Во время пути Жермен рассказал Мари о том, что случилось. Молодой человек узнал, что на его брата обрушилась лавина, но он сумел, падая, ухватиться за ель и был спасен проезжавшим мимо путешественником.

Однако Мари Куте не понимал, почему Гийом послал за ним, когда опасность уже миновала.

Тем не менее, он поспешил на зов, это говорило о том, что он считается с желаниями брата.

Приехав в гостиницу, молодой человек тотчас же поднялся в комнату Гийома Куте и беседовал с ним минут десять, после чего позвал метра Жермена и попросил его пригласить дворянина.

Граф де Море принял приглашение.

— Ваша светлость, — сказал ему Гийом, — это мой брат Мари. Он знает, что я обязан вам жизнью, и, подобно мне, отдает себя в полное ваше распоряжение.

Граф де Море окинул молодого горца быстрым взглядом и сразу же распознал в нем отвагу в сочетании с открытостью.

— У вас французское имя, — заметил он.

— В самом деле, ваша светлость, — откликнулся Мари Куте, — мы с братом по происхождению французы. Наши родители были из Фенью. Они обосновались в Гравьере, где мы оба и появились на свет.

— Значит, вы остались французами?

— Всей душой, так же как по имени.

— Однако вы участвуете в сооружении укреплений в Сузе.

— Мне платят двенадцать су за то, чтобы я целый день копал землю, И вот я целый день копаю, не думая о том, зачем я это делаю, и кому принадлежит эта земля.

— Таким образом, вы служите врагам своей родины?

Молодой человек пожал плечами:

— Почему бы и нет, если родина не нуждается в том, чтобы я служил ей?

— Если я попрошу вас подробно рассказать о своей работе, вы это сделаете?

— Никто не требовал от меня молчания — стало быть, я не обязан хранить в тайне свою работу.

— Разбираетесь ли вы хоть немного в оборонительных сооружениях?

— Я слышу, как наши инженеры рассуждают о редутах, равелинах и контрэскарпах, но понятия не имею, что это значит.

— Не могли бы вы начертить мне план работ, которые ведутся на подступах к Сузскому проходу, в частности возле Монтабонскмх и Монморонских хребтов?

— Я не умею ни читать, ни писать и никогда не держал в руках карандаша.

— Подпускают ли посторонних к строительным работам?

— Нет. Впереди на расстоянии четверти льё расставлены часовые.

— Вы можете взять меня с собой в качестве рабочего? Мне сказали, что повсюду ищут землекопов.

— На сколько дней?

— Всего лишь на один.

— Назавтра же, если вы не вернетесь, это вызовет подозрение.

— Вы могли бы сказаться больным на сутки?

— Да.

— Нельзя ли мне заменить вас?

— Конечно, можно. Мой брат даст вам записку к старшему землекопу Жану Миру. Через день я снова приступлю к работе — тут и говорить не о чем.

— Вы слышите, Гийом?

— Да, ваша светлость.

— Когда начинается рабочий день?

— В семь часов утра.

— В таком случае, не будем терять время. Попросите вашего брата написать записку и возвращайтесь в Гравьер; в семь утра я буду на вашем месте.

— А как быть с одеждой?

— Вы не одолжите мне что-нибудь из своих вещей?

— Мой гардероб слишком скуден.

— Разве у здешних портных нельзя найти готовой одежды?

— Она покажется слишком новой.

— Мы ее испачкаем.

— Если люди увидят, как ваша светлость делает покупки, могут догадаться, в чем дело… У герцога Савойского повсюду соглядатаи.

— Мы с вами почти одного роста, вы можете купить мне одежду. Вот деньги.

Граф протянул Мари Куте кошелек.

— Здесь слишком много денег.

— Верните мне потом то, что останется.

Договорившись обо всем, Мари Куте отправился за покупками; между тем Гийом Куте попросил принести бумагу и чернила, чтобы написать записку. Граф де Море спустился предупредить Изабеллу, что его не будет один день, сославшись на то, что необходимо разведать дорогу, по которой им вскоре предстоит ехать.

Во время этого путешествия молодые люди, признавшиеся друг другу в любви, оказались в необычном положении.

