— Центральный, гидрофон ведет крупный объект по правому борту, контакт надводный, предположительно — эскадренный миноносец.
Шумков скатился вниз по трапу прямо на пятки сигнальщика, который примостился на краю трапа в готовности задраить крышку основного люка после того, как командир спустится вниз в ЦКП.
— Гидролокатор, классификацию, быстро.
Запах внутри лодки был ужасающим.
— Есть, командир. У него два винта, идет на средней скорости, определенно — эсминец.
— Вот сука, — Шумков выплюнул слова сквозь зубы, отчетливо понимая, что ситуация отнюдь не улучшается, как он обещал механику. Внутри лодки стояла невыносимая вонь. Шумков четыре с лишним часа пробыл на свежем, сладком воздухе, и возвращение в зловонное чрево лодки походило на заход в пахнущую дерьмом сауну.
— Командир, дизель остановлен, главный впускной закрыт.
— Понял. Уходим вниз на 150 метров, обороты два узла вперед. Запустить экономный электромотор. Тихий ход! Новый курс два семь ноль. — Шумков вдруг подумал, что они вполне могут направиться к побережью США, поскольку американцы наверняка полагают, что лодка будет уходить на северо-восток, домой.
Машинное отделение повторило команду, и Фролов стал нараспев считывать глубину:
— Пять метров, семь метров…
— Слишком медленно, живее вниз! — Шумков вцепился в находившуюся позади рулевого потолочную рукоятку. — Вниз, вниз!
Рулевой чувствовал сзади буравящий взгляд командира и задал рулям угол больше, чем приказал Шумков. Слишком крутой угол мог излишне задрать корму вверх и усложнить ситуацию. Но им требовалось глубина, и требовалась быстро!
На центральном командном теперь уже все могли слышать над головой винты, молотящие по воде. Эсминец возник ниоткуда, быстро приближался и, казалось, намеревался ударить посередине лодки. Мозг Шумкова лихорадочно работал. Неужели американцы не видят лодку на экране РЛС? Может быть, слишком плохие погодные условия? Да, правильно, — самолет тоже не видел их больше двух часов. Должно быть, «атмосферная поляризация». Шумков вспомнил, что в те годы, когда он был связистом, то всякий раз, когда по тем или иным причинам радиоволны передатчика или радиолокационной станции не проходили, его наставник советовал ему пользоваться этим термином для объяснения всех случаев неудачного подбора радиочастот.
Духота обволакивала Шумкова, пот стекал по спине, разъедая промежность, капельки пота падали и с носа. В какой-то момент ему показалось, что его тошнит, но тошнить было нечем — в последний раз он ел еще до всплытия. Капитан потерял счет времени. Он хотел бы лучше владеть ситуацией и знать, воюют ли они сейчас? Это было нечестно; им необходимо было знать, можно ли применять оружие для самообороны или нужно считать, что они до сих пор в состоянии «холодной войны»? Почему не было ни одного сообщения с новостями в циркулярной передаче по флоту на частотах длинных волн?
— Командир, он собирается таранить, а нам не хватает глубины. Сыграть аварийную тревогу? — Старпом, как всегда, оказался на один шаг впереди всех.
— Нет! Просто держитесь за что-нибудь. Рули глубины двадцать градусов на погружение. — Шумкову опять пришлось заставлять себя действовать спокойно. Лодка чуть наклонилась вниз, но все еще двигалась вперед. Звуки молотящих по воде двигателей становились громче. Он замер.
— Проходим восемь метров, командир.
Теперь винты были у них почти над головой. Эсминец либо их не видел, либо действительно собирался таранить лодку. Шумков решил покориться судьбе. Он отдавал правильные приказы, приказы безукоризненно исполнялись, и если их таранят — что ж, это будет провал при действиях в информационном вакууме. Это был стиль системы — придерживать информацию, доводить ее только тогда, когда им действительно будет нужно услышать. Для боевых лодок действовать в условиях полного незнания обстановки являлось ошибкой, ужасной ошибкой.
