– Вы любите Бобби Рэя, мисс Марва?
Мой вопрос вызвал на ее лице улыбку.
– Иногда люблю. Когда он водит меня в кафетерий или растирает ступни во время просмотра воскресных передач. Пожалуй, минут десять в день я его люблю.
– И все?
– Ну, деточка, это же целых десять минут.
Вскоре после этого мама выгнала Флипа. Неожиданностью это ни для кого не стало. К мужчинам-лентяям обитатели стоянки относились весьма терпимо, но Флип по части безделья не имел себе равных, к тому же всем было известно, что мама заслуживает лучшего. Всех только интересовало, что станет последней каплей.
Никому бы тогда и в голову не пришло, что такой каплей станет эму.
Эму в Техасе не аборигенный вид, хотя, если бы вы, судя по их распространению в штате – и домашних, и диких, – были бы уверены в обратном, никто бы вас за это не упрекнул. Техас и сейчас является международным центром разведения эму. Все началось в 1987 году, когда какие-то фермеры завезли в штат несколько крупных нелетающих птиц, вознамерившись заменить их мясом говядину. Язык у этих фермеров, надо думать, был здорово подвешен: им удалось убедить почти всех, что скоро жир, кожа и мясо эму пойдут нарасхват. Фермеры занялись разведением птиц, стали продавать их другим для этих же целей, и на определенном этапе дело дошло до того, что пара птиц-производителей достигла в цене тридцати пяти тысяч долларов.
Позже, когда выяснилось, что идея заменить «Большой гамбургер» – то есть биг-мак – на «Большую птицу» капризную общественность не увлекла, цены прошли уровень поддержки и начали падать, в результате чего десятки фермеров, выращивавших эму, выпустили своих бесценных питомцев на волю. В разгар этого помешательства на огороженных пастбищах можно было видеть множество выпущенных птиц, и, как любое животное в пространстве, где его продвижение ограничено, они искали и часто находили способ выбраться за ограду.
Насколько мне удалось восстановить те давние события, встреча Флипа с эму произошла на одной из узких загородных дорог, где-то у черта на рогах, когда Флип возвращался домой с охоты на голубей, которую ему кто-то разрешил на своей земле. Сезон охоты на голубей длится с начала сентября по конец октября. Если у вас нет нескольких акров собственной земли, то можете заплатить кому-то за право поохотиться в чужих владениях. Как правило, самые лучшие из сдаваемых в аренду участки засажены подсолнухами или кукурузой и имеют водоем. Это привлекает голубей, которые, мелькая крыльями, быстро летают над самой землей.
Аренда Флипа составляла семьдесят пять долларов, которые мама заплатила за него, лишь бы он хоть на несколько дней убрался куда-нибудь из трейлера. Мы рассчитывали, что Флипу повезет и он подстрелит несколько голубей, а мы их пожарим с беконом и перчиками халапеньо. Но Флипу, без труда поражавшему неподвижную мишень, попасть в движущийся объект, к сожалению, сноровки не хватало.
Возвращаясь домой с пустыми руками (дуло его ружья еще не остыло после пальбы по голубям), Флип был вынужден остановиться: путь ему преградил эму шести футов высотой, с синей шеей. Флип посигналил и крикнул ему, чтобы тот убирался прочь с дороги, но эму и не думал пошевелиться. Страус стоял, неподвижно уставившись на него круглыми и блестящими желтыми глазами-бусинами. Птица не сдвинулась с места, даже когда Флип вытащил из кузова ружье и выстрелил в воздух. Эму был либо слишком упрямый, либо мозги у него были куриные, короче, он не испугался.
Должно быть, во время этого противостояния Флипу и пришло в голову, что птица очень похожа на цыпленка, только с длинными ногами. Он также, видно, подумал, что мяса в ней почти в тысячу раз больше, чем в горстке крошечных голубиных грудок. Но главное было в том, что эму стоял неподвижно. Решив восстановить свою уязвленную мужскую гордость, Флип, отточивший мастерство стрелка многочасовой пальбой по фламинго, вскинул ружье и отстрелил эму голову.
Он вернулся домой с огромной тушей в кузове пикапа, как герой-победитель в расчете на восторженную шумную встречу.