Граф де Море, выполнявший официальное поручение, был обязан заботиться о своей невесте, и теперь к его пылкой любви примешивалось более спокойное братское чувство. Для него с Изабеллой не было ничего приятнее часов душевной близости, когда они могли заглянуть в сердце друг друга, подобно тому, как смотрели в глубины озер, встречавшихся им на пути, и мгновенно, как мысль, прочесть в глубине родной души три слова, сиявшие, словно звезды, и казавшиеся отражением Неба: «Я люблю тебя».

Изабелле, находившейся под присмотром г-жи де Коэтман и Галюара, нечего было опасаться по ту сторону французской границы, но для графа де Море, решившего проникнуть на вражескую территорию, все обстояло иначе. Поэтому время, которое молодой человек провел возле своей невесты, было наполнено тревожными предчувствиями и всевозможными ласковыми напутствиями, неизбежными при расставании двух влюбленных, сколь бы короткой ни была или обещала быть их разлука. Именно в такие томительно-прелестные часы поклоннику надлежит расчетливо и ненавязчиво добиваться, чтобы его безропотно осыпали невинными ласками, если — увы! — ему не дарят эти ласки по собственной воле. Таким образом, молодой человек провел у ног своей возлюбленной около часа, который пролетел для него как десять минут, прежде чем слуга, посланный Жерменом, сообщил, что Мари Куте ожидает его с покупками.

Изабелла заставила своего друга поклясться, что он не уедет, не попрощавшись с ней: излишне уточнять, что он не преминул бы сделать это и без всякого обещания.

И вот, четверть часа спустя молодой человек предстал перед своей возлюбленной в костюме пьемонтского крестьянина. В течение нескольких минут девушка пристально рассматривала новое одеяние графа и пришла к заключению, что каждая из частей наряда удивительно ему к лицу. На подъеме любви нам кажется, что все украшает любимого человека, будь-то даже балахон из грубой шерсти; к сожалению, существует и противоположная стадия, когда ничто не способно вернуть нашим возлюбленным утраченное очарование.

Пора было расставаться — в Шомоне уже пробило десять часов вечера. До Гравьера можно было добраться за два часа; следовательно, граф должен был прибыть туда в полночь, а в семь утра ему следовало явиться на работу.

Прежде чем уехать, молодой человек захватил послание, написанное Гийомом Куте, где говорилось следующее:

Дорогой Жан Миру!

Человек, который вручит Вам это послание, известит Вас о том, что я вернулся из Лиона, куда ездил за товаром, а также о беде, приключившейся со мной между Сен-Лоре и Шомоном. Снежная лавина увлекла меня за собой в пропасть, но милостью Божьей мне удалось ухватиться за ель, и проезжавшие мимо путешественники, добрые христианские души — я молю Бога открыть для них двери рая — вызволили меня из этого тягостного положения. Я сильно ушибся во время падения, и мой брат Мари должен находиться рядом, чтобы растирать меня. Поскольку он не хочет, чтобы из-за моего несчастья и его отсутствия пострадало дело, он направляет вам своего товарища Жакелино, чтобы тот заменил его, а сам надеется вернуться к своим обязанностям завтра, как и я. Один лишь мой мул по кличке Тяжелый-на-Подъем — помните, вы сами так его окрестили — свалился на дно пропасти и погиб вместе с поклажей, так как на него упало более пятидесяти футов снега. Однако, слава Богу, с потерей мула и нескольких тюков пряжи жизнь не кончается, и дела не приходят в упадок.

Ваш троюродный брат Гийом Куте.

Читая это послание, граф де Море не раз улыбнулся: письмо было именно таким, каким он хотел его видеть, но молодой человек понимал, что, если бы он сам сочинял это послание, у него вряд ли получилось бы так, как у Гийома Куте.

Поскольку ничто больше не задерживало нашего героя и оседланная лошадь метра Жермена ждала у порога, он запечатлел прощальный поцелуй на руке Изабеллы, провожавшей его в коридоре, вскочил в седло, пригласил Мари Куге жестом занять место позади и, ответив на пожелание счастливого пути, которое произнес из окна нежный голос, двинулся в путь. Если бы поиски отцовства не были бы запрещены, эта лошадь, бесспорно, могла бы сойти за отца бедного мула, которого Жан Миру прозвал Тяжелым-на-Подъем, вероятно основываясь на собственном опыте.