Григорий VII, запертый в замке Святого Ангела, уже не имел никакого значения для римлян. В первый день весны 1084 года император триумфатором вступил в город и поселил в Латеранском дворце своего антипапу Гвиберта. Реванш за унижение в Каноссе был одержан. 31 марта, вдень Пасхи, Гвиберт, к тому времени провозглашенный папой под именем Климента III, увенчал его голову императорской короной. Церемония совершалась под одобрительные возгласы толпы, для которой происходившее означало возврат к мирной жизни. Однако престарелый Григорий, который в свои семьдесят лет не намерен был сдаваться, в последний раз демонстрируя прилив энергии и непредсказуемый всплеск страсти, позвал на помощь — кого бы вы думали? Норманнов Роберта Гвискара! Этим бандам, не имевшим понятия о дисциплине, представился весьма удобный случай. В предвкушении поживы они сбежались из Апулии и Калабрии и общим числом в 30 тысяч 24 мая устремились на штурм Рима, оттеснили войско императора и с мечом и огнем из конца в конец прошлись по городу. Затем они, обремененные добычей, по улицам, усыпанным трупами, провели освобожденного папу к руинам, в которые превратился его дворец.
Что же до герцога-короля Вильгельма, то ритм его жизни, казалось, замедлился. Весь 1084 год он провел в Нормандии, одинокий, хотя и постоянно окруженный людьми: он уже не понимал это новое поколение молодых рыцарей с их, казалось ему, ветреностью, легкомысленными шутками, легковесным воодушевлением и бесцельным героизмом. Вновь его беспокоил Мэн. Двадцать лет борьбы и дипломатических усилий не заставили смириться его обитателей, которыми от имени герцога Нормандского управлял виконт Губерт, выбранный из числа местных баронов. Этот владелец замка Сент-Сюзанн, возведенного на высокой скале при слиянии рек Эрв и Сарт, в 1063 году был одним из предводителей тех, кто противился нормандцам.
Формальное подчинение ни в коей мере не изменило его умонастроения. Женатый на племяннице герцога Бургундского и через нее ставший союзником Капетингов, Губерт мечтал играть самостоятельную роль. В 1084 году, казалось ему, представился удобный момент. Он оставил замки Бомон и Френэ, которые обязан был охранять, и собрал в замке Сент-Сюзанн верные ему отряды. Когда разнеслась по стране весть об этом мятеже, к нему со всех краев стали стекаться искатели приключений, предлагая ему свои услуги. Нормандские гарнизоны, размещенные в разных частях Мэна, попытались вмешаться, но соотношение сил было не в их пользу. И тогда они дали сигнал тревоги герцогу-королю.
Вильгельм собрал свое ополчение. Этот стареющий человек, здоровье которого сдавало, но всепобеждающая воля не убывала, еще не проявлял признаков усталости. Правда, уже не было прежнего душевного подъема. Отдаленные перспективы вырисовывались туманно, однако сейчас надо было действовать незамедлительно. Будущее покажет, по-прежнему ли Господь благосклонен к своему старому ратнику. Вильгельм двинулся со своим воинством в Мэн. Крепкая лошадь была еще в состоянии нести его растолстевшее тело. Прибыв к замку Сент-Сюзанн, он внезапно переменил план действий, решив отказаться от попытки взять его приступом, ограничившись возведением вокруг него системы фортификационных сооружений, дабы изолировать Губерта. Доверив Алену, эрлу Ричмонда, командование оставленным там войском, он удалился. Однако Ален, которому порученная миссия оказалась не по плечу, в течение более двух лет вел безнадежную борьбу с отрядами противника, то и дело совершавшими вылазки, позволив Губерту расширять свое влияние и привлекать на свою сторону все новых добровольцев, зачарованных его славой: разве не он вынудил отступить самого могущественного из королей?
Правда, отход Вильгельма объяснялся, по крайней мере частично, донесениями, поступавшими из Англии, где опасались нападения в самое ближайшее время датчан. После смерти Свена Эстридсена казалось, что англо-датский конфликт окончательно урегулирован. Преемник Свена на протяжении всего своего правления соблюдал мир. Но в 1080 году он умер, оставив корону своему брату, носившему славное имя Кнут. Будучи женатым на дочери графа Фландрии Роберта, тот уже давно считался заклятым врагом нормандцев. Теперь стал формироваться альянс этих двух главных морских держав. Кнут и Роберт планировали вторжение в Англию. Неудачи, преследовавшие скандинавов после 1066 года, не обескураживали их, уверенных в превосходстве своего флота над военно-морскими силами Вильгельма, который, как им казалось, в течение многих лет не уделял этому вопросу должного внимания. Кнут попытался даже вовлечь в эту авантюру короля Норвегии Олафа, однако тот, пообещав дать 60 драккаров с экипажами, отказался от участия во вторжении.