Лодку слегка качнуло, когда кильватерная струя от вспенивших воду винтов прошла прямо над головами. Шумков быстро оглядел ЦКП: все замерли, невольно уставившись вверх. Самому Шумкову в этот момент почему-то вспомнились спокойные ранние утренние часы на восходе солнца, когда ему доводилось рыбачить на Волге, и полюбившийся ему свежий запах травы в тихих заводях возле семейной дачи в Ярославле. Он мечтал оказаться там именно сейчас.
Хлеставшие воду винты стали затихать.
— Командир, контакт прошел над нами.
— Я и сам вижу! — Он тут же пожалел, что утратил свою невозмутимость, подумав, что он раньше никогда не показывал паники.
— Командир, обтекатель их гидролокатора был от нас в считаных метрах, — прошептал старпом, продолжая следить за показаниями глубиномера. — Проходим двенадцать метров, пятнадцать…
Шумков понял, что осадка эсминца по обтекателю гидролокатора составляет приблизительно десять метров. Им чертовски повезло. Его взгляд быстро пробежался по ЦКП и задержался на маленькой карточке, прикрепленной над местом оператора горизонтального руля. Что-то он не видел ее раньше, этой почтовой карточки русской православной церкви с изображением Святого Николая, покровителя моряков. Под изображением была аккуратная надпись, сделанная от руки печатными буквами: «Жизнь на подводной лодке является не службой, а религией».
Он удивился, как это замполит до сих пор не конфисковал открытку. Открытое проявление религиозных чувств было строго запрещено в советских вооруженных силах. Шумков разглядывал ее, втайне надеясь, что она останется на своем месте, и сделал вид, что не замечает ее. Карточка оставалась на своем месте весь поход, и Шумкова удивило, как много членов экипажа находят приятным ее присутствие, даже делая вид, что не видят ее.
Акустики прослушивали удаляющийся по прямолинейному пеленгу контакт еще не менее получаса.
— Командир, они не сворачивали, потому что не видели нас или же у них был только пеленг, но не было точной дальности. А может, они хотели протаранить нас?!
— Они не будут таранить нас, пока мы не в состоянии войны, пока… — Шумков остановился на полуслове. Может быть, они находились в состоянии войны и не знали об этом! Отсутствие любых сообщений или специальных передач отнюдь не значило, что в общей обстановке нет изменений. Было над чем задуматься. Он был дисциплинированным офицером и старался действовать в духе уставов. Однако сейчас они оказались в ситуации, к которой он чувствовал себя полностью не подготовленным. У них не было информации; у них отсутствовало элементарное представление о стратегической ситуации или, конкретно для их случая, полной картины тактической обстановки. Лодка была в полном мраке, поскольку не имела разъясняющих указаний ни из Москвы, ни от командующего флотом, ни от командира бригады. Шумков должен был проявить инициативу. Несмотря на то что в советской военной подготовке упор делался на выполнение требований уставов до последней буквы, в арсенале командирских средств решения тех или иных задач инициатива стояла на последнем месте. Согласно учебникам марксизма-ленинизма, в перечне вариантов, которыми могли воспользоваться командиры, инициатива не стояла достаточно высоко, поскольку — теоретически — и партийная организация, и централизованное планирование, и командование не могли ошибаться. В его конкретном случае, из-за полного отсутствия информации, иного выбора не было.
— Фролов, — прошептал он, — идите вниз, в отсек радиоперехвата, и возьмите у связиста записи перехвата радиообмена. Вместе с Чепраковым перечитайте записи и расскажите мне, о чем болтали американцы в своих тактических радиосетях в течение последних сорока восьми часов. Появились ли какие-нибудь изменения в правилах ведения радиообмена? Не находятся ли они в повышенной степени готовности? Все прочитаете, все проанализируете и доложите мне.
— Есть, товарищ командир! — Фролов быстро покинул ЦКП, направляясь на корму; он пригнулся, пробираясь через люк, а потом аккуратно прикрыл его. На лодке опять воцарилась тишина. Слышалось только жужжание электрооборудования и возня операторов горизонтальных и вертикальных рулей, работавших с органами управления. Тянулись долгие минуты, и Шумкову опять стало не по себе. Неожиданно тишину разорвал высокий звук от свистящего гидролокатора.
