— Главстаршину Пронина.
— Да, конечно, немедленно поставьте его, пусть сменит Кутова. Тот хорошо работает, но начинает сдавать. Нужен свежий человек, мы в очень тяжелой ситуации.
Старпом кивнул:
— Да, командир, я немедленно поставлю Пронина, — и он быстро отошел, пригнулся, преодолевая комингс, ведущий из командного центра на корму, мягко прикрыл дверь и задраил ее.
Шумков опять глянул в угол раскаленного командного центра.
— Офицер по живучести, возьмите данные по уровню кислорода во всех отсеках и нанесите на планшет. Доложите мне, когда закончите.
— Есть, товарищ командир. — Молодой офицер начал быстро, но спокойно говорить в микрофон, созваниваясь с отсеками и беря показания. Несколько секунд он быстро писал, потом озабоченно взглянул на капитана. — Товарищ командир, вот уже почти семнадцать часов…
Шумков перебил его:
— Я в курсе. — Потом, сразу же пожалев о жесткости, сказал: — Продолжайте, что там у вас?
— Товарищ командир, дела плохи, — офицер посмотрел на Шумкова красными от усталости глазами, округлившимися от волнения. — Хуже всего в машинных отсеках, там ниже минимума для работы в подводном положении. В замашинном отсеке уровень почти такой же низкий. В центральном командном ниже нормы, но выше минимума, В переднем торпедном отсеке ниже нормы.
Щумков знал, что они частенько действовали ниже стандартного безопасного уровня кислорода; это было жизненной реальностью на старых дизельных лодках. Но ему пока еще не доводилось находиться под водой с таким низким уровнем кислорода и таким большим содержанием углекислого газа, ведь они провели под водой почти семнадцать часов да к тому же меняли скорость.
— Ладно, обновляйте данные на планшете через каждые полчаса.
Шумков знал, что если они не освежат воздух, вскрыв емкости «НЗ», предназначенные исключительно для аварийных ситуаций, то вряд ли выдержат еще полчаса в подводном положении.
Больше всего его беспокоил углекислый газ. Очистители углекислого газа не выдерживали нагрузки, к тому же они уже перегрелись, превратившись в еще один пожароопасный объект. Генераторы кислорода забирали углекислый газ из воздуха и очищали его, вырабатывая кислород, но сейчас они были в плохом состоянии и малоэффективны. Плюс ко всему, окажись на них или рядом с ними хоть капля масла, то может произойти взрыв и пожар. Ладно, сейчас не аварийная ситуация, и мы не на войне, подумал он. Но если они не будут всплывать, то позже все равно придется воспользоваться емкостями «НЗ», а пока надо держаться.
— Командир, — штурман появился перед ним неожиданно, — мы приняли внеплановую передачу на длинноволновой частоте. До плановой передачи у нас более двух часов. Командир, это боевая телеграмма, она требует, чтобы мы избегали контакта.
Большое спасибо, товарищ командующий флотом, подумал Шумков. Как, черт побери, мы можем избегнуть контакта с американцем, который почти семнадцать часов держит нас под водой, а у нас вышел из строя упорный подшипник и не хватает воздуха? Нам надо всплывать для подзарядки и вентиляции, но как это сделать, если над нами все время висит «Орион», а эсминец преследует нас, как гончая зайца?
— Командир, — штурман продолжал читать телеграмму, — они послали нам американское уведомление для мореплавателей по использованию неопасных гранат для обозначения приказа подводным лодкам на всплытие. Предполагается, что подводная лодка обозначает понимание приказа, всплывая курсом в восточном направлении…
Шумков оборвал его:
— Мы не всплываем, пока со всплытием у нас не получается. Ну-ка, дайте мне прочитать.
Шумков взял телеграмму — обрывок телетайпной бумаги, размякшей от влажности, и медленно прочитал ее. Да, из Москвы сообщали именно об этом, но там была еще и загадочная приписка от адмирала Рыбалко выполнять требования американского уведомления тогда, когда подводники посчитают нужным это сделать. Совсем немного руководящих указаний. Больше недели у Шумкова не было никаких известий от командира бригады Агафонова. Ранее предполагалось, что периодически они будут поддерживать связь — когда московская радиостанция, работающая в диапазоне сверхдлинных волн, будет ретранслировать приказы бригады. На частотах коротких волн разрешалось выходить только при чрезвычайных обстоятельствах. Следует ли считать чрезвычайными обстоятельствами пребывание под атакой?