Эти приготовления, тянувшиеся слишком долго, не могли остаться в секрете. Вильгельм очень серьезно воспринял эту угрозу, возможно, даже чересчур серьезно, учитывая, что принимавшиеся им меры по отражению грозившей опасности были явно непропорциональны ей. Не лишился ли он часом рассудка? Быть может, участие фламандцев в этой коалиции делало ее, как ему представлялось, по-настоящему опасной для него? А может, ему, достигшему уже того возраста, в котором мыслями часто обращаются к прошлому, ситуация представлялась зеркальным отражением положения вещей 1066 года? Или же он просто хотел воспользоваться случаем, чтобы упрочить военные и политические связи, соединявшие обе части его державы? В «Англосаксонской хронике» мы читаем, что он собрал в Нормандии и Бретани войско из рыцарей и наемников, более многочисленное, нежели то, которое было в его распоряжении в 1066 году, настолько многочисленное, что видевшие, как оно высаживается на берег, в недоумении спрашивали друг друга, сможет ли оно поместиться в Англии. Сколь бы преувеличенным ни было сообщение хроники, Вильгельм несомненно собирался нанести решающий удар. Разместив часть армии у своих вассалов в различных частях королевства, он занял с остальным войском восточное побережье, предварительно опустошив там сельскую местность, чтобы у датчан не было возможности разжиться продовольствием.
Все лето 1085 года на побережье с оружием в руках ждали непрошеных гостей. А пока в Англии разворачивались эти события, в Италии завершалась драма Григория VII. Бесчинства норманнов вызвали в народе гнев, обрушившийся на самого папу, которого считали, и небезосновательно, ответственным за происшедшее. Григорий VII покинул Рим, чтобы искать убежища на юге Италии, во владениях Роберта Гвискара. Первоначально устроившись в монастыре Монте-Кассино, он не чувствовал себя в полной безопасности, поэтому перебрался сначала в Беневент, а оттуда — в Салерно, где 25 мая 1085 года и завершил свой земной путь, став жертвой собственной непреклонности и многочисленных тактических промахов. Однако крах политики Григория VII не означал крушения его идей, которые уже успели глубоко проникнуть в среду высшего духовенства большинства королевств Западной Европы. Григорианская идеология развернулась во всей своей полноте при более дипломатичном папе, в 1088 году принявшем тиару под именем Урбана II. Этот давний сотрудник Григория VII вошел в историю как папа, поднявший Запад на Первый крестовый поход.
Семнадцатого июля 1085 года смерть настигла еще одного героя той исторической драмы — Роберта Гвискара, умершего на острове Корфу, вблизи побережья Греции, которую он тщетно пытался завоевать. А тем временем в Англии Вильгельм все еще жил в ожидании датского вторжения. Однако горизонт Северного моря был по-прежнему чист. Прошло лето, а за ним и осень. Материальные затруднения или внутриполитические распри удерживали Кнута в Дании. С наступлением зимы Вильгельм демобилизовал часть своего войска, отослав людей обратно на континент. Затем он объявил, что собирает свой двор на Рождество в Глостере.
На этом общем собрании королевских вассалов были назначены новые епископы Лондона, Элмхема и Честера. Все трое были выбраны из числа клириков, входивших в ближайшее окружение короля. Тогда же Ланфранк рукоположил одного из своих монахов, Доната, в сан епископа Дублина — архиепископ Кентерберийский продолжал упрочивать свои позиции в Ирландии. На том же собрании архиепископ Руана рукоположил нового епископа в графство Мэн, хотя оно и принадлежало к Турской церковной провинции. Оба эти назначения должны были продемонстрировать силу англо-нормандской церкви. Король, в свою очередь, предложил на рассмотрение баронов очень важный административный вопрос, ставший предметом многодневных дотошных обсуждений: он собирался провести своего рода инвентаризацию всего, что было обретено в результате завоевания Англии. Совет баронов в принципе одобрил это предложение. Польза от этого беспрецедентного в феодальной Европе начинания ожидалась прежде всего в фискальной сфере. Предполагалось, в частности, более точно определить источники поступления «датских денег». И вообще король намеревался получить полный перечень своих феодальных ресурсов, как земель, так и людей. Наконец, это позволило бы урегулировать бесчисленные конфликты, вызванные передачей собственности из одних рук в другие и не утихавшие уже двадцать лет.
