.

Валентина бросила на пол хворост для растопки, который принесла с собой, и хотела подойти к несчастной, но Йенс схватил ее за руку и отдернул от кровати.

— Нет.

— Что нет?

— Не прикасайся к ней.

— Почему?

Женщина рассмеялась, но смех ее был полон боли и отчаяния.

— Он чувствует. Он знает этот запах.

— Какой запах? — не поняла Валентина.

— Запах смерти, — негромко проговорил Йенс. — Я разожгу огонь, а потом мы уйдем.

Валентина вырвала руку.

— Нет. Раз уж я пришла сюда, я сварю яиц и…

— Уходите. — Женщина снова легла.

Подушки на кровати не было, лишь голый матрас да пропахшее блевотиной и чемто более неприятным лоскутное одеяло.

— Но я санитарка, — ответила ей Валентина. — Я могу помочь.

Никогда раньше она не разводила огонь и не варила яиц. Но в эту секунду она была твердо намерена сделать это. Пока она молча искала кастрюлю, Йенс забросил в печку хворост и принялся разжигать огонь. Движения его были уверенными. Для растопки он использовал бумажные пакеты, в которых они принесли продукты. Когда разгоревшееся пламя осветило помещение, Валентину передернуло от отвращения. В углу стояло ведро, до краев наполненное экскрементами, по всему полу были видны желтые пятна высохшей рвотной массы. Девушка почувствовала, что у нее начинает спирать дыхание.

— Йенс, — негромко произнесла она, — когда мы шли сюда, я думала, что мы просто передадим ей продукты, поблагодарим за помощь Кате и уйдем. — Она осмотрелась. — Но ты же видишь!..

Его глаза посуровели, когда она взглянула на лежащую на кровати женщину.

— Она больна, Валентина. Ты сама видишь, насколько она больна. Ты понимаешь, чем рискуешь, если останешься здесь? Господи, мы даже не знаем, что у нее, и если ты заразишься…

Она приложила к его губам палец.

— Несколько минут, Йенс. Мы быстро.

— Я знаю, — сказал он. — Ты эту незнакомую больную женщину не бросишь, так же как не бросила бы свою сестру. В этом вся ты.

Он обнял ее, не думая о том, что на них устремлен завистливый взгляд с кровати, и поцеловал в лоб. От этого бившая Валентину дрожь унялась.

— Мы быстро, — пообещала она.

— Ты же санитарка. — Его улыбка произвела на нее поразительное воздействие. Внутри как будто зазвенели туго натянутые струны.

Они работали слаженно, плечом к плечу, натянув на носы шарфы и надев перчатки. Они старались почти не дышать и наполняли легкие воздухом, только когда выбегали на улицу. После зловонной комнаты ночной воздух казался чистым и свежим, но в действительности он был пропитан едким запахом промышленных отходов и Бог знает чем еще.

О худшем узнали с самого начала, когда Валентина подошла к кровати.

— А где малышка?

По телу женщины как будто прошла судорога. Руки ее сжались.

— Умерла, — коротко произнесла она.

— Какое горе! — покачала головой Валентина.

— Остальные спят.

Валентина бросила взгляд на дальнюю сторону кровати и только сейчас заметила три крошечные фигурки под одеялом. Они были такими тонкими и узкими, что их можно было принять за складки ткани. Девушка наклонилась чуть ближе, но Варя угрожающе произнесла:

— Отойди. Ты разбудишь их.

Валентина посмотрела на маленькие голубоватосерые лица и отвернулась.

— Я схожу за водой, — сказала она. — Гдето на улице должна быть колонка.

Схватив с полки какойто глиняный горшок, девушка бросилась из дома. Едва она успела добежать до угла, ее стошнило. Отерев рот, Валентина подняла лицо навстречу дождю, несущему чистую прохладу. Дети, которые недавно с такой радостью брали у нее монетки и уплетали пирожки, теперь лежали на кровати рядом с матерью. Неподвижные и холодные. Они были мертвы. Валентина разыскала колонку. На обратном пути она увидела, что ее блевотину жадно пожирает бродячая собака.