Когда послышались знакомое тарахтение с трудом тащившейся машины Флипа и звук заглушаемого мотора, я сидела в патио с книгой. Обойдя наш прицеп, я пошла к Флипу поинтересоваться, удалась ли охота. Вместо голубей я увидела в кузове огромную тушу в темных перьях. Вся камуфляжная рубашка и джинсы Флипа были заляпаны кровью, точно он вернулся с бойни, а не с охоты на голубей.
– Ну-ка погляди, – широко улыбаясь, поманил он меня, приподнимая козырек своей кепочки.
– Что это? – изумленно спросила я, с опаской приближаясь к кузову, чтобы осмотреть добычу.
Флип подбоченился:
– Да вот, страуса пристрелил.
От запаха свежей крови, поднимавшегося вверх густой сладковатой струей, я наморщила нос.
– По-моему, это не страус, Флип. По-моему, это эму.
– Какая разница? – Флип пожал плечами. Его улыбка стала еще шире, когда к двери трейлера подошла мама. – Привет, дорогая... смотри-ка, что привез папочка.
Никогда еще я не видела таких больших глаз на мамином лице.
– Мать моя женщина, – проговорила она. – Флип, где ты взял этого эму?
– Подстрелил на дороге, – с гордостью ответил тот, по ошибке принимая мамин шок за восхищение. – Сегодня нас ждет знатный обед. Это мясо, говорят, на вкус как говядина.
– Этот обед стоит по меньшей мере пятнадцать тысяч долларов, – воскликнула мама, прижимая руку к сердцу, словно оно готово было выпрыгнуть из груди.
– Теперь уже не стоит, – не удержавшись, вставила я свое слово.
Мама метнула гневный взгляд на Флипа.
– Ты покусился на частную собственность.
– Никто ничего не узнает, все шито-крыто, – ответил Флип. – Ну давай, открой же мне дверь, дорогая, нужно занести тушу внутрь и разделать ее.
– В мой трейлер ты, кретин, этого не занесешь! Забери. Забери это немедленно! Ты нас обеих под монастырь подведешь.
Флип, поняв, что его подарок не оценили, был явно сбит с толку. Предчувствуя бурю, я что-то невнятно пробормотала, мол, пойду-ка я в патио, и поспешно ретировалась, спрятавшись за трейлером. В последующие десять минут, наверное, все ранчо Блубоннет слышало мамины крики о том, что с нее довольно, что она ни за какие коврижки ни минуты не будет больше его терпеть. Скрывшись в прицепе, она порылась там и, появившись вскоре с охапкой джинсов, ботинок и мужского белья в руках, швырнула все это прямо на землю.
– Забирай свое барахло и убирайся отсюда немедленно!
– Это я кретин? – возмутился Флип. – Да ты, мать моя, совсем чокнулась! Прекрати бросать мои вещи, как... Эй, не очень-то! – На него обрушился дождь футболок, охотничьих журналов, держателей для пивных банок – миазмов Флиповой праздной жизни. Ругаясь и возмущенно пыхтя, Флип собрал вещи с земли и метнул их в грузовик.
Не прошло и десяти минут, как он уехал, скрипя колесами и разметая во все стороны гравий. Все, что от него осталось, – это громада безголового эму, сваленная прямо перед нашей дверью.
Мама тяжело дышала, лицо ее налилось кровью.
– Бестолковый болван. – пробормотала она. – Давно надо было от него избавиться... эму, видите ли, он привез, чтоб его черти взяли...
– Мама. – спросила я, подходя к ней, – Флип больше не вернется?
– Нет, – с чувством ответила она.
Мой взгляд остановился на громадной туше.
– Что нам с этим делать?
– Понятия не имею. – Мама провела руками по светлым взлохмаченным волосам. – Но нам непременно нужно избавиться от улики. Эта птичка очень дорого кому-то стоила... и платить за нее я не собираюсь.
– Кто-то должен ее съесть, – сказала я.
Мама, покачав головой, простонала:
– Это же почти то же самое, что сбить кого-то на дороге.
Я с минуту поразмыслила, и меня осенило.
– Кейтсы, – проговорила я.
Наши с мамой глаза встретились, и сердитое выражение на ее лице постепенно нехотя сменилось улыбкой.
– Точно. Сходи-ка за Харди.
Как потом рассказывали Кейтсы, такого пиршества они еще не помнят. И длилось оно не один день. Стейки из эму, жаркое из эму, сандвичи с эму и «чили кон карне» с эму. Харди отвез птицу в мясную лавку Эрла, где мясник, пообещав ему строгую конфиденциальность, повеселился от души, превращая его в филе и фарш.