— Фролов, — он передал сообщение старпому, — подготовьте ответную телеграмму. Доложите наши координаты и обстановку, а также состояние дизелей; мы передадим ее позднее, когда снова выйдем на перископную глубину.
— Есть, товарищ командир, — Фролов взял американское уведомление для моряков, прочел его и ушел в отсек связистов. Позднее они несколько раз пытались передать доклад об обстановке — в общей сложности сделав сорок две попытки, — пока пятью днями позже не получили подтверждение из Москвы в приеме доклада.
— Игорь, — Шумков повернулся к офицеру живучести, — сделай расчет. Как долго я могу оставаться на этой глубине с минимальной скоростью хода, ну, скажем, полтора узла, без всплытия под РДП?
Молодой офицер помедлил, делая расчеты, потом стал докладывать:
— Товарищ командир, при нынешнем режиме работы вентиляции у нас есть полчаса, а потом придется подключаться к воздушным емкостям «НЗ» во всех отсеках, кроме носового торпедного. После этого у нас будет еще девяносто минут.
Шумков уставился на молодого офицера, удивленный быстротой, которую тот проявил при расчетах.
— Здорово, ничего не скажешь.
— Товарищ командир, — закричал акустик, — американец возвращается с рубежа радиолокационного обнаружения, строго с севера, скорость высокая.
— Приготовиться, тишина. — Под словом «приготовиться» он подразумевал глубинные бомбы.
— Дальность две тысячи метров, командир… — Вдруг весь ЦКП замер, и вся вахта уставилась на акустика, который сорвал с головы наушники и вскочил с места. Вид у него был ужасающий. — Товарищ командир, что-то сброшено в воду, по звуку напоминает глубинную бомбу.
Шумков сгреб микрофон и закричал:
— Держитесь крепче, ждите применения глубинных бомб. Подготовить к затоплению торпедные аппараты первый, второй, третий и четвертый!
Штурман посмотрел на командира.
— Командир, у нас ведь на втором аппарате специальная боеголовка!
Шумков был ошарашен — откуда штурман знает? Может быть, знает весь экипаж; наверное, знает, потому что такие вещи никогда не скроешь от экипажа.
— Вы что, думаете, что я не в курсе? — И потом добавил, уже мягче: — Я знаю, я ведь видел, как их грузили. — Перед его глазами опять появилась зловещая стальная торпеда, исчезающая в люке лодки, стоявшей у причала в бухте Сайда. Его вдруг передернуло, как будто кто-то топтался поверх его могилы. Оказаться бы снова в Ярославле, где тихо, много зелени и так прекрасно!
— Командир, на четвертом канале офицер по безопасности спецоружия из переднего торпедного отсека, он хочет поговорить с вами. — Фролов держал в руке трубку.
— Какого черта ему надо? Я почти не видел этого парня с того момента, как мы поднялись на борт, наверное, мы его разбудили! — Шумков взял трубку. — Это командир. Что вы хотите? — С другого конца линии послышался голос, слабый и дрожащий. — Ну, говори же, парень, мы туг очень заняты. Что случилось?
— Товарищ капитан второго ранга, мы не можем снаряжать эту торпеду без особых указаний Управления специального оружия главного штаба ВМФ…
Шумков оборвал его грязным ругательством.
— Тогда какого черта вы не позвоните в штаб по своему телефончику и не спросите у них? Или он у вас на глубине сто метров не работает? — Шумков начинал верить, что вся эта возня со спецоружием была просто блефом для острастки американцев, которые к этому времени, наверное, тоже об этом знали. Однако суровые слова адмирала Россохо все еще звенели у него в ушах.
Шумков сказал:
— Бога ради, торпеда уже в аппарате, так? Будь реалистом, сынок, — он помолчал, размышляя об этом парне, который наверняка испугался. — Да ты хоть был когда-нибудь раньше на подводной лодке, молодой человек? — Потом он пожалел, что прокричал эти слова в телефон. — Ладно, просто делай, что тебе говорят, а с разрешением я разберусь. — Он освободил линию для старпома, который сказал в трубку еще несколько слов и положил трубку на базу.
